Военный инженер Ермака. Книга 3

Глава 24

…За две недели мы, работая днями и ночами, сделали шесть блочных арбалетов с «немецким воротом» и шесть прицелов к ним. Работали днями и ночами. Брака было очень много. Самые сложные детали — ролики и поворотные механизмы прицелов приходилось делать в основном мне и кузнецу Макару как самым опытным. Но мы справились, поскольку от остальной работы были освобождены.

С прицелами оказалось неожиданно проще. Стекла «наварили» много — осталось его лишь шлифовать. Для этого нужно много рабочих рук — ну а их у нас уйма. Брака было предостаточно, но мы могли выбирать из того, что получилось, и на шесть прицелов линз у нас хватило. А сделать деревянную трубу несложно.

Но мне этого было мало.

Точность на том расстоянии, на которое должны быть арбалеты в татарском улусе, была, что называется, «пограничной» — то есть, могли попасть, а могли и промахнуться, и не последнюю роль играл здесь человеческий фактор.

Держать тяжеленный арбалет на весу и целиться — это работа нелегкая. Но выход из ситуации был очевиден — сошки, или складной станок для стрельбы. Стрелять будем с другого берега, из выходящего на берег леса, то есть спрятаться и спокойно стать у нас получится, и запросто.

Поэтому…

Я сделал складной станок сам — максимально просто и быстро. Взял жерди по полтора-два метра: одну оставил целой — она стала центральной ножкой, вторую распустил на две опоры. На столе выпилил поперечину длиной около сорока пяти сантиметров и в ней вырезал V-образный паз — шестью-восьмью сантиметрами в ширину и примерно трёх-четырёх сантиметров в глубину. В паз уложил полоску кожи с войлоком. Ложа арбалета теперь лежало мягко и не скрипело при натяжении тетивы.

Ножки соединил у вершины простым шарниром с железным штифтом, чтобы они складывались. На боках прибил короткие рейки и проделал в них зарубки: туда заходил клин задней опоры, и можно было точнее выставлять угол наклона приклада. Для фиксации угла раскрытия привязал боковые растяжки из верёвки — они удерживали ножки ровно и не давали раскрываться под нагрузкой.

Сбоку прибил маленькую стойку-упор: деревянный брусок с зарубкой и клином, которым поднимал или опускал приклад на пару градусов. На случай неровной земли под одну ножку всегда можно что-то подложить.

Прицеливание стало проще. разброс сократился почти вдвое по сравнению со стрельбой с рук.

А потом я сделал нечто еще более фантастическое — подзорную трубу.

Да, именно ее. Настоящую! Большую, тяжеленную, которую лучше использовать с сошек (для нее полагался еще один комплект), но которая со своим восьмикратным приближением позволяла увидеть то, что на что не способны ни самые острые глаза, ни наши оптические прицелы.

Длинна получилась сантиметров семьдесят. Диаметр объектива — шестьдесят миллиметров. Вес — где-то два килограмма.

Делая подзорную трубу, можно было выбирать между двумя схемами — «галилеевской» и схемой Кеплера. Вторая лучше галилеевской чуть ли не всем, кратность в ее случае можно было сделать не восемь, а вдвое больше, шестнадцать, но, как говорится, был один нюанс — изображение станет перевернутым! Привыкнуть к такому можно, но… Неудобно, и очень. Мозг тяжело воспринимает такую информацию. Поэтому я решил остановиться на более простом варианте.

Однажды вечером ко мне подошел Прохор Лиходеев.

Начал он без предисловий.

— В чем беда у нас, — сказал он. — Дай бог, вытащим Ивана из его тюрьмы. Но по лесу нам потом далеко не убежать — татары опомнятся быстро и поднимут весь улус на ноги. В лесу они нас догонят.

Я вздохнул. Прохор был прав — через лес ускользнуть не удастся.

— Надо по реке, — ответил я.

— Но у татар тоже есть лодки. Тоже можем не успеть скрыться.

— Что предлагаешь? — спросил я, хотя уже догадывался о его плане.

— Я думаю, надо их лодки спалить.

— Как? — переспросил я. — Заранее нельзя, только когда Иван уже будет на свободе, значит.

Лиходеев наклонился ближе.

— Надо так. Наши ребята в темноте перед тем, тихо подплывут к татарским лодкам, привяжут к ним тряпки, пропитанные жиром да смолой. Ночью это не будет видно. А как Иван освободится, лучники с другого берега будут стрелять по тем тряпкам — подожгут лодки, и те вспыхнут, как свечи.

— Согласен, — сказал я наконец. — План хороший, Прохор. Если всё сделать правильно, татары останутся без лодок.

— Надо будет попробовать, чтоб наверняка вспыхнуло, — сказал Лиходеев.

Прохор прав дважды — надо лишить татар возможности преследовать нас, то есть сжечь их лодки, и при этом сделать все наверняка. В том улусе, как сказали разведчики, несколько десятков лодок — от маленьких, рыбацких и охотничьих, до больших вмещающих десяток — полтора человек. Они для нас самые опасные, поскольку из-за большого числа гребцов могут развивать высокую скорость. Их надо спалить в первую очередь.

Сплавать к лодка ночью в темноте, если нам удастся разделаться с собаками, большой проблемой не станет. Вода хоть и холодная, но люди у нас закаленные, а некоторые разведчики — отличные пловцы.

Вопрос в том, удастся ли мгновенно сделать пожар. А то ведь прибегут и начнут тушить. В бою огненные стрелы более эффективны — там пожар может разгораться постепенно, потому что под обстрелом бороться с огнем сложнее. А здесь надо чтоб вспыхнуло сразу и очень сильно.

…Но эта проблема была решена быстро и грубо. Иногда не надо ничего сильно изобретать. Горючесть лодок оказалась прямо пропорциональна объему положенной в них горючей смеси — поэтому всего лишь не надо было скупиться на смесь жира, масла и живицы. Хотя оставалась опасность, что в улусе могут почувствовать странный запах, вдруг начавший исходить от лодок, но опасностей и без этого миллион, поэтому одной больше, одной меньше — уже неважно.

А потом Прохор пришел еще раз.

— Все, — сказал он. — Хасан подтвердил, что там Иван.

— Да? — переспросил я.

— Да, — кивнул Прохор. — Он смог немного поговорим с ним, когда охрана отошла. И передал ему нож и пилу. Иван сказал, что начнет осторожно пилить бревна.

— А как мы узнаем, что он готов? И как ему передать, что пора вылезать?

— Выбросит несколько щепок через окошко, — ответил Прохор. Внимания на них никто не обратит, а Хасан будет проходить мимо и поймет. А ему сигнал передастся волчьим воем — есть у нас один, кто умеет изображать волка. Аж страшно становится! Ну или криком гагары, так может даже лучше.

Прохор засмеялся, но было видно, что будущая операция его тревожит.

— Далеко не уходи, сегодня днем соберемся у Ермака, а ночью отправимся.

— Как пойдем, сколько человек?

— У Ермака и решим, — ответил Прохор.

…Совещание прошло быстро.

План был таков.

Отправляемся ночью на четырех лодках — две группы по десять человек, и захватываем с собой ни кого иного, как шамана остяков Юрпаса — тот согласился нам помочь и отравить сторожевых собак. Больше людей брать с собой нельзя — будет заметно, татары насторожатся. Пойдут одни разведчики, их отсутствие в Кашлыке не так явно.

На подходе к улусу выходим из лодок, прячем их и далее идем пешком. Устраиваем охоту на какого-то большого зверя, затем Юрпас отравляет его тушу, и разведчики осторожно кладут ее в лесу недалеко от улуса. Вечно голодные собаки, по идее, должны сбежаться к появившемуся мясу, из-за чего их жизненный путь должен закончится. Если случится так, это значительно облегчит нам задачу. Если не получится — риск возрастает в разы.

Старшим в одной группе будет Прохор, в другой — я. Еще двое разведчиков сейчас на месте, поддерживают связь с Хасаном. Прохор со своей командой будет в лесу, к ним побежит Иван, когда выберется из тюрьмы, и они же обеспечат прикрытие — то есть, если надо вступают в драку.

Ох и тяжело им придется. Десять против двухсот вооруженных татар в улусе.

Задачи моей группы будут другие — и проще и тяжелее одновременно.

Лучшие стрелки среди разведчиков — у меня. Мы должны будет ночью, при свете костров ликвидировать из арбалетов троих охранников около избы, в которой находится Иван. А до этого разведчики должны будут сплавать к лодкам татар и укрепить на них горючие материалы. Когда начнется тревога (а она обязательно начнется, так или иначе), мы из луков с горящими стрелами подожжем лодки и оставим улус без средств передвижения по воде.

Как-то так.

Очень сложно и очень рискованно, но оставлять Ивана погибать в тарском плену немыслимо. Даст Бог, все получится.

…Вечером, как стемнело, я поцеловал Дашу и пошел в лес — лодки отправлялись оттуда, а не от пристани с целью конспирации.

…Весла мы обматывали тряпицами, чтобы не скрипели и не выдавали нас. В ночной тишине каждый звук казался громом — даже плеск о борт заставлял сердце биться чаще.

Первая ночь прошла в молчании. Мы держались в тени берега, где нависающие ветви прикрывали нас от посторонних глаз. Юрпас сидел на носу одной из лодок лодки и беззвучно шептал своим духам; его присутствие одновременно успокаивало и настораживало — остяки знали эти места, но их обряды выглядели странновато.

К рассвету нашли укромный залив, окружённый густым ивняком. Вытащили лодки на берег, замаскировали ветками и устроились на дневку: дежурили по очереди — двое на посту, остальные отдыхали. Я лежал на влажной земле и думал о том, что будет дальше.

Вторая ночь была похожа на первую: тёмная река вела наши лодки мимо склонившихся берегов. Иногда в камышах всплескивала крупная рыба, заставляя мигом поворачиваться на звук, но все тревоги оказывались ложными. Путь шёл без встреч с чужими лодками; река словно вымерла.

На третью ночь луна скрылась за тучами, и темнота стала такой густой, что не видно было собственных рук. Плыли практически вслепую, ориентируясь по еле заметной линии берега. Кто-то начал шутливо говорить о водяных духах, пытаясь разрядить напряжение, но выходило плохо у него это не очень, и он быстро замолчал. Никакой мистики не случилось: только равномерный плеск воды и редкие брызги рыбы.

Вот так, в тумане, мы и добрались до места, где, как и планировалась, разделились на две группы и спрятали лодки так, чтоб их никто никогда не заметил.

Я лежал на сыром мху под раскидистой елью и чувствовал, как холодная влага пробирается к телу, и прижимал к глазу подзорную трубу.

Река здесь делала плавный изгиб, и селение расположилось на пологом берегу, укрытом с трёх сторон лесом из кедров и лиственниц. До улуса через Иртыш — порядка восьмидесяти метров; этого было достаточно, чтобы остаться незамеченным, и в то же время все видеть из лесу.

Утренний туман уже рассеялся, и низкое осеннее солнце зажгло косыми лучами крыши изб и юрт. Я насчитал порядка ста построек — от тусклых срубов до более основательных изб с трубами-дымоходами. Юрты стояли вперемешку с деревянными избами. Из большинства труб поднимался дым — признак спокойного утра и приготовления пищи.

Особое внимание. Понятное дело, я уделил избе, стоявшей ближе к центру поселения. От моего укрытия до неё было около двухсот пятидесяти метров. Дом выглядел солидно: толстые бревна, небольшие оконца, затянутые, судя по мутному блеску, бычьим пузырём. Он примыкал задней стеной к соседнему строению, из трубы которого валил густой дым.

У самой избы сидели трое стражников. Двое сидели на колоде, лежащей на земле, третий прохаживался, изредка поглядывая на дверь. Все трое были в стёганых халатах до колен, подпоясаны кожаными ремнями с металлическими бляхами; на головах — войлочные шапки с меховой оторочкой. На поясе — сабли в ножнах, у одного при мне заметен был короткий кинжал.

Через полчаса наблюдения картина прояснилась. К дому подошла женщина в длинном халате и подала стражнику миску с чем-то дымящимся. Он отодвинул засов, скользнул внутрь и вышел через несколько минут с пустой миской — значит, пленного кормили.

Я перевёл трубу и осмотрел береговую линию. У самой воды стояли вытянутые лодки — их было немало, преимущественно долблёнки, которые вмещали по три — четыре человека, и несколько более крупных составных лодок на восемь — десять гребцов. У берега копошились люди: кто-то чинил сети, двое смолили борт перевёрнутой лодки, женщины потрошили рыбу и складывали её в берестяные короба. Собаки носились поблизости, обнюхивая остатки и громко ворча.

Собак в улусе действительно было много — примерно два десятка. Большинство напоминали лайк с закрученными хвостами; встречались и крупные псы, похожие на волков. Привязанных я не видел ни одной. Все бегали, где хотели.

Татар я различал по осанке и одежде. Местные воины носили привычные халаты и шапки, вооружение у них было простым — луки, сабли; кучумовцы выглядели иначе, куда более богато. Я насчитал около тридцати двух таких «официальных» воинов. Помимо них по улусу ходило ещё значительное число вооружённых людей — по моим прикидкам, в сумме вооружённых могло быть до полутора сотен.

В середине дня из леса, со стороны, противоположной моему наблюдению, подъехал отряд всадников — пятнадцать фигур. Они были запылены, лошади уставшие; во главе ехал человек в богатом халате, расшитом серебряной нитью. Его встретил один из командиров, и они уединились у большого сруба, куда вскоре прошли вместе — видимо, обсуждали какие-то приказы.

Днём жизнь в улусе бурлила: кто-то отплыл вверх по течению, другие грузили тюки и мешки — явно готовилась торговая отправка или вывоз дани. Женщины занимались хозяйством, дети играли во дворах, по двору разносился запах дыма и готовящейся пищи. Стража чаще стала переходить сменами; к вечеру предыдущие охранники ушли в соседнюю избу, а на их место пришли другие, более настороженные.

Когда солнце клонилось к закату, я увидел, как к большому срубу подошёл тот самый командир в богатом одеянии. Стражники расступились, впустили его; он провёл внутри некоторое время и вышел с хмурым лицом, что сразу насторожило стражу — они заметно напряглись.

Мне становилось ясно: времени у нас мало. Усиление охраны и появление подкреплений — тревожный знак. Подойти к избе было непросто: у берега до первых строений открытое пространство метров пятьдесят, дальше шли проходы между избами. Всюду были люди и бегали собаки.

Теперь ждем Хасана. Он должен сказать последние новости, и сразу начнем действовать.