Гридень и Ратная школа 2

Глава 21

После окрика рододателя земля под моими ногами разверзлась. Троян услышал зов отца и пришёл к нему на помощь. Правда, к такому повороту событий я был уже готов. Трижды попадаться на одну и ту же уловку я не собирался.

Воздух, что до этого служил мне щитом и спасал от пуль, мягко окутал меня и вознёс высоко ввысь.

С высоты птичьего полёта я окинул взглядом поле боя.

Где-то там внизу, в десятках метрах подо мной суетливо вскидывали ружья крестители. А из-под развороченного в хлам плаца наружу рвались многочисленные щупальца, толстые и крепкие.

Они в бессильной злобе полосовали воздух, не в силах дотянуться до меня.

В один миг я поменялся ролями с рододателем и его цепным псом. Теперь я был тем, кто взирает свысока.

Горн в моей ладони засветился ещё ярче, породив очередную резкую вспышку. В отличие от зазнавшегося рододателя, я не собирался становиться жертвой собственной самонадеянности. В моих планах было закончить всё здесь и сейчас. Желательно, одним махом.

Когда свет от Незримой ковки перестал бить по глазам, а лёгкое головокружение после стремительного взлёта чуть поутихло, я снова распахнул веки. К тому моменту слева от меня, прямо в воздухе уже висела монструозная артиллерийская установка. Двенадцать воронёных стволов своими раструбами грозно глядели куда-то вниз. И от этих их «взглядов» крестителям стремительно становилось не по себе.

Рядовые бойцы, что до этого несли караул у заградительных сооружений, начали разбегаться кто куда. Даже их хвалёный фанатизм пал под страхом неминуемой гибели. Словно испуганные муравьи они рыскали в поисках укрытий и более не поднимали ружей в мою сторону. Теперь им было не до этого.

Внизу остался стоять лишь один человек. Им был предавший родную кровь славийский рододатель. С побледневшим лицом он глядел на меня с каким-то суеверным ужасом. А его губы тем временем что-то произносили.

С такого расстояния я не смог расслышать ни единого его слова. Но тем не менее мои зоркие молодые глаза каким-то чудом сумели отследить движения его губ.

— Руку, — повторил я за ним. — Сохрани РУКУ…

Какую ещё руку?

С толикой недоумения я попытался ещё раз прочитать хоть что-то по его губам. Но к моему неудовольствию, беглый рододатель больше не произнёс ни слова.

А через секунду земля под его ногами окончательно разверзлась. Плац буквально разошёлся по швам. Во все стороны полетели громоздкие каменные обломки и более мелкое крошево. Раздались панические крики Крестителей.

Территорию перед штабом заволокло густой пыльной пеленой. И силуэт рододателя тут же в ней канул.

Я сразу смекнул, что к чему. Вместо честной битвы лицом к лицу рододатель предпочёл позорное бегство.

Похоже, он окончательно перестал быть славийцем.

— Врёшь, не уйдёшь, — проговорил я себе под нос.

Отпускать столь желанную добычу я не собирался. Рододатель ещё должен был мне пару ответов.

Более не мешкая, я потянулся мыслью к артиллерийской установке и открыл беспорядочный огонь.

У левого уха загрохотало. Да так, что мои барабанные перепонки едва не разорвало этим страшным гулом. Спасла меня лишь вбитая Твердиславом наука. Перед самым выстрелом я припомнил его воинские наставления и пошире раззявил рот.

Чую, не сделай я этого и лететь бы мне вниз следом за смертоносными зажигательными снарядами. Оглушённым и бессознательным.

А тем временем на земле уже вовсю полыхало. Вот только горело не в том месте, где ещё недавно стоял рододатель. А вокруг того пятачка. Рододатель мне нужен был живым и здоровым. А потому целил я не в него, а бил по периметру штаба, дабы этот засранец снова никуда не сбежал.

Правда была у моего обстрела и ещё одна цель…

В этот момент ударная волна от множества взрывово, наконец, сумела рассеять пыльную завесу. И пусть ей на смену пришёл сизый дымок, но он хотя бы не так сильно мешал обзору. Тем более что белоснежные одежды новоявленного крестителя так и бросались в глаза.

Они-то и выдали беглеца. В последнее мгновение я заметил, как нечто белое скрылось в одном из земляных проломов. В том самом, откуда продолжал вырываться основной пучок мразотных щупалец. И куда я вот-вот собирался «нырнуть»…

Живодар что есть мочи перебирал ногами, стремясь оказаться подальше от проклятого гридня. Когда он впервые встретил мальчишку в лесу, он и подумать не мог, что тот принесёт ему столько горя и печали.

Зубы рододателя заскрипели помимо воли, настолько зол он был на однорукого выскочку.

Ладно бы тот просто перешёл ему разок дорогу, но нет, он покусился на святой. На главную его задумку. А ведь он Живодар всего-то и хотел, что найти себе в подмастерье сговорчивого сварожича. Обучить того незримой ковке и продолжить изыскания давно почившего соратника.

Всю свою жизнь Живодар жалел о том, что десяток лет назад поддался малодушие и не последовал за своим молочным братом Стоумом Искусником. Тогда он испугался позорного изгнания и лишь спустя годы понял, какую ошибку совершил. Так, любимые любимые народом князья оказались не теми, за кого себя выдавали.

К сожалению, он слишком поздно осознал, что славийские предводители давным-давно перестали быть гордыми вождями и стали обычными тюремщиками. Этакими пугливыми и дующими на молоко сторожевыми псами своего народа. Они более не пытались возвысить собственный род над иными, а наоборот всеми силами старались удержать его в узде. Особо это касалось их, любимцев богов.

Поначалу Живодар никак не мог взять в толк, отчего так происходит. Ведь править великим народом большая часть и почёт, дар богов. Но после первой же встречи с князем Стужгородским он понял, как же глубоко тогда заблуждался. Одной лишь фразы «безликого» князя хватило, чтобы расставить всё по своим местам.

«Ты Живодар хоть и обласкан Родом, но человек простой и нужд народа не разумеешь, — сказал тогда князь. — Жизнь человека она ведь как вспышка загорается и гаснет. Сегодня была, а завтра раз и не стало её. Смекаешь, к чему я клоню? Людям даровано жить ярко, но недолго. Так что забудь ты о том, чтобы век людской продлевать. Ни к чему хорошему это не приведёт. Ведь если вспышкам не давать гаснуть, то рано или поздно быть пожару…»

Тогда-то Живодра и смекнул, чего так боялись князья. Сами-то они, может, и не прочь были пожить подольше, да вот только испугались они людской смуты. Оно ведь как у славийцев заведено. Родился, пожил, а потом, коли достойно людям послужил, то в Правь, ну а коли рылом не вышел, то в Навь. Просто всё и понятно, проще только устройство Спиночеса. А вот кабы знали люди, что нет у их жизни конца и края, то возможно, что и жизнь свою стали бы беречь куда пуще, чем прежде. А может, и деяний недостойно стали бы совершать больше. Ведь если в Навь путь с рождения заказан, то и бояться гнева божьего уже не с руки. А там и до смуты недалеко…

Живодар резко остановился и окинул взглядом развилку. Перед ним зияло два прохода: левый мог вывести его на поверхность вдали от штаба крестителей, а правый вёл в ту самую секцию, где хранилось сокровище Искусника. То, ради чего он отринул собственный род и жил в изгнании до самой смерти.

Малодушие вновь, как и тогда десять лет назад поселилось в сердце Живодара. Он не знал бежать ему прочь или спасать наследие старого друга.

Тут-то перед ним и встал вопрос: быть ему вспышкой яркой, но мимолётной или тусклой, но долгой. И пускай бессмертие ему всё ещё не светило, но благодаря крови Рода в собственных венах он уже шагнул за грань отведённого отцом богов срока. Осталось лишь сделать выбор. На одной чаше весов была собственная жизнь. Пусть долгая, но конечная. Ну а на другой покоилась память о старом друге, его главное начинание, ну и так желаемое бессмертие в довесок.

Пора было делать выбор.

— Троян? — негромко произнёс Живодар.

Ответ не заставил себя долго ждать. Из левого прохода — того самого, что сулил спасение, вытекла бесформенная куча слизи. Троян в кои-то веки сбросил с себя человечью личину и предстал тем, кем он являлся на самом деле, отвратным рукотворным монстром. О былой человекоподобной внешности напоминали лишь лоскуты человечьей кожи на поверхности бесформенного тела, да людские органы где-то в его глубине. Да и сам Троян как-то измельчал. От великанских статей не осталось и следа. Вся его былая масса ушла на то, чтобы проломить толщу земли и спасти Живодара от неминуемой гибели.

— Отец? — пробулькала мерзость перевёрнутым человечьим ртом.

— Задержи его.

Больше не говоря ни слова, Живодар шагнул в правый проход. Отчего-то именно в этот момент он осознал, что хочет быть не только долгой, но и яркой вспышкой.

Сцепив покрепче зубы, я доверился наитию и рванул вниз, в самую гущу отвратных щупалец. Причём рванул не один, а вместе с отработавшей своё артиллерийской установкой. Может стрелять с неё было уже и не сподручно, но в качестве дармового материала для ковки она ещё могла сгодиться. Всё-таки перековывать эфемерный воздух оказалось куда сложнее, чем привычную сталь.

Не долетев десятка метров до земли, я вновь прибег к незримой ковке. Слева опять полыхнуло. На этот раз дважды. Сначала округу озарила вспышка от самой ковки, ну а следом за ней полыхнули установки залпового огня.

Могучая волна жара окутала меня со всех сторон. И кабы не моя предосторожность быть бы мне не простым сварожичем, а обугленным. Прямо как Неждан. Хорошо хоть наученный его горьким опытом, я не дал окружающему меня воздуху нагреться до предела и сварить меня заживо.

А между тем раскалённые добела струи огня уже вовсю терзали пучки мерзких щупалец. Они с лёгкостью испаряли отростки Трояна.

Через десяток секунд всё было кончено. Жарким огнём я полностью выкорчевал всю мерзость из прохода и, скорее всего, из всех ближайших ответвлений катакомб. Теперь наружу валил лишь густой чёрный дым. Но и он отныне не был помехой, щит из спрессованного воздуха стал мне не только надёжной защитой, но и запасом живительного кислорода.

Немедля, я нырнул кромешную тьму. Дым ненадолго перекрыл мне обзор, но уже через несколько секунд стало легче.

Когда же я приземлился в катакомбах дым и вовсе перестал застилать мне взор. Благодаря громадному отверстию в потолке весь чад уже выветрился из подземных глубин.

Быстро сориентировавшись я направился в сторону единственного доступного коридора. Остальные были наглухо завалены каменными обломками. При этом я не торопился, знал, что спешка может выйти мне боком. Хоть рододатель и позорно бежал с поля боя, но ему ничего не мешало оставить мне парочку сюрпризов.

Так я и шёл, прислушиваясь к каждому шороху, приглядываясь к каждой тени. Ну и стволами огнемёта не забывал поводить из стороны в сторону, мало ли.

Это меня и спасло. Когда я почти перешагнул порог нужного мне тоннеля, сверху послышался какой-то шорох.

Недолго думая я отскочил в сторону.

ПЛЮХ!

На то место, где я совсем недавно находился, приземлилась неопрятная куча желейной слизи.

— Не пройдёшь! — пробулькало бесформенное нечто.

От удивления я не сразу признал в этом неряшливом комке слизи некогда грозного Трояна.

— Не пройдёшь!

— Да понял я уже, — ответил я и навёл на нежить раструбы огнемётов. — Приятно было поболтать.

Волна пламени с гулом затопила весь коридор, стирая всякое упоминание о некогда грозной нежити.

Мне в лицо снова повалил едкий чёрный дым. Но в кои-то веки я был этому даже рад.

— Люблю запах напалма по утрам.

Повторив эту культовую фразу я как ни в чём не бывало зашагал дальше.

Не знаю, на что рассчитывал Троян, перекрывая мне дорогу. Тем более, в таком плачевном состоянии. Возможно, у него просто не было иного выбора, и он до последнего исполнял волю так называемого «отца».

— Покойся с миром.

В каком-то смысле мне даже было его жаль. Не обладая свободой воли, Троян пришёл в этот мир как чужой инструмент и точно так же погиб. В этом смысле он совсем не отличался от остальных творений рододателей, тех же витязей. Например, таких как Колышек.

Существа без свободы воли и собственной самости. Они и впрямь заслуживали сострадания.

Перешагнув чёрное пятно, оставшееся после нежити, я уже было собрался двинуться дальше, когда заприметил нечто любопытное. В том месте, где Троян принял смерть, из-под покрова сажи поблёскивал самый настоящий алатырь-камень.

От неожиданности я даже слегка опешил. Алатырь-камень был сосредоточением человеческой памяти, отголоском старой личности. Он никак не мог быть частью нежити…

Или мог?

А что вообще мне известно о нежити? Достоверно одно: это рукотворная жизнь, противоречащая самой природе. Нечто новое доселе невиданное. Но что если, это касается лишь внешней оболочки нежити? А источником разума им, за неимением привычного мне мозга, служат такие вот алатырь-камни.

Наклонившись. я приподнял находку и сунул ту в карман.

Подумаю об этом завтра, а пока мне следует закончить начатое.

Живодар стоял напротив стеклянной стены. Он с благоговеньем наблюдал за странными созданиями, что без устали водили хороводы в центре пустого резервуара.

Кто-то мог бы спутать этих загадочных существ с родичами раков, но Живодар был не из таких. Он давно расшифровал записи старого друга и прекрасно знал, какой ценностью обладали данные создания.

Как говорилось в дневниках Искусника, раки эти являлись не только источником пламенной синей крови и твердокаменных панцирей, но и были проводниками божественных сил. Стоило таким созданиям отведать плоти любимца богов, как внутри их тел зарождался самый настоящий алатырь-камень. Да не абы какой, а с личностью того самого божьего избранника, чьей плоти они отведали.

Прада, имелся один подвох. Чтобы камень такой получить, надо было скормить ракам не один и даже не два пуда тела того самого избранника. Да и брака в таком случае было многовато, из сотни камней, дай боги, лишь один стал бы пристанищем для личности любимца богов.

В общем, накладно это было и ненадёжно. И хоть позволяли такие камни добиться истинного бессмертия и обойти, наконец, Родовы законы, но плата за подобное бессмертие была неподъёмной. И потянуть её мог разве что такой гений, как Искусник.

Рододатель перевёл взгляд на человечью руку вокруг которой и водили хоровод «раки». Прямо на его глазах потасканный, искалеченный обрубок снова обретал плоть. Потихоньку зарастали рваные раны. Заново отрастали фаланги пальцев. Даже посечённая на лоскуты кожа и та натягивалась, не оставляя стороннему наблюдателю ни единого напоминания о недавних увечьях.

Живодар не мог не признать, зрелище было и впрямь удивительное. Даже ему ставленнику Рода было невдомёк как сварожич, пускай и выдающийся, сумел обмануть природу. К несчастью Живодара, об этом не говорилось и в записях самого Искусника. Так что этот секрет ему ещё предстояло разгадать. А там можно будет и самому скормить «ракам» пару пудов своей чистой, не «загрязнённой» кровью Рода плоти.

Но это дела далёких дней, а пока ему стоило подумать не о вечной жизни, а о спасении собственной шкуры. Ну и о диковинках Искусника следовало не забыть.

Скорым шагом Живодар пересёк помещение и оказался напротив картины, с изображением двух мужчин. Одного из них он знал, это был его старый соратник, а вот второго… Это была ещё одна загадка, которую оставил после себя Искусник. Ни в его личных записях, ни в летописях крестителей об этом мужчине не было упомянуто ни слова. Живодар мог лишь догадываться, что это за человек.

Но сейчас его больше интересовала не сама картина, а то что скрывалось за ней. Ловкими пальцами он юркнул под позолоченную раму и нащупал под ней хорошо запрятанную кнопку. После лёгкого нажатия раздался едва слышный щелчок и аквариумное стекло начало утопать в полу.

Живодар не стал дожидаться, пока оно окончательно скроется из виду. Как только зазор между стеклом и потолок стал достаточно большим, рододатель ловким прыжком перемахнул через преграду и оказался внутри аквариума.

Сразу повеяло холодом.

Впрочем, Живодар ни капельки не смутился. Из записей Искусника он уже знал о местной системе безопасности. Стоило аквариуму лишиться герметичности, как температура внутри него тут же падала до критических значений.

Облачко пара вылетело из его рта, но он не придал этому значения. Куда больше его занимали обитатели аквариума. Под действием холода «раки» постепенно замедлялись и теряли интерес к предмету своего обожания. С каждой секундой они становились все более квёлыми и будто бы впадали в спячку. Отныне они не могли навредить ни беззащитной руке, ни тем паче живучему как таракан рододателю.

Скорым шагом Живодра пересёк помещение и углубился в рачье лежбище. Без толики страха он принялся отпихивать хитиновых монстров со своего пути.

Будь у него побольше времени, он бы наверняка не стал столь халатно относиться к ценным созданиям. Но в текущей ситуации именно бессмертная рука имела наивысшую ценность.

В записях Искусника не раз упоминалось о других его рачьих фермах, но такая рука согласно тем же записям, имелась всего одна. И замены ей было не сыскать. Именно поэтому она и стала первоочередной целью Живодара.

Вскоре рододатель растолкал последних преграждающих ему путь раков и, наконец, добрался до желаемой диковинки.

Без всякого страха и брезгливости он подхватил шевелящийся обрубок руки и тут же засобирался обратно. Ноги сами собой понесли его к выходу.

Он даже успел выбраться из аквариума, когда от входа в мастерскую раздался юношеский голос:

— Далеко собрался?

Мы стояли друг напротив друга. В глазах рододателя читалась лютая злоба. Его всего трясло. То ли от страха, то ли от непонятно откуда взявшегося холода. Но больше меня заботил не сам рододатель, а обрубок руки, который он бережно прижимал к груди.

Бесхозная рука, к слову, тоже отвечала ему взаимностью. Она то хваталась за белоснежные одежды новоявленного крестителя, то будто бы ощупывала последнего.

Это было завораживающее и в то же время противоестественное зрелище. Казалось, измазанный в собственной крови обрубок жил своей, только ему известной жизнью.

— Троян? — коротко спросил рододатель.

— Мёртв, — также отрывисто ответил я.

В эту секунду мне было не до сантиментов. Я наконец-то загнал в угол столь желанную добычу и теперь собирался её как следует выпотрошить. И начать я планировал с главного:

— Тот человек на картине, расскажи мне о нём.

— И зачем мне это? — с показной уверенностью ухмыльнулся рододатель.

При этом его щека отчётливо дёрнулась, выдавая нервозность хозяина.

— Чтобы подольше прожить.

Слева от меня загудели раструбы огнемётов. В любой момент они готовы были извергнуть волну пламени и стереть зарвавшегося рододателя с лица земли.

— Ладно, — сдался предатель. — Будь по-твоему. Вот только знания эти тебя до добра не доведут.

— Ну это уже мне решать.

— Того человека звать…

Сзади громыхнуло.

Прямо на моих глазах голова рододателя раскололась словно переспелый арбуз. Осколки его черепа вместе с ошмётками мозга веером разлетелись по всей мастерской.

Почуяв опасность, я резким движением ушёл с линии огня и бросил взгляд за спину. К тому моменту огнеметательные орудия уже сделали оборот в сто восемьдесят градусов и готовы были открыть огонь.

Вот только выстрелить они так и не сумели. Я не позволил.

У самого входа наперевес, с дымящимся Спиночёсом застыл не кто иной, как Молчан. Глаза юного погонщика напоминали стеклянные бусины. В них не было и намёка на мысль.

— Протокол безопасности 24/0001. Защита персональных данных, — бездушным голосом произнёс новик. — Успешно выполнен. Перехожу в автономный режим.

В следующую секунду Спиночёс выпал из ослабевших пальцев Молчана, а сам он пошатнулся. Его взгляд постепенно возвращал былую осмысленность.

— Стоум, а ты чего здесь делаешь? — как ни в чём не бывало, спросил малец.

— А ты? — настороженно ответил я.

Вся эта ситуация казалась настолько странной, что я и не думал отводить раструбы огнемёта от бывшего соратника.

— Что-то опять по нужде опять захотелось, — пацан, казалось, не слышал меня.

— Молчан, а ты как сюда попал? — снова спросил я.

— Ой, а что это там такое?

Я проследил за взглядом мальчишки. Молчан смотрел ни куда ни будь, а на ту самую злополучную руку.

— Ну и мерз… — договорить у него не вышло. Взгляд мальчишки снова остекленел, а голос лишился эмоций. — Протокол безопасности 24/0229. Защита ценных активов. Активирован. Цель: Рука Тюра.

Больше не говоря ни слова, новик уверенно протопал мимо меня прямо к поверженному рододателю. После чего наклонился и подхватил шевелящийся обрубок с груди трупа.

— Положи, где взял.

В раструбах огнемётов зажглись пока ещё маленькие, но уже чертовски жаркие голубые огоньки.

Кем бы или чем бы Молчан ни был, я не намеревался отпускать его просто так. И уж тем более не собирался так легко расставаться с загадочной рукой.

— Обнаружена угроза, — механическим голосом ответил мальчишка. — Уровень угрозы: Жёлтый.

В ту же секунду Молчан будто испарился. Я до последнего не отводил от него взгляда, но так и не сумел улучить момент его исчезновения.

Отвод глаз! — сразу же смекнул я.

Благо с чем-то подобным я уже не так давно сталкивался. Причём не единожды.

Чертыхнувшись, я собрался было накрыть волной пламени то место, где ещё секунду назад стоял пацан, но быстро передумал. Мне до последнего не хотелось вредить мальцу. Уж не знаю, что там волхвы наворотили с его мозгами, но парня было откровенно жаль. Да и сжигать «дедову» мастерскую тоже не хотелось. Мало ли чего ещё тут можно было отыскать.

Вот только в отличие от меня Молчан не собирался рассусоливать. Уже через пару секунд после его исчезновения раздался первый выстрел и в моём воздушном щите, где-то на уровне лба зависла пуля от Спиночёса.

В этот-то момент я и понял, теперь либо я — либо меня.

Огненные струи тут же ударили в то место, откуда предположительно вёлся огонь. Жадные языки пламени принялись безудержно лизать порог около входа. Именно оттуда по моим прикидкам и был совершён выстрел.

Пожара при этом я не боялся. Рядом со входом попросту нечему было гореть. Да и холодный ветерок из-под потолка как бы намекал, что пожар здесь не заладится.

И только я об этом подумал, как откуда-то сверху забили струи воды. Похоже, сработала система противопожарной безопасности. Разве что тревожного звонка не хватило для полноты картины.

На секунду, от удивления я даже сбавил мощность огнемётов.

Это-то меня и спасло.

Стоило пламени чуть поутихнуть, как под струями искусственного дождя я заметил едва различимый силуэт. Он находился почти вплотную ко мне и его руки явно передёргивали затвор невидимого ружья. При этом целился он отнюдь не в меня, а в ту самую пулю, что всё это время висела в воздушном щите, будто в густом киселе.

Его задумку я понял сразу. И в который уже раз убедился, что это не тот Молчан, которого я когда-то знал. Тот наивный малец никогда бы не догадался использовать принцип соударения, чтобы преодолеть мою защиту. Да я и сам бы до такого не додумался, тем более в пылу сражения.

Судорожно дёрнув горном, я сместил огнемётную установку вправо. С лёгким шлепком один из стволов столкнулся с телом Молчана и отправил того в недолгий полёт.

Правда, и здесь малец не сплоховал. Даже после чудовищного удара он таки успел произвести выстрел. К счастью для меня, неудачно. Вторая пуля зависла по соседству с первой, буквально в каких-то миллиметрах от своей более удачной товарки.

Наверняка промедли я ещё мгновение, и в моей голове образовалось бы непредусмотренное природой дополнительное отверстие.

Но даже не это меня сейчас беспокоило, а никак не желающий угомониться Молчан. Несмотря на полученный урон, юный погонщик всё ещё каким-то чудом удерживал отвод глаз и даже потихоньку поднимался с пола.

Благодаря водной взвеси, я различал практически каждое его движение. Это была победа, окончательная и безоговорочная… А затем раздался выстрел и нечто тёплое коснулось виска.

Я ощутил, что падаю. Словно в замедленной съёмке я наблюдал за тем, как пол мастерской несётся мне навстречу.

Столкновение.

Боли от удара не почувствовал. Зато ощутил нечто иное. Мой единственный горн начал затухать.

Сквозь струи искусственного дождя, лёжа на полу, я наблюдал за тем, как растворяется эфемерный силуэт Молчана.

Обманка — запоздало понял я.

Отвод глаз, наконец, спал и я увидел настоящего погонщика. Он лежал всего в паре метрах от того места, где была обманка. Весь скукоженный, в обнимку с верным Спиночёсом. Его левая рука была вывернута под неестественным углом, а ладонь правой судорожно цеплялась за приклад ружья. Щека мальца покоилась на гребне приклада.

Третий выстрел оказался на диво удачным.

И в то же время последним. Взгляд Молчана медленно, но верно затухал.

— Угроза устранена. Перехожу в…

В Правь, — закончил я за него. Никакой злобы у меня не было, только опустошение.

Да и смысл гневаться, когда и самому осталось недолго. У головы уже натекла порядочная лужа. И была в ней отнюдь не только вода.

Взгляд начал затуманиваться.

Такое со мной уже бывало. Всё прямо как в тот день, когда схлопотал нож в бочину.

Надеюсь, в следующий раз мне удастся получить непыльную работёнку.

Внезапно тело Молчана едва заметно дёрнулось. Затем ещё раз и ещё. С каждой секундой толчки все усиливались.

Неужто выжил? — как-то мимоходом подумал я.

От очередного толчка тело юного погонщика завалилось на спину и я, наконец, увидел истинную причину его телодвижений. Из-под расстёгнутого кителя потихоньку выкарабкивалась бесхозная рука.

Неуклюже перебирая пальцами, она сползла с бездыханной груди юного славийца. Немного «постояла» на мокром полу. А затем, за каким-то лядом посеменила в мою сторону.

Из последних сил я попытался сказать ей «Не подходи!». Но вместо слов из моего рта вырвался предсмертный хрип.

Краски окружающего мира начали стремительно угасать. Я понял, что умираю.

— Боян, ты закончил? — задал я вопрос своему верному соратнику.

Много у меня их было за последние годы, но этому волхву я доверял почти как себе. Оттого и в планы свои посвятил только его и ещё пару приближённых.

— Да Искусник, сделал все как вы велели. Только ваши «старые» воспоминания и оставил, а все новые стёр подчистую. Он теперь как белый лист.

— Добро. А шрам?

— Так не будет никакого шрама, он же грудничок. Ручеёк на темечки у него ещё не зарос, так что даже кость сверлить не пришлось. Так, только махонькую дырочку проколупать.

Мы, не сговариваясь, поглядели на новорождённого младенца. Он и впрямь был целёхонек. Лежал себе на белой простынке да тихо — мирно посапывал. Весь такой розовый и беззащитный. А рядом по правую руку от него покоилась хирургическая пила. Она опасно поблёскивала под светом софитов и как бы намекала, что вскоре быть беде.

— Хотите, я это сделаю? — спросил меня верный Боян.

— Нет, тут уж я и без тебя управлюсь. Ты главное о задании своём не забудь и Алатырь камень Людоты нигде не пролюби.

— Не беспокойтесь, всё будет по-вашему. Как придёт срок, камень Коваля к нему перейдёт, — кивнул он на младенца.

— Ну раз так, то ступай. Мне свидетели не нужны.

Получив приказ, Боян согласно тряхнул седой шевелюрой и зашагал к выходу из палаты.

Хлопнула дверь.

— Ну вот и остались мы с тобой наедине. Ты прости, что так вышло, — с этими словами я взялся за рукоять хирургической пилы и потянул инструмент на себя.

Холодная сталь скользнула по белоснежным простыням, оставляя за собой смятый след.

— Я всё ещё нужен здешнему миру, — с этими словами я опустил пилу на правую руку младенца и сделал первый надрез. — Нет, МЫ нужны!