Красавчик. Часть 1

Глава 13

На пляж мы снова отправились большой компанией. Она состояла из жильцов трёх комнат.

Порошин нёс на плечах сына. Александров усадил себе на плечи Васю.

Давтян по пути на пляж вновь пристроился рядом с Ритой и Ольгой. Он описывал им прелести ассортимента магазина «Берёзка», что работал в Москве при гостинице «Украина». Нарек утверждал, что в «Берёзке» трудился его «хороший товарищ». Заявил, что «бывал» в этом рассчитанном на визиты иностранных гостей магазине. Рассказал, как «пару раз» отоваривал там вместе с вернувшимися из-за границы друзьями валютные сертификаты.

Державшая меня за локоть Валентина тоже прислушивалась к рассказам Давтяна. Она мечтательно вздохнула и обронила, что «с удовольствием» заглянула бы в этот магазин: «из любопытства».

— Жаль только, что советских граждан в эти магазины не пускают, — пожаловалась Кудрявцева. — Мне так подруга сказала. Один из её дальних родственников в таком магазине работает.

Она лукаво улыбнулась и взглянула на Нарека.

Давтян молодцевато расправил плечи, усмехнулся.

— Конечно, пускают туда не всех, — сказал он. — Валентина, твоя подруга, это правильно приметила. Она умная женщина. Возможно, этот её родственник тоже меня знает. У Нарека Давтяна много знакомых. У меня очень хорошие связи. Не только в магазинах.

Нарек многозначительно указал в безоблачное небо пальцем, пошевелил бровями.

Кудрявцева снова улыбнулась.

— Твоей жене повезёт, — произнесла она. — Будет, как сыр в масле кататься.

— Это ты правильно сказала, Валентина, — ответил Давтян. — Моя жена будет самой счастливой женщиной на свете!

Утренний отдых на пляже начался с соревнования. Заплыв «до буйка» предложил Пётр Порошин. Поучаствовали в нём Пётр, Аркадий и я. Нарек от плавания наперегонки отказался. Он объяснил свой отказ: сослался на неприятные «урчания» в животе (обвинил в них съеденную за завтраком манную кашу). Давтян остался у берега. Он остановился по колено в воде, рядом с наблюдавшими за нашим заплывом Ольгой, Валей и Ритой. Вася и Серёжа за нами не следили — они плескались в море, бросали друг другу резиновый мяч.

Сегодня я хорошо выспался, чувствовал себя полным сил и энергии. Вырвался вперёд с самого старта, не дал своим соперникам ни малейшей надежды на победу. Мне почудилось, что я разрезал волны, подобно дельфину. Лишь около буйка сбавил скорость и остановился. Увидел, что опередил Порошина примерно на три метра. Александров отстал от меня ещё больше: метров на восемь. Я дождался своих соперников (покачивался на волнах, посматривал в сторону пляжа). Принял от Аркадия и Петра поздравления.

Порошин отправился дальше на глубину, Аркадий улёгся на волны: отдыхал. Я неспешно доплыл до берега, не без труда протиснулся через собравшуюся на мелководье толпу (многочисленные купальщики здесь буквально дышали друг другу в затылок). Принял поздравления с победой от болельщиков: Валя даже поцеловала меня в щёку, а Нарек пожал мою руку. Я выбрался на берег, стряхнул со лба капли воды. Окинул взглядом собравшихся на пляже людей. Сообразил вдруг, что разыскивал взглядом… соломенную шляпу.

— Мужчина, скажите, — обратилась ко мне невысокая курносая девица (она появилась неожиданно, точно выскочила из засады), — вы киноактёр или певец? Мне кажется, я видела вас в каком-то фильме или на концерте.

На вид девице было лет шестнадцать-семнадцать; как и трём её подружкам, которые радостно и кокетливо улыбались, наблюдали за нами, сидя в ряд на постеленном на песке пёстром одеяле.

— Ты видела его в своих снах, девочка, — прозвучал у меня за спиной голос Валентины. — Ступай к своим одноклассницам. Играй вместе с ними в куклы. Не порть своими глупыми вопросами отдых взрослым людям.

Курносая взглянула поверх моего плеча и презрительно фыркнула.

— Кто-то взрослый, а кто-то уже старый! — сказала она.

Снова посмотрела на меня — мы обменялись улыбками. Девица развернулась, горделиво приосанилась и зашагала к подругам — не по-детски при этом покачивала бёдрами. Валины пальцы прикоснулись к моей руке.

— Какая наглая девчонка, — пробормотала Кудрявцева.

Она покачала головой.

— Зато весёлая, — произнёс я.

Махнул рукой подружкам курносой девицы — те смущённо опустили глаза и радостно зашушукались. Краем глаза заметил промелькнувшее справа от меня светлое пятно: шляпу. Но уже через мгновение разочаровано усмехнулся…

— По-твоему, я скучная? — спросила Валентина.

Курносая остановилась рядом с подругами — я услышал её звонкий смех.

Валя пристально посмотрела мне в глаза.

— Я такого не говорил.

— Но подумал, — заявила Кудрявцева.

Она тряхнула головой, нахмурилась.

Я проводил взглядом обладательницу соломенной шляпы: невысокую толстушку в красном купальнике.

Повернулся к Валентине и сообщил:

— Так и знал, Валя: не умеешь читать мысли.

— … Вы схемы разруба говяжьей полутуши в магазинах видели? — говорил Давтян. — Это так называемая смоленская схема. В смоленской схеме говядину делят на куски первого, второго и третьего сорта. Такой схемой рубщики в Москве давно не пользуются. Мы используем в работе московские и ростовские разрубы. В таких разрубах говядины второго сорта не бывает. Всё идёт первым — кроме голяшек и зареза. Да и зарез частенько сбагриваем, как первый сорт. Это считается высшим пилотажем. Не всякий рубщик такое проделает правильно: чтобы всё прошло гладко, и куски получились красивыми и товарными. Такое выходит лишь у настоящих мастеров.

Я лежал на животе; чувствовал, как припекали кожу на плечах солнечные лучи. Слушал шум прибоя и крики чаек. Прислушивался и к звукам голоса Нарека — Давтян делился с нами тонкостями своей профессии.

— Мой приятель практикует ростовский разруб, — сообщил Нарек. — При этом разрубе кусков из одной лишь мякоти не бывает. Кости в них есть всегда. Но выглядят куски неплохо, нравятся покупателям. Вот только они не нравятся… нужным людям. Потому что такие люди приходят к нам за хорошим мясом, а не за костями. Потому все эти важные товарищи идут не в магазин моего приятеля, а в наш гастроном. Заходят сразу через служебный вход, спрашивают Нарека Давтяна. Вежливо со мной здороваются, справляются моим здоровьем. Получают то, зачем пришли: хорошие куски без единой кости. Видели бы вы, как они меня за это благодарят!

Я повернул голову и приоткрыл глаза. Заметил улыбку на Валином лице и радостный блеск в глазах Нарека. Увидел, как нахмурился Александров. У Аркадия над головой застыло солнце — сейчас оно походило на нимб.

— Нарек, обычные покупатели магазина тебя тоже благодарят, когда ты продаёшь им зарез и кости по цене мяса первого сорта? — спросил Аркадий.

— О чём ты говоришь, Арик? Я рубщик мяса, а не кассир. Я ничего не продаю. Даже не прикасаюсь в магазине к деньгам. Всё мясо в нашем гастрономе оплачивают через кассу. Все, без исключения. Даже твои начальники. Потому что у нас в стране все равны, разве ты это не знаешь? Мне привозят полутуши. Я рублю их на куски. Выполняю и даже перевыполняю план, как того хочет наше родное государство. Списания отходов у меня почти не бывает. Я не раздаю хорошие куски под видом третьего сорта. Третьего сорта мы продаём совсем чуть-чуть: меньше, чем в гастрономе на соседней улице. Потому что у меня действительно золотые руки!

Давтян показал нам свои ладони.

— Видел я, какое мясо продают у нас в московских магазинах, — сказал Александров. — Выглядит оно красиво. Но потом оказывается, что мяса в этих кусках почти нет. Зато там много костей, которые спрятали под тонким мясным слоем, как косточку в персике.

Аркадий взмахнул рукой, недовольно скривил губы.

— Ты странно рассуждаешь, Арик, — произнёс Давтян. — Ты ведь сам видел в магазинах схему рубки полутуши. Где ты на ней заметил, что кости в продажу не идут? Поэтому… всякие получаются куски. Тебе ведь не навязывают покупку мяса насильно. Хочешь, бери. Хочешь, поищи куски получше. Или подожди, пока выкинут на прилавок свежий разруб…

— Из которого уже вырезали все лучшие куски.

— Эти куски, Арик, в магазине не украли. Их тоже приобрели люди: обычные советские граждане. Они честно оплатили мясо через кассу магазина по чётко установленной государством цене.

— Только одни покупают по этой цене вырезку, а другие берут за те же деньги кости, — сказал Аркадий.

Давтян развёл руками — тень от его руки скользнула по песку у меня перед лицом.

— Ты странно рассуждаешь, Арик. Коровья или свиная полутуши состоят не только из вырезки. Там всякое мясо есть…

— Вот только у честного продавца вырезка всегда попадает на прилавок, — сказал Александров. — А у таких… у нечестных рубщиков вырезку делят ещё в подсобке.

Давтян покачал головой.

— Странные вещи ты говоришь, Арик. Честный, нечестный… по отношению к кому? Рубщик мяса — это не народный судья. Он не за соблюдением законов следит. Он рубит мясо: вот его работа. Магазины это мясо продают. Люди мясо покупают. В законе не написано, что мясо должен купить этот человек, а этот купить мясо не может. Только… наивные люди трактуют советские законы по-своему. Но наивные продавцы в торговле надолго не задерживаются. Их быстро увольняют: увольняют по закону. Потому что первая же проверка находит в работе таких продавцов… и рубщиков мяса огромное количество нарушений. Поверь мне, Арик: так и случается.

Александров хмыкнул.

— В работе других продавцов эти проверяющие ничего не находят? — сказал он.

— Хорошие продавцы… и рубщики мяса всегда находят с людьми из проверяющих организаций общий язык. Потому что мы, Арик, живём в современном цивилизованном социалистическом обществе, где человек человеку товарищ и брат. Покажи человеку, что ты его друг — он ответит тебе тем же… чуть позже. У меня в Москве много друзей, Арик. Со мной дружат даже многие твои начальники. Они не считают Нарека Давтяна преступником только из-за того, что он по-дружески сэкономил им время, и сам выбрал для них хороший кусок мяса! Ведь это же не преступление, правда? Я просто хороший человек, Арик, и никогда не отказываю своим друзьям в помощи!

Давтян шумно вздохнул.

— Нарек, не обижайся, — сказала Ольга Порошина. — Аркадий не хотел тебя обидеть. Ведь так же, Аркадий?

Александров растеряно моргнул.

— Нет, я…

Нарек поджал губы, покачал головой.

— Что ты, уважаемая Оля, — произнёс он. — Я совсем не обиделся. Разве могут меня обидеть слова человека, который совершенно не разбирается в правилах советской торговли? Такому человеку я просто сочувствую. Искренне. Хотя… признаю: я немного вспылил. Потому что вступился за людей своей профессии. Обидно, Оля, что не все советские граждане понимают нашу важность для общества. Вот, что меня расстроило и всегда расстраивало. Я уже не в первый раз слышу о том, что бывают честные учителя, врачи… и честные милиционеры. При этом все считают, что продавцы… и рубщики мяса — жулики и прохвосты! Это лживое и обидное утверждение!

— Я такое не говорил, — сказал Александров. — Я только уточнил, что…

— Мальчики, не ссорьтесь! — воскликнула Рита. — Лучше посмотрите туда.

Она указала рукой поверх моей спины.

Нарек и Аркадий ещё секунду бодались взглядами. Затем оба повернули головы, взглянули в указанном Ритой направлении. Туда же посмотрели Порошины, Кудрявцева и Василий (Вася удивлённо взмахнул ресницами и приоткрыл рот). Я приподнял голову и обернулся. Увидел на песке пляжа в двух десятках шагов от себя… пальму. Её придерживал рукой черноволосый усатый мужчина-фотограф. На груди у него красовался фотоаппарат с коротким объективом, прикрытым чёрной крышкой. Около мужчины выстроилась очередь из десятка человек: мужчина выдавал людям чёрно-белые фотографии.

Я вспомнил о фотографии, которую мне вручил Сергей Петрович Порошин (там, в двухтысячном году): о той, которая сейчас лежала в рюкзаке вместе с документами на имя Сергея Юрьевича Красавчика. На этой фотографии тоже были видны море, песок и пальма. Пальма на старом фото выглядела настоящей. Как казались счастливыми и улыбки на лицах Петра, Ольги, Валентины, Риты, Васи и Серёжи, которые сфотографировались на этом пляже в прошлый раз вшестером (случилось это в «другом» тысяча девятьсот семидесятом году). На той чуть пожелтевшей фотографии была надпись: «Чёрное море, пансионат „Аврора“, 1970 год».

— Сколько стоит одна фотография? — спросил Пётр.

Порошин вынул из пачки сигарету, повертел её между большим и указательным пальцами.

— Сейчас узнаю, — пообещала Рита.

Она устроила пробежку к фотографу — Нарек, Аркадий и Пётр засмотрелись на её подрумяненные загаром ноги.

Пётр закурил.

Рита вернулась и сообщила:

— Пятьдесят копеек стоит маленькая фотография и рубль большая.

Порошин взглянул на жену, выдохнул в сторону моря струю серого дыма и сказал:

— Солнышко, зачем нам большая фотография? Мы же её домой целой не довезём. Нам хватит и той, что за пятьдесят копеек.

После обеда Давтян и Александров отправились с визитом вежливости в четыреста седьмую комнату, где проживали Валя, Рита и Серёжа. Приглашение на это посещение мы получили от Риты и Валентины утром на пляже. Нарек и Аркадий этим приглашением воспользовались (надели свежие рубашки, брызнули на себя одеколоном). Я с ними на четвёртый этаж не пошёл. Сказал, что вздремну перед очередным походом на пляж. Остался в комнате, взял с тумбочки Нарека журнал «Советский экран» и завалился на кровать.

Пару минут я разглядывал лицо изображённой обложке блондинки, затем отыскал в журнале заинтересовавшую меня статью: ту, где рассказывали об актрисе Елене Лебедевой.

В журнале я нашёл ещё три изображения Лебедевой. Все три были взяты из старых кинофильмов. Хмыкнул: сообразил, что на двух из трёх этих картинок не узнал ту блондинку, которая улыбалась с обложки. Пробежался глазами по тексту статьи. Узнал, что Лебедева родилась в Москве в сорок пятом году: осенью, уже после Победы. Её родители к кино и к театру отношения не имели: Ленин отец (профессор) сейчас преподавал в хорошо мне знакомом Московском горном институте, а её мама трудилась инспектором в Министерстве просвещения. Лена Лебедева с детства хотела стать актрисой. После школы она с первой попытки поступила во Всесоюзный государственный институт кинематографии.

Первый опыт работы в кино Лебедева получила, когда училась в школе. Её было тринадцать лет, когда её увидел режиссер Александр Птушко, искавший исполнительницу главной роли в фильме «Алые паруса». Для роли Ассоль юная актриса режиссёру не подошла. Но позже Птушко вспомнил о Лебедевой — он выделил ей крохотную роль в своём другом фильме «Бей, барабан!» Затем Елена снялась в фильме «Сказка о потерянном времени»: роль там снова была эпизодическая, но заметная. После той роли Лебедева появилась ещё в нескольких кинокартинах, быстро канувших в лету. Затем лицо Елены промелькнуло в кинокартине «Неуловимые мстители» — роль была незначительной, фамилию актрисы не упомянули в титрах.

Более заметным для советского зрителя стало появление Елены Лебедевой в фильме «Доживём до понедельника». Там тоже была роль третьего плана. Актриса справилась с ней блестяще, и уже в следующем году предстала перед советскими зрителями в роли бесстрашной комсомолки Светы Берёзкиной в фильме «Комсомол в моём сердце». Фильм «Комсомол в моём сердце» советским зрителям понравился — особенно они выделили талантливую игру молодой актрисы Елены Лебедевой. Обратили внимание на Лебедеву и режиссеры: в шестьдесят девятом году Елена снялась в кинокартине «Три дня до лета», где у неё была главная женская роль. Первый показ фильма «Три дня до лета» состоялся в марте нынешнего года.

Фильм был высоко оценен и приёмной комиссией, и зрителями. Автор статьи в журнале «Советский экран» утверждал, что у кинокартины «Три дня до лета» были все шансы стать лидером советского кинопроката нынешнего года — не в последнюю очередь, благодаря «превосходной» актёрской игре Елены Лебедевой, «которую жители нашей страны сейчас называли не иначе, как "наша Алёнка"». В статье утверждали, что актрису Елену Лебедеву уже засыпали предложениями самые известные и титулованные режиссёры Советского Союза. Якобы, скоро советские зрители увидят «любимую» актрису сразу в нескольких новых фильмах, где Лебедева «без сомнения порадует нас своей улыбкой и своим талантом».

От чтения статьи в журнале меня отвлёк стук в дверь.

— Открыто! — крикнул я. — Входите.

Меня услышали. Дверь приоткрылась. В комнату вошла Кудрявцева.

Валентина огляделась, нашла меня взглядом, улыбнулась.

— Аркадий и Нарек сказали: ты спишь, — сообщила она.

Валя подошла к моей кровати, взглянула на меня сверху вниз. Кокетливо подкрутила около уха локон окрашенных в рыжий цвет волос. В похожем ракурсе я рассматривал её сегодня днём на пляже. Сейчас зрелище было немного иным. Но не менее впечатляющим. Кудрявцева пришла ко мне наряженная в лёгкий короткий сарафан, под которым из нижнего белья были лишь трусы.

— Ещё не уснул, — ответил я. — Зачитался.

Валентина присела на край кровати, положила ладонь мне на грудь. Замерла, словно подсчитывала удары моего сердца. Посмотрела мне в глаза. Наши взгляды встретились. Я вдохнул сладковатый запах духов. Валина ладонь погладила кожу на моей груди, скользнула на живот. Кудрявцева сглотнула, чуть склонилась к моей голове. Она будто бы прислушалась к звукам моего дыхания.

Я увидел, что Валин взгляд сместился на мои губы, сказал:

— Знаю, чего ты хочешь. Я тебе это дам.

Скрипнули пружины кровати. Валино лицо приблизилось к моему лицу.

Чёрные зрачки в глазах Кудрявцевой чуть увеличились. В них я рассмотрел отражения своего лица.

— Чего же я хочу? — спросила Валентина.