Красавчик. Часть 1

Глава 9

Моя бабушка (мамина мама) овдовела задолго до моего рождения — моя мама тогда ещё была пионеркой. О своем родном дедушке я сейчас мало что помнил: бабушка и мама при мне о нём редко говорили. Знаю только, что он был врачом. Но я многое помнил о втором бабушкином муже: за два года до моего появления на свет бабушка снова вышла замуж — за Александра Александровича Александрова, лучшего друга её покойного отца.

Так уж повелось, что её второго мужа я дедом не называл. Хотя долгое время и не догадывался, что он мне не родной дед. Я величал его, как и мои родители: Сан Санычем. Сан Саныча такое обращение вполне устраивало, претензий по этому поводу он мне не предъявил ни разу. Новый бабушкин муж относился ко мне хорошо. Моя мама тоже отзывалась о нём исключительно в положительном ключе. Хорошо она относилась и к своему сводному брату.

Бабушка вышла замуж, когда моя мама с ней вместе уже не жила — вместе с мужем моя мама тогда обживала доставшуюся ей по наследству от моего прадеда квартиру. Единственный сын Сан Саныча (от первого брака) с отцом тоже не проживал — он был постарше моей мамы на шесть лет. С маминым сводным братом, Аркадием Александровичем Александровым, я виделся нечасто: встречал его в основном на проходивших в бабушкиной квартире торжествах.

«Дядя Аркадий» обычно не проявлял ко мне родственных чувств. Даже на бабушкиных праздниках он держался от меня в стороне. Поэтому я за всю свою жизнь разговаривал с Аркадием Александровым не больше десятка раз. Да и те беседы были, скорее, его данью вежливости. Дядя запомнился мне весёлым и улыбчивым человеком: должно быть потому, что я часто видел в квартире бабушки его перечёркнутую чёрной полосой фотографию — на ней дядя Аркадий улыбался.

Аркадий Александрович Александров погиб летом девяносто второго года — тогда я сдавал вступительные экзамены в горный институт. Бандиты расстреляли его из пистолетов, когда он возвращался с работы домой. Убийц дяди Аркадия позже нашли: мёртвыми — об этом мне рассказал Сан Саныч (он тогда злорадно ухмыльнулся). Каждый раз, приходя в бабушкину квартиру, я обязательно задерживал взгляд на портрете улыбчивого блондина, наряженного в милицейскую форму с полковничьими погонами.

Смотрел на этого круглолицего блондина я и сейчас. Вот только на нём не было милицейской формы; да и выглядел он лет на пятнадцать-двадцать младше, чем на портрете, висевшем на стене в бабушкиной квартире. Я моргнул — влажная пелена окончательно исчезла, но лицо Аркадия Александрова осталось на прежнем месте. Александров посмотрел на меня сверху вниз, улыбнулся (продемонстрировал знакомые мне с детства ямочки на щеках).

— … Друг, вставай, — повторил «дядя Аркадий». — Знаю, что ты утром пропустил завтрак. Мы все его в первый день пропускали. Если проспишь обед, то к ужину точно взвоешь от голода.

Я приподнялся на локтях — обнаружил, что уже не лежу в объятиях незнакомки на залитом лунным светом пляже. Почувствовал, что запах одеколона усилился. Пробежался глазами по уже знакомой мне тесной комнатушке, заставленной кроватями и тумбами. Задержал взгляд на светлых не глаженых брюках Александрова. Взглянул на его застёгнутую на все пуговицы рубашку с короткими рукавами, на гладко выбритые щёки и подбородок.

— Аркадий, — представился блондин. — Аркадий Александров.

Он протянул мне руку.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Сергей, — хрипло произнёс я. — Этот… э… Сергей Красавчик.

— Красавчик — это твоя фамилия? — спросил выглянувший из ванной комнаты невысокий темноволосый носатый мужчина лет тридцати.

Он блеснул карими глазами, растянул в улыбке пухлые губы — кожа на его щеках собралась в тонкие складки, как ткань на болтавшейся сейчас сбоку от окна занавеске. Мужчина встряхнул руками, разметал по сторонам капли воды. Вытер тонкие длинные «музыкальные» пальцы о белое махровое полотенце. Он не дождался моего ответа — снова скрылся за дверью в ванной комнате. Я только теперь сообразил, что ещё сквозь сон услышал, как в ванной из крана лилась вода. Тогда я принял этот звук за плеск морских волн.

— Да, Красавчик — это моя фамилия, — сказал я.

Александров улыбнулся.

Он показал на дверь, за которой скрылся носатый, и сообщил:

— Его зовут Нарек Давтян. Мы с ним позавчера сюда заселились. Оба прибыли из Москвы. Ещё в поезде встретились и познакомились. Мы твои соседи по комнате. Ты, Сергей, откуда приехал?

— Тоже из Мо… Советского Союза, — произнёс я. — Издалека. Из Владивостока.

Александров дёрнул головой и присвистнул.

— Точно, — сказал он. — Издалека.

Шум воды стих.

— Арик, не свисти, — сказал вновь появившийся из ванной комнаты Давтян. — Нехорошо это. Денег не будет.

Александров усмехнулся.

— Пора обедать, Сергей, — сообщил он. — Ты с нами?

— … Серик, по большому счёту, здесь неплохо, — рассказывал шагавший по левую руку от меня Давтян. — Море тёплое, женщины красивые, даже кино по вечерам показывают. Вчера в местном кинозале крутили фильм «Человек-амфибия». Мы с Ариком видели его с полсотни раз, потому и не пошли. Кормят тут… сносно, скоро сам убедишься. Главная проблема: настоящим мужчинам здесь негде вечером культурно отдохнуть. Понимаешь, о чём я говорю? Нет ресторана. Даже обычного гастронома с винно-водочным отделом поблизости нет. Есть только небольшой «Сельмаг», где продают спиртное. Да и тот находится в деревне Григорьевка. Это в пяти километрах от нашего пансионата, если идти по дороге.

Нарек махнул рукой, указал в направлении жилого корпуса пансионата, от которого мы отошли, влившись в многоголосый поток шагавших в направлении столовой отдыхающих. Давтян вводил меня в курс местных дел с той самой секунды, когда я в сопровождении своих сегодня обретённых соседей по комнате перешагнул порог комнаты и отправился обедать.

Нарек говорил тихим вкрадчивым голосом. Посматривал по сторонам — задерживал взгляд на стройных и не очень стройных женских фигурах. Женщин вокруг нас было много ещё на выходе из жилого корпуса; с каждой минутой их рядом с нами становилось всё больше: в прямую широкую дорогу к столовой вливались многочисленные дорожки, петлявшие между цветущими клумбами.

— … Мы с Ариком вчера прогулялись до этого деревенского магазина, — сообщил Давтян. — Вот что я тебе скажу, Серик: думаю, что заведующий этого магазина ещё не знает, что послевоенный голод и повсеместный дефицит продуктов остался в прошлом. Мы с трудом нашли там хоть какую-то приличную закуску. Купили три бутылки красненького, чтобы не пасть в грязь лицом в глазах дам. Кислятина, конечно. Но ЦУМа и ГУМа здесь нет. Так что не до разносолов. Коньяка, представь себе, не нашли. Вообще никакого. Ещё взяли две бутылки «Московской». Припрятали их на чёрный день: сойдёт, за неимением лучшего. Сам понимаешь: не дешёвым же портвейном и не коленвалом травиться нам, честным советским отдыхающим…

Размеры местной столовой меня впечатлили. Я прикинул, что в ней без труда поместился бы весь ночной клуб, в котором я ещё недавно работал — вместе с танцзалом и со сценой, где едва ли не каждый вечер выступали звёзды российской эстрады. Сцены для артистов я в столовой не увидел. Зато не без удивления окинул взглядом огромный зал, заставленный столами, впечатливший меня длинными рядами колонн внушительной толщины. Я взглянул на огромные и на удивление чистые окна, начинавшиеся в метре от пола и заканчивавшиеся на таком же расстоянии от украшенного многочисленными люстрами потолка.

Ступил на блестящие плитки пола, на которых мои пластмассовые китайские тапки озадаченно скрипнули. Александров несильно подтолкнул меня вправо и сообщил, что именно в той стороне стоял предназначенный для жильцов нашей комнаты стол. Я кивнул, мазнул взглядом по расставленным на столах стаканам, тарелкам и супницам. Опознал картофель пюре с румяными котлетами, салат из капусты, кубики жёлтого сливочного масла. Желудок радостно заурчал, словно он не видел пищу уже как минимум пару дней. Я заметил, как не отстававший от меня Нарек Давтян зажмурился и пошевелил носом (принюхался).

— Сегодня гороховый супчик, — сообщил Нарек. — Вот это мне нравится. Вот это дело. Теперь мы спокойно доживём до ужина, сытыми и счастливыми. Не то, что вчера. Представь себе, Серик: вчера нас травили подозрительной молочной похлёбкой с пенкой и с жёлтыми макаронами. Словно мы приехали не в пансионат, а в пионерлагерь.

Давтян пробежался взглядом по декольте женщин, сидевших за столом, мимо которого мы проходили. Одарил женщин слащавой улыбкой — те смущённо опустили взгляды в тарелки.

— Мне и вчера суп понравился, — сказал Аркадий. — С удовольствием проглотил две порции. У нас в столовой на работе такой же дают. Только там он обычно почти холодный.

Нарек взглянул на Александрова и качнул головой.

— Арик, не травмируй мою психику, — попросил он. — Молочный суп едят только дети и женщины. Взрослым и сильным мужчинам такая еда противопоказана. Поверь мне на слово, Арик. Суп без мясного бульона — это не мужская пища, если только это не армянский спас. Так мне ещё прадед говорил. Мой прадедушка, Арик, был мудрым человеком.

Александров улыбнулся, взмахнул рукой.

— Что это за армянский спас такой? — спросил он. — Впервые о нём слышу.

— Ты о многом ещё не слышал, Арик…

Я прислушивался к тихому, но внятному голосу Давтяна, посматривал при этом на Александрова. Поведение «дяди Аркадия» (того, из моего прошлого) я не помнил. Нынешний же Аркадий Александров выглядел не солидным полковником милиции, каким представлялся мне раньше, а невысоким энергичным мужчиной моего возраста. Худым и узкоплечим. Рубашка и штаны висели на нём, будто на вешалке-стойке для одежды. Но всё же я заметил в нём и знакомые черты: Аркадий очень походил на Сан Саныча — та же улыбка, та же привычка сопровождать резкими жестами едва ли не каждую произнесённую фразу.

Александров придержал меня за плечо и сказал:

— Стой, Серёга. Вот там наш стол. Видишь это число?

Аркадий указал на стоявшую посреди стола (рядом с супницей) табличку с номером нашей комнаты.

— Три стула, три набора блюд, — сказал он, — прекрасно. Сейчас нам накрыли уже на троих.

Суп действительно оказался вкусным (или же я сейчас был очень голодным). Я активно работал алюминиевой ложкой — так же, как и сидевшие рядом со смой за столом Давтян и Александров. Посматривал на улыбчивые лица граждан разных возрастов — за столами в зале вокруг меня сейчас расположились не меньше сотни человек. Стрелял взглядом по сторонам, подмечал особенности нарядов собравшихся в столовой людей: отметил минимум ярких красок в одежде, не заметил на вещах отдыхающих уже ставшие мне привычными логотипы иностранных брендов. Вполуха слушал позвякивание посуды и монотонный гул многочисленных голосов. Прислушивался к словам Нарека, который всё ещё рассказывал мне и Аркадию об особенностях армянской кухни.

— Серёжа, вот ты где! — произнёс мне на ухо звонкий женский голос.

На мои плечи легли тёплые ладони. Знакомый запах женских духов подразнил мои ноздри.

Нарек прервался на полуслове, замер с приоткрытым ртом — посмотрел поверх моей головы. Не донёс до рта ложку и Александров. Он уже привычно улыбнулся, блеснул крупными белыми зубами — тоже устремил взгляд чуть выше моего лба.

Я обернулся и запрокинул голову. Увидел блеск рыжеватых волос и радостную улыбку на лице Вали Кудрявцевой.

— Серёжа, мы десять минут стучались в твою дверь, — с нотками обиды в голосе сообщила Валентина. — Думали, что ты уснул.

Она всё же отвела взгляд от моих глаз и посмотрела на моих спутников.

— Здравствуйте, мужчины, — сказала она. — Я Валя. Валентина Кудрявцева.

Нарек и Аркадий вскочили с мест, будто подброшенные пружинами; едва не опрокинули свои стулья. Они хором представились, обменялись недовольными взглядами. Повторно назвали свои имена, но уже поочерёдно.

— Очень приятно, — похвалила их Кудрявцева. — Вижу, Серёже повезло с соседями по комнате. Мужчины, с удовольствием познакомлюсь с вами ближе. Ведь мы же встретимся с вами после обеда на пляже?

Кудрявцева снова заглянула мне в глаза.

Посмотрели на меня Александров и Давтян.

— Конечно, встретимся, — заверил я. — Без вариантов.

Валя легонько провела кончиками пальцев по моим плечам. Ушла. Нарек и Аркадий заворожено посмотрели ей вслед.

Я доел остатки супа и отодвинул от себя тарелку. Убедился, что картофельное пюре ещё не остыло.

— Какая женщина! — хрипло выдохнул Давтян.

Он схватил стакан с кофейным напитком; жадно отхлебнул из него, будто страдал от жажды.

Александров кивнул и поддакнул:

— Красавица.

— Серик, это твоя знакомая?

— Недавно с ней познакомился, — ответил я.

— Когда ты успел? — спросил Аркадий. — Ты ведь только сегодня приехал.

Я забросил в рот полную ложку картофельного пюре, пожал плечами.

— Ничего удивительного, Арик, — сказал Давтян. — Ты только посмотри вокруг: на нашего Серика и сейчас женщины посматривают. Вот те, что сидят у колонны. И те две мамаши с детишками. Одиноким наш Серик в пансионате точно не останется.

Аркадий повертел головой, вздохнул.

Нарек улыбнулся, указал на меня ложкой и сказал:

— Хорошая у тебя фамилия, Серик; говорящая. Красавчик. Тебе она подходит.

После обеда я подошёл к столу, где разместился вместе со своим семейством Порошин. Договорился с Петром и с тут же присоединившейся к нашему совещанию Валентиной о том, что на пляж мы пойдём все вместе — примерно через два часа, когда чуть схлынет полуденная жара.

Поджидавшие меня в сторонке Давтян и Александров внимательно рассмотрели фигуры сидевших за столами Риты и Ольги. Они немного расстроились, когда узнали: Ольга замужем (и под присмотром мужа). Обрадовались тому, что Рита явилась в пансионат лишь с ребёнком (да ещё и в статусе разведёнки).

На обратном пути из столовой Нарек осыпал меня вопросами. Он заметил, что мои шорты и футболка из «дорогого и явно не советского материала». Примерил мои солнцезащитные очки фирмы Polaroid — восторженно цокнул языком. Но особенно Давтян восхитился моими пластмассовыми тапками: заявил, что в Союзе такой «продуманной» пляжной обуви не видел ни разу. Он сам озвучил Александрову, где именно я раздобыл «всё это богатство», одним словом: «контрабанда».

— … Я-то грешным делом полагал, что это в столице мы хорошо живём, — сказал Нарек. — Оказывается, что нам в Москве перепадают лишь крошки. Думал, что мои польские брюки и югославские туфли покорят в этом пансионате сердца всех женщин. Эх!‥

Давтян опустил взгляд на мои китайские тапки и снова завистливо вздохнул.

— Решено, — сказал он. — Следующий отпуск проведу во Владивостоке. Вернусь оттуда — привезу обновки. Все мои московские знакомые умрут от зависти. Гарантированно. Все женщины в «Арагви» будут глазеть только на меня. Так же, как глазеют сейчас на Серика.

По возвращению в комнату Нарек предложил «завершить обед» горячим чаем и «капелькой» коньяка. Он достал из чемодана уже початую бутылку — я прочёл название на этикетке: «Арарат». Аркадия этот жест щедрости не удивил (мне показалось, что Александров его даже ждал). Он потёр руки и предложил заварить к коньяку чай. Я поинтересовался, откуда он возьмёт чайник. Аркадий вынул из тумбочки литровую металлическую кружку и маленький кипятильник — показал их мне.

— Так может… лучше выпьем кофе? — спросил я. — У меня есть. Растворимый.

Давтян и Александров замерли, скрестили на моём лице взгляды.

— Индийский? — спросил Нарек. — В железной банке, с индианками?

Я вынул из рюкзака полученную от Сергея Петровича пластмассовую банку, продемонстрировал её соседям по комнате — впечатлил их объёмом своих кофейных запасов.

— Импортный, — сказал я. — Этот… контрабандный.

Нарек отвинтил с банки крышку, сунул в неё нос; принюхался. Затем он поднял на меня взгляд — мне показалось, что в его глазах блеснули слёзы. Давтян прижал банку с кофе к своей груди.

— Серик, — сказал он, — мне сейчас кажется, что ты мой лучший друг.

— И мой, — поддакнул Аркадий.

Он схватил кружку и поспешил в ванную комнату за водой.

Пётр Порошин и Валя Кудрявцева явились к нам в оговоренное время — в нашей комнате всё ещё витал запах кофе «Нескафе Голд», оттенённый тонким ароматом армянского коньяка. Кудрявцева повисла у меня на руке, едва только мы покинули комнату. Мы с ней и возглавили шествие к пляжу. За нами шли Ольга, Пётр и Серёжа. Нарек и Аркадий уже на ведущей с нашего второго этажа лестнице пристроились позади спускавшейся по ступеням улыбчивой сегодня Риты и её сына Васи.

Я вразвалочку вышел на улицу, подставил лицо тёплому ветерку, поправил на лице очки. Настроение у меня было прекрасное (сто грамм армянского коньяка пришлись кстати). Увидел, как мазнули по моему лицу любопытными взглядами проходившие мимо нас молодые женщины — Валя тоже приметила эти взгляды, крепко стиснула мою руку. Я улыбнулся и неспешно побрёл по уже разведанному ночью пути к пляжу: туда, куда только что устремилась стая крикливых крупных чаек.