Мёртвые души. Книга 1 и 2

Глава 14

Я закрыл глаза.

Где-то в глубине сознания тикал внутренний счётчик.

Осталось два дня.

Третий день. Утро.

Я ушёл до рассвета. Хотя, в этих землях рассвет — условность. Просто чёрная темень начала блекнуть, уступая место серой, как будто кто-то размешал пепел в небе и развёл его в воде.

Позади остался зал с костром и вампиром, который смотрел на меня, как смотрят на стрелу, отправленную в цель: без сожаления, без надежды. Просто ждут — долетит или нет.

Первой на пути была тропа Тихого Леса.

Лес этот жил без звуков. Ни скрипа веток, ни шелеста травы, даже собственные шаги казались приглушёнными. Как будто воздух там был не воздухом, а ватой. Я чувствовал, как пульс в ушах перекрывает всё вокруг.

Я не шёл — я крался.

И в какой-то момент услышал:

— Игорь…

Голос был тонкий. Женский. Не мой голос, но знала имя.

— Вернись… ты не должен туда идти… ты ведь просто хочешь выжить…

Я не остановился. Не ответил. Вампир предупреждал — шепчущие питаются вниманием. Дай им хоть мысль — они подойдут ближе.

— Ты ведь не убийца, правда? Не такой, как они…

Я ускорился.

Слева — фигура. Или тень? Не разобрать. Мерцание между деревьями. Ни лица, ни тела — только силуэт. Голос стал ближе, будто говорил из-за моего плеча:

— Игорь… повернись. Я ведь знаю, чего ты боишься…

Зубы стиснул до боли. Не думай. Не смотри. Не отвечай.

Когда лес кончился, я почувствовал, что всё тело в поту. Холодном, липком, как будто внутри вытянули нервы и натянули их в струны. Но я вышел. Живой.

Дальше были Пепельные Холмы.

Пыль здесь была другая — не просто серая. Она липла к сапогам, оседала на лице, жгла кожу. Слепая, вязкая, будто мир здесь был сожжён и теперь дышал пеплом.

Я шёл, как учили — след в след. И как только заметил, что земля начала дрожать, — замер.

Лёг. Лицом в пыль.

Земля вздохнула.

По склону прошёлся силуэт. Не титан — силуэт титана. Он не был из плоти, он был как будто вырезан из пространства. Высотой в дом. Медленно, как ледник. Беззвучно.

Он не смотрел — у него не было глаз. Но если бы я шевельнулся — он бы заметил.

Я не дышал.

Три минуты. Может, пять. Потом он ушёл.

Я поднялся и продолжил путь.

Полдень. Или то, что здесь за него выдают.

Солнце пряталось за дымкой, но его тепло ощущалось. Тёплый пепел на плечах. Я вышел на край обрыва. Передо мной раскинулась долина — тень, затопившая всё до горизонта.

Там была крепость.

А я стоял, зная: дальше — только один шанс.

Но я уже прошёл сквозь имена, прошёл мимо титанов.

Значит, могу и дальше.

Впереди — долина.

Живая. Голодная.

Но я уже пахну кровью.

И у меня есть нож.

Третий день. После полудня. Где-то в долине.

Крепости не было видно.

Словно кто-то вычеркнул её с карты и сам мир замял страницу. Я шёл, проваливаясь в вязкий сумрак, где тени были не просто следствием угла света, а чем-то… живым. Самостоятельным. Думающим.

Сначала была просто тишина. Такая же, как в Тихом Лесу, только… с нажимом.

Будто воздух хотел что-то сказать, но не мог — и теперь давил этим несказанным на уши, на грудь, на сердце.

Я почувствовал, что что-то идёт рядом.

Не видел. Не слышал. Но чувствовал.

И тогда — они вышли.

Сначала один. Потом ещё двое.

Вышитые.

Так их называл старый вампир.

Похожие на людей, но сшитые из чёрной ткани, плоти и огрызков чужой памяти. У одного вместо лица — гладкий кусок кожи, натянутый, как парус. У другого — торчащие из спины колья, вросшие в позвоночник. Двигались так, как будто у них не было суставов — резкими рывками, как куклы в неправильной постановке.

Они не рычали. Не кричали.

Они просто шли на меня.

Я обнажил нож.

— Только один бой… — пробормотал я сам себе. — Один… Чёрт бы тебя побрал, кровопийца.

Но выбора не было.

Первый рванулся ко мне. Я бросился вбок, упал, прокатился по гравию, тут же поднялся и резанул в живот — ткань разошлась, но изнутри не было крови. Только темнота. Плотная, как мазут.

Второй ударил ногой — я отбросил её лезвием, но он не почувствовал боли. Эти твари не чувствовали вообще ничего, кроме запаха моей крови.

Старой крови.

Моя израненная рука дрожала. Боль оживала с каждым вдохом. Я понял — это и спасает. Они тянулись к этой боли, к этой ране, и не замечали, как я готовлюсь к удару.

Следующий я провёл под колено. Существо рухнуло, но не умерло. Начало ползти.

Третий — с шестью руками — уже прыгал на меня сверху. Я метнулся вперёд, в самый центр их круга, и вонзил нож в горло тому, что ещё стоял. Он дёрнулся, затих. Двое остались. Один ползёт, другой сбоку.

Я задыхался. Не было сил. Земля дрожала — или это я дрожал?

Но никто не собирался меня щадить.

Я кинул в ползущего горсть пепла — тот сбился с направления.

А потом, хрипя, сделал последний рывок, навстречу оставшемуся. Нож вперёд. Рана жгла. Плечо будто сломано.

Но я всё ещё стоял.

Твари рассыпались в прах, как будто их сдерживала лишь воля долины — а теперь она, на секунду, отвлеклась.

Я опустился на одно колено.

Дыхание резкое, как у зверя. Пальцы скрючены.

Крепость по-прежнему была невидимой.

Но я знал — она там. Ждёт.

И вторая половина дня будет хуже.

Третий день. Вечер. Теневая долина.

Они больше не нападали.

Они наблюдали.

Я чувствовал это — десятки, сотни глаз без зрачков, взглядов без лиц, внимания без разума. Всё вокруг будто замерло в ожидании. Ни одного взмаха крыла, ни шороха травы. Только пепел, колеблющийся в воздухе, словно под водой. И я — в этой вязкой тишине, один, со скрипящими суставами и пульсирующей болью в боку.

Крепость всё ещё пряталась за горизонтом. Я знал, что она где-то рядом — чувствовал это, как зуб чувствует приближение гнилой иглы.

Но идти туда нельзя. Старый вампир сказал:

«До рассвета — не приближайся.

Ночью она живая. Голодная. Глупый, кто подумает, что каменные стены спят».

И я не собирался проверять его слова. Пока ещё нет.

Я нашёл полуразрушенный каменный выступ — остатки какого-то строения, быть может, древнего сторожевого поста. Осел за ним, вытащил флягу, отпил немного. Вода была тёплой, но мне казалась святой. Руки дрожали.

Тени шевельнулись.

— Тише, — прошептал я сам себе. — Держись. Чуть-чуть. До утра.

Но ночь только началась.

Первая атака произошла неожиданно. Не было ни шороха, ни предвестия — только внезапное движение вблизи. Я бросился в сторону, и в тот же миг над тем местом, где я сидел, пронеслась тень с когтями длиной с мою руку.

Я перекатился, поднялся, выхватил нож.

Тварь была другой.

Не сшитая. Не вышитая. Эта… текла. Из тьмы. Без формы, без костей, но с зубами — много, слишком много зубов. Я ударил — и лезвие прошло сквозь неё, как сквозь дым.

Она извивалась, пыталась обвить меня. Холод, будто внутри вдруг стало пусто. Я инстинктивно отступил в свет от угасающего пепельного огня — и существо отшатнулось.

Я бросил в него пригоршню пепла. Он задымился. Тварь снова отступила.

Значит, можно. Значит, можно жить.

Пламя костра… Надо было разжечь. Но нельзя — дым привлечёт других. Или хуже: её.

Я чувствовал крепость. Как больной чувствует опухоль, которую не видит. Она… двигалась. Точно. Тихо. Будто поворачивалась в темноте, чтобы лечь поудобнее. Я сжался под скальным карнизом и ждал.

Ночь текла медленно.

Я заснул. Не знаю, на сколько.

Проснулся — от звука дыхания. Прямо рядом.

Я открыл глаза. Темнота.

Звук исчез.

Но влага на шее осталась — как от близкого пара.

Я не двигался. Даже не моргал.

Где-то позади камня послышалось копошение. Я знал — если выскочу, будет бой. А сил нет. Я выждал. Раз. Два. Пять. Звук исчез.

Я снова заснул. В полудрёме. В полусмерти.

Удар разбудил меня — что-то схватило за ногу и начало тащить. Я вскрикнул, ударил ногой, потом — ножом, в слепую. Попал. Хрип. Отпустило.

Я упал, захрипел, кашляя кровью. Вижу, как по земле ползут тени, оставляя за собой следы, как слизь. Одна из них будто тянется ко мне. Я отбиваюсь, бросаю в неё камни, пепел, всё, что под рукой.

Ночь не кончалась. Время застыло.

Я лежал на боку, прижимая рану, и смотрел, как над далёким хребтом наконец появляется сероватый отблеск. Не солнце. Но намёк на него. Прелюдия света.

И в этот миг я понял:

твари исчезают.

Растворяются.

Ночь уходит.

Я ещё жив.

Я поднялся с последним усилием, как солдат на последнюю атаку.

Впереди, среди тумана и теней, вырисовывались башни крепости Радоран.

Медленно. Словно пробуждались.

Я побрёл вперёд.

Боль — каждый шаг.

Страх — каждое дыхание.

Но я ещё был собой.

А значит, я могу умереть позже.

Сначала — задание.

Рассвет. Ворота Радорана.

Свет плыл над горизонтом, как тёплый вздох после удушающего кошмара.

Я шёл — шатаясь, почти вслепую, — пока серые очертания башен не превратились в чёткие, чернеющие зубцы. Крепость была огромной. И израненной.

Ворота…

Когда я подошёл ближе, сердце ёкнуло.

Металл был вогнут внутрь, как будто в них снаружи врезалось нечто чудовищной силы.

Древняя броня, сотканная из чернёного железа, теперь была покрыта вмятинами, глубокими царапинами и ржавыми пятнами, будто ворота плакали кровью времени.

Я обошёл сбоку, нащупал щель между створками — едва заметную, но… достаточную.

Стиснул зубы, втянул воздух — и пролез. Металл скребнул по бронежилету, по коже, но пустил. Я провалился внутрь, на одно колено, выругался шёпотом.

Запах.

Тухлое железо.

Плесень.

Старый пепел.

Двор был пуст. Застывшие, выцветшие фрески на стенах, заросшие мхом осколки когда-то аккуратной кладки. Ни флага, ни огня. Лишь стена тишины и горький холод. Я шагнул вперёд.

И тут — движение.

Слева, из тени арки.

Двое. Высокие, изящные, как статуи, но с кожей цвета крови, подсвеченной лунным светом. Глаза как угли, волосы серебристые, даже грязь на их броне выглядела аристократично.

Вампиры.

Я не дал им заговорить.

Кинул нож в первого — в шею, под скулу. Тот зашатался, но не упал. Второй прыгнул, как змея, с выверенной грацией, и я еле успел поднять руку. Когти скользнули по наплечнику, царапая до мяса. Я рванулся вперёд, навалился всем телом, прижал к стене. Он шипел, как кот, и пытался укусить — я всадил нож в глаз. Он задёргался, обмяк.

Первый вампир уже восстанавливался — я выдернул второй нож и бросился. Ударил трижды — в грудь, живот, горло. Он падал с достоинством, как павший рыцарь.

Они не кричали. Не молили. Только ненавидели.

Я остался стоять над ними, тяжело дыша. Кровь — чёрная, вязкая — стекала по камням. Не свежая. Будто давно умерли, но не ушли.

Я прошёл внутрь, через вторые ворота, и город открылся мне.

И я остановился.

Там, где я ожидал площадь, фонтаны, храмы, был…

мёртвый лабиринт.

Здания покосившиеся, двери выбиты или закрыты чем попало — щитами, обломками, костью. Улицы покрыты серой, твердой грязью, как будто по ним прошёл кислотный дождь. Все цвета — выцвели, даже красный кирпич стен стал пепельно-бледным.

С левой стороны валялась повозка — без колёс, с мёртвым животным, давно превратившимся в высохший комок кожи. Крыши некоторых домов были обрушены, окна — пустые глазницы.

Ни детей. Ни стариков. Ни птиц. Ни запахов еды, дыма.

Город дышал только гниением.

И главное — тишина. Абсолютная. Без фона. Без ветра.

Как будто даже воздух боится дышать в этих улицах.

Я шагнул дальше. Под ногами хрустнула кость. Я не посмотрел, чья.

За первым поворотом — тень, двинувшаяся на крыше. Я замер. Она замерла. Мы оба ждали. Потом она исчезла.

Не время.

Я вытер нож, хоть и не было смысла — грязь тут прилипала, как упрёк.

Дальше — центр города. Я чувствовал это. Где-то там — храм, ответ, цель.

Но путь туда лежал через мёртвое сердце Радорана.

И я сомневался — мёртвое ли оно на самом деле.

Я шагал по улице, как по кладбищу, только без могил. Каждый дом здесь — как надгробие. Камень на камне, мрак в окнах, сырость на стенах.

Тут когда-то жили люди. Я это чувствовал. Не по запаху — он давно выветрился. Не по голосам — тут их не было. А по отсутствию.

Как будто кто-то вырезал их из мира, оставив только пустую скорлупу быта.

Шаг. Скрип.

Я остановился — из переулка вышли трое.

Одеты в тяжёлые куртки, грудь прикрыта латами, серые плащи тянутся по земле.

Патруль.

Вампиры.

Но не как те — не высшие, не утончённые. Эти были грубее, приземлённее. Местные стражи. Видно было по телодвижениям — сейчас день, и силы у них на спаде. Они шли медленно, глаза прикрыты, будто щурятся от света, кожа бледная, в прожилках.

Я не стал скрываться.

Слишком далеко.

Когда они заметили меня — было уже поздно. Первый поднял руку, но я достал нож, метнул — прямо в горло. Он захрипел, отступил, оступился, упал. Остальные — рывком. Один прыгнул, второй — обошёл с фланга.

Я вошёл в поток.

Сначала удар коленом, потом захват, разворот — второй ломается о стену, и я вбиваю лезвие в висок. Последний был быстрее. Когти скользнули по ребрам — резануло. Не глубоко, но больно. Я поймал его руку, вывернул, слыша хруст, и забил рукоятью кинжала до тишины.

Я остался стоять посреди улицы, тяжело дыша, с кровью на лице — чужой и своей.

Вампиры не кричали, но смерть их была ощутима.

Будто воздух становился чуть теплее, когда они умирали. Как если бы сам город выдыхал.

Тени чуть отступили. На миг.

Я двинулся дальше.

Переулки сужались. Где-то вдалеке слышался металлический скрип. Ритмичный. Повторяющийся.

Как цепи.

Как колёса.

Я пошёл на звук.

Через три перекрёстка — угрюмое здание, почти без окон. Рядом стоял высокий забор. За ним — люди.

Я замер.

За проволокой — мужчины и женщины. Полуголые, исхудавшие, многие на четвереньках. Несколько — с ошейниками. Некоторые — с клеймом на груди.

Они не говорили. Не смотрели в мою сторону.

Как будто не верили, что кто-то может прийти снаружи.

Внутри — большой двор. Угол скинутых тел — не шевелящихся. Отдельная клетка — с ребёнком. Один ребёнок. Живой. Он просто сидел, качаясь, как маятник.

Я чувствовал, как во мне застывает кровь.

В первой крепости всё было иначе.

Там люди работали, имели дома, улыбались — пусть и под страхом. Там был договор.

Здесь — скотный двор.

Над воротами — эмблема. Три когтя, переплетённые с веной. Я запомнил.

Под ней — охранник. Вампир, в доспехах, с алебардой. Спал. Солнце било прямо в лицо, и он лениво прикрывался накидкой.

Я не стал атаковать.

Пока нет.

Я отступил назад в тень, сел на корточки.

Город говорил со мной через смерть.

Я чувствовал — этот вампир, что правит тут, не скрывается. Он не стыдится того, что делает.

Он считает это нормой.

Я вгляделся в людей за забором.

Они не дрожали.

Не просили.

Они просто… жили как могли.

А я — человек, посланный другим монстром, чтобы убить этого.

И сейчас, чёрт возьми, впервые не сомневался, что должен.

Внутри башни было тихо. Слишком тихо.

Пахло… как в сыром подвале, где кто-то когда-то сдох, и никто не стал проверять.

Я шагал по каменным плитам, тускло освещённым лампами в железных сетках. Свет — дрожащий, неуютный, больше мешал, чем помогал.

Первый этаж оказался не приёмным залом, как я ожидал. Ни следа парадности.

Лаборатория.

Грязная, пропитанная смертью, с каменными столами вместо алтарей.

На одном из них — мужчина, седой, с лицом, покрытым пятнами. Вены подведены к глиняным колбам. Его кровь — уже почти чёрная. Глаза открыты. Пустые.

Жив или мёртв — неважно.

Для них — точно неважно.

Дальше — ещё трое. На них кожаные фартуки, как у палачей. Лица спокойные. Один что-то капал в кровь. Второй помешивал содержимое чаши. Третий записывал.

— Слишком быстро умирают, — бубнил один. — Надо сокращать откачку, пусть слабее, но дольше.

— Или кормить меньше. Тогда организм дольше сопротивляется, — ответил другой.

Они не спорили. Просто уточняли методику.

Я остановился у стены, в тени. Смотрел. Не вмешивался.

Я не был здесь для того, чтобы спасать.

Завтра я уйду. Из этого мира. И всё сгорит или замёрзнет без меня.

Люди в клетках — не мои. Их страдание — не мой долг.

Даже если от него сводит зубы.

Клетки стояли плотно, как в скотобойне. Внутри — люди. Больше тени, чем тел. Кто-то тихо плакал. Кто-то просто смотрел в пол.

Никто не просил. Даже взглядом.

Никто не верил.

Я прошёл мимо.

Всё, что я мог им дать — это не выдать их местоположение. Не шуметь. Не привлечь лишнее внимание.

Жестокость — это одна сторона. Беспомощность — хуже.

Я вышел к лестнице. Башня поднималась выше. Возможно, там был архив. Или покои хозяина. Или сам он.

Но здесь, на первом этаже, я увидел суть.

Город мёртв.

А этот этаж — его гниющий корень.

Я задержался у двери. Обернулся ещё раз.

Мужчина на столе чуть шевельнул пальцем. Возможно, просто спазм.

Я не подошёл ближе. Не сказал ничего.

Просто продолжил путь вверх.

Потому что я — не их спасение. Я их забвение.

Лестница заканчивалась массивной дверью из чёрного дерева, украшенной серебряными шипами. Не замком — просто жестом. Стражи не нужно, когда ты уверен, что никто не дойдёт. Или не выйдет обратно.