Следующие двое пришли почти сразу.
Из травы. Один прыгнул, второй обошёл справа. Их кожа — тугая, как у высушенного животного. Глаза — уже с намёком на понимание. Они нападали вместе, не по очереди. Меня спасло только то, что я рефлекторно прыгнул вбок и вонзил копьё в горло ближайшему, прежде чем второй успел накинуться.
Сломал щит — трещина по ребру, теперь будет хуже держать удар. Кровь текла по руке, порез глубокий, но не критичный.
А потом был ещё один. И ещё.
Каждый бой отнимал силы. Съел остатки мяса. Осталась только вода. К ночи почувствовал, что тело снова лихорадит — трансформация не закончилась. Кожа зудела, будто под ней росло что-то новое, мышцы наливались, как под нагрузкой, но я и шагать-то нормально не мог. Жёсткость в суставах, лёгкий тремор в пальцах.
Сел у очередного валуна, прижав щит к себе, как старое одеяло.
И вот оно — чувство.
Я сижу здесь, с разбитой щекой, ноющими ногами и пустым желудком. Я, человек, среди монстров.
Свобода? Какая к чёрту свобода?
Эта охота — такая же клетка, как и поселение. Только без стен. Без еды.
Я мог бы сейчас свернуть назад. Прийти и сказать: «Я всё, я наохотился». Мне дадут кусок мяса, сухую постель, пинок под зад и очередную порцию сарказма от инструктора. Там я — живой.
Но здесь… здесь я живой по-настоящему.
Каждый бой делает меня сильнее. Каждая царапина — это шаг вверх. Масштабируемое средоточие работает, и я это чувствую. В теле, в рефлексах, в том, как рука уже сама находит баланс копья, как я уворачиваюсь до того, как вижу удар.
Я не хочу возвращаться. Не пока не на грани.
Да, я голоден.
Да, я уставший.
Да, я в самой заднице, какую только мог представить.
Но именно тут я не просто Игорь. Я — становлюсь кем-то.
Завтра пойду дальше. Найду еду. Убью ещё нескольких.
А потом — вверх, к следующему уровню.
И, может быть, однажды — я вернусь. Но уже не как претендент.
А как… равный. Или даже — лучший.
На рассвете я нашёл дерево. Кривое, перекошенное, с тёмной, словно обугленной, корой и длинными листьями. Между ветвями свисали тускло-синие плоды — по форме и запаху напоминали те, что я ел ещё в первую охоту. Тогда обошлось. Сейчас решил рискнуть снова.
Осторожно разрезал один плод ножом — внутри сочная мякоть и немного косточек. Съел один. Подождал. Никакой горечи, жжения, головокружения — вроде жив. Потом съел ещё два. Организм будто ожил. Головная боль отступила, мышцы стали отзывчивее. Даже пальцы больше не дрожали.
Чуть позже, ближе к полудню, вышел на поляну — и сразу почуял опасность. Воздух был густой, словно натянутый. Как перед грозой.
В центре поляны стояло нечто.
Монстр. Но не обычный.
На четырёх лапах, но с вытянутым торсом и плечами, как у гориллы. Шерсть клочьями, будто выжженная. Лицо — почти человеческое, с выпученными глазами и раздвоенной пастью. Из спины торчали костяные наросты. Он не бросался. Он смотрел. Как будто ждал, чтобы я сделал первый шаг.
И я сделал.
Бросился вперёд, копьё — в стойке. Он взревел, подпрыгнул — удивительно быстро — и ударил лапой сверху. Успел подставить щит — щелчок, боль в локте, и я полетел назад. Прокатился по земле, встал, шатаясь.
Он шёл, как палач. Без спешки.
Нырнул вбок, ударил по ноге. Он взвизгнул — значит, можно пробить. Попробовал повторить — в этот раз едва увернулся. Он учился прямо в бою. Каждое движение — точнее, каждый прыжок — ближе.
Щит треснул окончательно после третьего удара. Выбил у меня копьё — и я остался с одним ножом. Всё бы и закончилось, если бы я не вывернулся, нырнув под его лапу, и не вогнал клинок в мягкую часть под челюстью. Он заорал, дёрнулся — и я вбил лезвие до конца, прямо в глотку. Он рухнул сверху, придавив мне ногу.
Я не сразу понял, что жив.
Скатился с его тела, тяжело дыша. В голове гудело. Руки дрожали.
Но потом — как по команде — внутри что-то вспыхнуло.
— Получено девять единиц энергии тела.
— До следующего уровня средоточия: 185 единиц.
Всего лишь девять…
За такого урода… Но даже не это меня напрягло.
Я услышал топот.
Сначала глухо. Потом — всё громче. Земля дрожала. Повернулся — из ближайшего перелеска выходили десятки.
Маленькие, двуногие, с вытянутыми мордами.
Крупные, на четырёх лапах, с длинными хвостами.
Некоторые лезли по деревьям, другие обнюхивали воздух. Один — посмотрел прямо на меня и взвыл. Остальные подхватили.
Они шли. За мной.
Чёрт. Чёрт!
Прыжком поднялся и рванул прочь, прихрамывая. Лес — не вариант. Они быстрее. Равнина — смерть. Камни — шанс.
Петлял, падал, снова вставал. Позади — вопли, визг, рык. Чувствовал, как страх поднимается от желудка к горлу. Не просто страх. Животный ужас. Меня преследует стая, а я — измотан, ранен, один.
Каждый шаг — будто по стеклу. Копьё — в руке, бесполезное. Щита нет. Доспех в трещинах. Я один.
Но я жив.
Я бегу.
И они не догнали. Пока.
И если я выберусь — значит, я стал сильнее.
На шаг ближе. К третьему уровню. К цели. К выживанию.
Я заметил расщелину в скале, когда почти отчаялся. Узкая, едва шире плеч — в другое время не полез бы, но сейчас…
Сейчас — это спасение.
Пробрался внутрь, скребя доспехом по камню. Пару метров — и скала сузилась. Слева глухая стена, справа — обрыв. Передо мной — единственный проход. Узкий. В нём можно драться. Один на один.
Здесь у меня есть шанс.
Упал на колени, прижавшись спиной к скале. Перехватил копьё. Поставил его остриём к выходу. Щита больше нет, только один шанс на укол — и откат. Вдох. Выдох. Ещё один.
И они пришли.
Первая тварь рванула, как из катапульты. Маленькая, верткая — попыталась прыгнуть. Удар — копьё вошло в грудь. Она завизжала, задергалась, потянула копьё на себя. Я дёрнул — не отпуская. Выдрал. Густая, вонючая кровь залила рукав.
Следующий прыгнул сразу. Я пригнулся — рогатая голова ударила в скалу над мной. Рёва не было — только сухой треск, как будто ломали кости. Проткнул его в бок. Копьё скользнуло — не насквозь, но глубоко. Он скинул меня на землю, но я успел вывернуться и добить ножом.
Всё. Больше нельзя валиться.
Становлюсь на колено, копьё вперёд.
Идут ещё.
Ещё.
Один за другим.
Некоторые быстрые, некоторые тяжёлые, как кабаны.
Иногда между атаками проходит пара секунд — короткий вдох, передышка, но дальше снова. Рука затекла. Бок горит. Кровь хлещет — не моя. Или моя. Уже не разбираю.
Трупы валятся под ноги. Проход захламляется. Монстрам становится тесно. Они начинают оттаскивать мёртвых, рычат, тащат за лапы, когти, хвосты. Я вижу, как они вынуждены ждать — и в этой передышке чувствую, как что-то во мне переключается.
Словно упавшая крышка, щёлк — и в голове становится ясно.
Тело, которое ещё утром ломало каждое движение, теперь гибкое, цепкое. Боль будто уходит в фон, мышцы двигаются точно, экономно. Каждое движение — результат. Мозг не мешает, не спорит. Мы теперь на одной стороне.
Я стал другим.
Трое бросаются почти одновременно. Первый напарывается, как по учебнику. Второго — встречаю рывком в плечо, отбрасывая обратно. Третий хватает меня за руку — я разворачиваю нож и втыкаю в его глаз. Он орёт, бьётся, но уже не живёт.
Дышу тяжело. Пахнет смертью. Земля под ногами скользкая от крови. Камни чернеют. Глаза монстров в темноте светятся, но они уже не бегут с прежней уверенностью. Они чуют: я не добыча.
Я встал.
Не как жертва.
Как охотник.
Я не помню, сколько их было.
В какой-то момент я перестал считать. Слишком быстро. Слишком много. Мозг больше не фиксировал цифры — только движение, ритм, угрозу. И ответ.
Впереди мелькает очередная морда — резкий выпад, мясо хрустит под остриём. Но и она успевает — когти царапают плечо, пробивая вмятую броню. Глухой удар, будто палкой по пустому ведру, и вспышка боли, как удар током. Но не до крика. Не до слабости. Я отбрасываю её ногой, сбиваю ещё одну, задеваю бедро лезвием.
Щелчок — и снова вперёд.
Доспех…
Он держался. До поры.
Теперь — порван в нескольких местах. Плечевая пластина сорвана, ремни сломаны, шлем давно валяется где-то среди первых трупов. Я даже не заметил, когда он слетел. На груди — глубокая борозда, будто кто-то прошёлся по мне граблями. Боль стучит под рёбрами.
Я не бессмертный.
Напоминает каждая царапина. Каждая рана.
Правая рука чуть онемела. Копьё держать всё тяжелее, пальцы скользят по древку — кровь смешивается с потом. Кровь моя. Я уже не пытаюсь остановить кровотечения. Лишь бинт на бедре, перетянутый так, что палец не просунешь. Одна из тварей — с раздвоенными лапами и чешуйчатой спиной — сумела добраться до меня, прежде чем я пронзил ей глотку.
Рванула мясо на ноге. Почти до кости.
Я не упал.
Не смел.
Теперь двигаюсь с перекосом, тяжесть на одну сторону. Но двигаюсь. Иначе не выжить.
Очередная тварь, мелкая, юркая. Прыжок — я не успеваю отбить копьём, потому что отмахивался от другой. Она цепляется за спину, когтями впивается в плечо. Кулаком — вслепую — бью назад. Раз, два. Она визжит, но не отпускает. Тогда просто падаю на спину, вдавливая её в камень своим весом.
Хруст — как будто наступил на голову крысе.
Тишина.
На миг.
Но я уже не верю тишине. Просто жду следующего.
Следующий приходит.
Я встречаю его уколом в шею. Тварь дёргается, срывается, но падает. Слишком медленно. Я уже отступил, уже перехватил.
Мир — в красных пятнах. В трупах. В грязи.
Камни под ногами скользкие.
Я не чувствую пальцев на левой руке.
Щека разбита.
Колено хрустит при каждом шаге.
И всё же стою.
Впереди нет движения.
Монстры отступили.
Или закончились.
Может, они решили, что я умер. Может, испугались.
А может, просто идут за подмогой.
Я не знаю.
Я вытираю лезвие ножа о изодранную ткань и оседаю у стены. Дыхание тяжёлое, хриплое. В голове гудит, сердце будто готово взорваться.
Но я жив.
Жив.
Жив.
А значит — могу убивать дальше.
Кажется, всё.
Но я уже не верю.
Я сижу, опершись спиной о стену расщелины, и вжимаюсь глубже в тень. Копьё лежит рядом, щит соскользнул с предплечья — ремень лопнул после последнего удара. Дышать трудно. Грудь будто стянута железными кольцами. Каждое движение — через «не могу». А ноги… будто налиты свинцом.
Внизу, у входа в расщелину, лежат тела. Десятки. Мерзкие, искорёженные, тлеющие. Некоторые шевелятся — не живые, а просто судорожные остатки рефлексов. Иные тянут когти к небу. Слышен хруст — ещё одна тварь пытается пролезть. Но теперь ей мешают. Слишком много трупов. Некоторые уже начинают гнить прямо на глазах — дымится плоть, трескается панцирь.
Пока что всё.
И в этот момент…
— Поздравляем. Получена 1 единица энергии тела.
— Активирован третий уровень средоточия.
— В течение следующих суток будет укреплено физическое тело.
— До следующего уровня средоточия — 400 единиц энергии.
Голос звучит ровно. Механически.
А внутри будто кнутом хлестнули.
Третий уровень…
Тело отзывается сразу — резкой болью в позвоночнике, в плечах, в груди. Начинается.
Я зажимаю зубы, чтобы не завыть.
Снова эта перестройка, ломка, ощущение, будто кто-то руками тянет мои кости в разные стороны.
Ждёт весёлый вечер.
Передышка кончается.
Я слышу топот.
Где-то далеко, но приближается.
Они всё ещё идут. Эти твари.
Они не думают.
Не помнят.
И не учатся.
Но теперь… что-то изменилось.
Они идут медленнее.
Передышки стали длиннее. Некоторые из них, кажется, начинают разворачиваться — как будто инстинкт самосохранения всё-таки где-то остался.
Или, может, дело в баррикаде из мёртвых.
Им просто тяжело пробраться к мне.
Я уже не должен был быть живым. Не должен.
Но всё ещё здесь.
С каждым новым уровнем внутри растёт нечто холодное и тяжёлое. Не ярость. Не отвага.
Уверенность.
Суровая. Безрадостная.
Я справлюсь.
Очередной — мелкий, но быстрый — прорывается через груду тел. Прыжок.
Я встречаю его ударом копья — даже не в голову. Просто в грудь, между ребрами. Он падает и бьётся, разрывая собственные кишки, пока я добиваю его ножом.
Нет звука.
Нет сигнала от системы.
Я замираю.
Следующий. Ещё один. Медленный, широкий. Удар по щиту. Я чувствую отдачу через всё тело, но устоял. Ответное движение — режу под нижнюю челюсть. Он захлёбывается собственной кровью.
Снова — тишина.
Нет единицы. Ноль.
Я понял.
Эти — уже не в счёт.
Мелочь. Пушечное мясо.
Слишком слабы, чтобы система сочла их достойными.
Слишком ничтожны, чтобы укрепить моё тело.
А значит…
Скоро мне придётся искать сильных.
Их будет меньше, но и битва — на грани.
Я смотрю вперёд, за груду тел. Там, где ещё могут появиться новые.
И почти с сожалением думаю — пора отсюда уходить.
Или добивать то, что осталось.
Пока я ещё дышу.
Щит треснул по центру, сквозная трещина идёт от верхнего края до самого ремня. Если ударят туда — развалится. Но другого нет. Я приматываю его обрывками кожаного ремня к предплечью, как могу. Он держится — этого пока хватит. Левая рука гудит от боли, но не сломана. Значит — ещё в бою.
Копьё — стёртое, лезвие зазубрено, древко в крови. Чужой и своей. Я снова сжимаю его.
— Пошли, — говорю себе. — Пошли, раз всё ещё жив.
Внизу что-то ворочается — очередная. На этот раз крупная, с двумя парами рук и наростами на плечах. Похож на того, что дал мне первую шестёрку. Тогда я еле стоял на ногах после боя.
Теперь…
Теперь я уже почти не стою. Но техника — чётче.
Рывок.
Удар щитом — отвод вбок.
Копьё вперёд — прямо в основание шеи. Тварь извивается, но я уже научился, как гасить эти подёргивания. Давлю телом сверху, вырываю клинок с хрустом.
— Получена 1 единица энергии тела.
Одна.
За такого, раньше — минимум пять. Иногда даже шесть.
Теперь — одна.
Я уже не матерюсь вслух. Просто вытираю лезвие о шершавую кожу твари.
И иду дальше.
Следующий выходит из бокового ущелья — тёмный, узкий череп, длинные когти. Слишком быстрый. Меня задевает, рассекает плечо, щит не спас. Но в следующий миг я срезаю ему колено, добиваю в прыжке — прямое попадание в темя.
— Получена 2 единицы энергии тела.
Ха. Всё-таки бывает.
Но как же всё медленно.
Кажется, я начинаю понимать тех, кто срывается — кто ест мёртвых.
Голод — не просто урчит. Он царапает горло, сушит губы.
И пахнет…
Пахнет едой.
Твари, что лежат внизу, распоротые, дымящиеся кишками — они пахнут… съедобно.
Или это я уже теряю человечность?
Я отгоняю мысль. Но она не уходит.
Бой продолжается.
Слабые — бесполезны. Но не можешь не драться. Иначе тебя затопчут.
Я убиваю ещё троих. Один из них сопротивлялся особенно яростно — и всё равно дал только одну единицу.
Где-то после пятого боя, где я ничего не получил, я почувствовал, как щёлкает внутри.
Не ярость. Не злоба.
Отстранение.
Если нет смысла убивать — лучше бежать. Или искать тех, в ком есть вес.
Я спускаюсь чуть ниже, обходя скальный выступ, где трупы завалили проход.
Воздух тут гуще.
Гниение сильнее.
Голод обостряется.
Я пробую достать один из фруктов, что собрал утром, — но рука дрожит. Сжимаю зубы. Надо доесть всё, что осталось. Потом — охотиться.
На сильных. Только на сильных.
Я вытираю кровь со лба — липкая, чужая, своя. Всё смешалось.
Впереди слышен рёв. Значит, кто-то по-настоящему живой. Не мясо, не щепки. Сила.
Я снова поднимаю копьё.
Готов.
Монстры закончились. Или просто ушли.
Я стою посреди завала из тел. Твари — вповалку, навалены друг на друга, истекают вязкой жидкостью, смердят. Некоторые ещё подёргиваются — рефлексы. Или умирают медленно. Мне уже всё равно.
Я не чувствую победы. Только… онемение. Глубокое, вязкое, как холодная глина.
Всё тело болит. Щит — теперь просто грубая пластина, трещина пошла до самого ремня. Броня — в дырах, исполосована, под ней гудит каждая мышца. Копьё я несу в руке по инерции, пальцы сведены судорогой.
Темнеет.
Далеко за горизонтом пылает закат — даже не алый, а буро-кровавый. Цвет боли. На фоне рваных скал и чёрных тварей — почти красиво.
Почти.
Я поднимаюсь чуть выше, на выступ над расщелиной, где могу хоть немного прилечь и не бояться удара сзади. Обломками сбрасываю с края тела, чтобы освободить место. Камень тёплый от крови. Но уже остывает.