Дубль два. Книга вторая

Глава 11 Уход на глубину

Я и предположить не мог, что Хранитель так умеет. Чтобы вскочить на ноги из положения «стоя на коленях во мху» надо иметь подготовку. Чтобы после этого скакнуть, продолжая то же движение, с места в сторону метра на три — ещё какую. Нитки тёмно-зелёного ковра не успели упасть на землю, туда, откуда только что сорвался дед, а он уже уходил вразрез диагональным перекатом в сторону звучавшего голоса. Это при том, что фразу говоривший ещё даже не закончил.

— Ать-ать-ать! — азартно закричал Павлик, прыгая на руках Алисы, будто готовился соскочить и рвануть вслед за стариком. И переживал, что драка начнётся без него.

— Стёпка⁈ Ты ж помер! — я наконец-то догнал взглядом расплывавшуюся в движении фигуру Сергия. Дед остолбенело стоял возле самой кромки ельника, разинув рот глядя на того, кто вышел оттуда.

— Ага. Аккурат через четыре года после тебя. Ну здоро́во, что ли, старый! — хриплый неторопливо сделал шаг навстречу и протянул руку.

Хранитель будто глазам не верил. На деревянных негнущихся ногах шагнул к лесу и тоже поднял ладонь.

Они не сводили глаз друг с друга. Чем-то неуловимо похожие. Хотя в то же время — бесконечно разные. Один в современной одежде и обуви, стриженный и чисто выбритый. Второй — со спутанными, дожелта седыми космами едва ли не по пояс, с такой же бородой до пупа, босой и одетый во что-то вроде пончо. Только сделанного из мешковины, что до этого лет триста работала ковриком для вытирания ног в какой-нибудь районной поликлинике. Но рост, стать, разворот плеч, посадка головы у них были очень сходными. Как у долго служивших вместе. Так были похожи батя и дядя Сеня, при всех различиях в комплекции и внешности. И шуточек общих у них тоже было — не перечесть.

— Стёпка, чёрт старый! Точно ты! Мать моя вся в саже! — Сергий дотянулся-таки до мешковатого, и они схватили друг друга за предплечья, тряся так, будто собирались вырвать руки из суставов. А потом обнялись, хлопая по спине и плечам так, что в лесу за седым стариком кто-то испуганно закаркал.

— Эх, Епишка не видит тебя, Сергуня! А то б опять завёл нудство своё: «невме-е-естно, отче, по матушке-то, да нечистого поминать!» — прогнусавил хриплый.

— Нашёл, кого вспоминать, тоже мне! Ты бы знал, что он про тебя-то насочинял, трепло ростовское! Про берёзу байка одна чего стоит, — кричал Сергий, не переставая колотить по мешковине.

— Да читал я, читал! Хоть и в лесу живу, пням молюсь, а мало-мало соображаю. У меня тут, между прочим, интернет даже есть, хоть и не всегда, — гордо выдал Стёпка, задрав нос, стоило им с дедом перестать давить, хлопать и трясти друг друга.

— Иди ты! Здесь? Всё так же не упускаешь случая чему-нибудь новому научиться? Ну-ну, валяй. Видал я тот интернет. Там такому научишься — сожгут опять!

— Деда-а-а, — нерешительно протянул Павлик. Сообразивший быстрее нас, что эти двое могут долго не обращать внимания на происходящее вокруг.

— А-а-а, твою душу! Забыл, представляешь? Всё из головы вон, как тебя увидал, — подскочил дед, обернувшись. — Гляди, знакомься: это Яр, Странник. Павлуха, правнук мой, тоже надежды подаёт, не гляди, что мал. Алиса, внучка, и Ангелина, Ярова невеста. А это — друг мой стародавний, Стёпка Устюжанин. Вот уж кого встретить не думал-не гадал! Тебя ведь отравил болгарин тот?

— Кипрейка-то? Да куда ему! Как ты тогда сказал-то? «Меня травить — только змей расстраивать»? Вот-вот, — хмыкнул седой, и оба они снова захохотали на всю округу.

— А Болтун-то стращал, мол, чёрные по болотам шастают, поймают, на крючок насадят и будут чуду-юду на нас в омуте ловить! — продолжал Сергий.

— Никола-то? А ты слушай его больше! Он трепач известный, не заткнуть, хуже тебя! — в тон ему ответил Степан, и над поляной и болотами снова полетел их радостный гогот.

Судя по пересекавшимся бело-алым сферам, эти двое точно неплохо друг к другу относились. Синих полос на ауре деда почти не осталось, а красного заметно прибавилось.

— Тьфу ты, опять заболтал меня! Гости на пороге стоят-мнутся, а мы лясы точим. Непорядок! Сам же всегда учил, что надо сесть рядом, да говорить ладом. Айда за мной тогда. Только чур с тропки ни шагу. А то у нас заместо свидания враз проводы образуются, — мешотчатый нахмурился и даже пальцем погрозил.

Мы выстроились гуськом: он, я с половиной наших узлов, Лина, Алиса с сыном на руках, и замыкающим — Сергий с остатками барахла.

— Так это, стало быть, ты тот новый Странник, про которого звонили? — будто бы себе под нос буркнул Степан, пожимая мне руку.

— Кто «звонили»? — удивился я.

— Колокола… Не бери в голову, дедушка старенький, память никуда не годится, людей редко вижу, вот и плету чего ни попадя, — зачастил он после того, как первое слово протянул с задумчивостью. И, судя по его глазам, фразы про память и возраст он говорил часто и многим. Но только к реальности они отношения не имели никакого.

— Отряд, слушай меня! — продолжил он, вскинув глаза над моей головой, благо, рост позволял. — С тропы — ни шагу! По сторонам смотреть можно, но лучше — под ноги. Птиц, зверей и деревья не кормить, не дразнить и не бесить. Вообще не трогать! Есть вопросы?

— Ы-ы-ы-ы? — протянул неожиданно Павлик.

— Нет, милый, мишку не увидим. Волчок-серый бочок подойдёт? — добрым, хотя и по-прежнему командным голосом, ответил Степан. Не думал, что такое в принципе возможно совместить.

— Дя! — звонко крикнул племянник.

— Ну вот и ладушки. Айда за мной, гостюшки дорогие. Идти не особо долго, но под ноги поглядывайте. Не убрано у меня тут. Не ждал никого. Лет триста уж… — кажется, про то, что было после «смотреть под ноги», расслышал только я один.

Лесная прогулка одновременно напоминала экскурсию в музее и мастер-класс по скрытному передвижению по лесистой местности. Даже по трём музеям — Дарвиновскому, Тимирязевскому и геологическому, имени Вернадского. Уж на что я, любитель погулять по лесу, находился в своё время по округе и насмотрелся на деревья и прочую растительность родного края, но тут, осторожно ступая след в след за стариком, ловил себя на мысли, что из окружавших нас смогу признать считанные единицы.

Степан шагал очень неожиданно для его роста и фигуры. Высокий и плечистый, он словно тенью скользил меж стволов и ветвей так, что ни листочка, ни иголочки, ни травинки не шелохнулось. Казалось, под его босыми ступнями даже мох не проминался. И звуков не издавал вовсе, ни единого. От Лины, шагавшей позади, шуму было больше. Ну — как шуму? Легкое дыхание, еле слышный скрип подошвы кроссовка о корень или сырой мох. Птичка, похожая на соловья, мелкая и серая, спорхнула с ветки по правую руку от меня громче, чем двигался призрачный дед.

Ёлки, обычные, привычные с детства, и те, у которых до середины высоких стволов не было ни единой ветки, стояли густо. Найти дорогу среди них было бы тем ещё квестом. Учитывая истории Оси про то, что некоторые из них могли капнуть за шиворот, а другие — стрельнуть иголочкой, квест совершенно точно мог быть фатальным. Подлесок, кусты и мелкие деревца, будто специально расступался перед Степаном. Оглядываться я не рисковал, но казалось, что за спиной Сергия зелёные насаждения недовольно сползались обратно в непроходимые чапыжи, молчаливо обсуждая и осуждая нашу делегацию.

— О, здоро́во! А мы как раз тебя искали. Выдь-покажись гостям-то. Вон, мальчонка тебя ждал, — вдруг сказал внезапно остановившийся Устюжанин. Хорошо, что я не глазел по сторонам, а то б точно в спину ему влетел, стыдно было бы.

Из-за тёмно-зелёной ветки на его зов вышел волк. Таких я не видал сроду. Серых — видел в зоопарке, белых, арктических — тоже, по телевизору. Этот был чёрный, как сажа, с седоватой мордой и ярко-жёлтыми глазами, что изучали нашу группу внимательно, пока блестящий шершавый нос втягивал новые запахи.

— Свои, не трогать, — голос Степана был подкреплён Ярью, но как-то странно. Будто не она дублировала фразу, произнесённую вслух, как мне было уже почти привычно, а наоборот — образ, мысль, отправленные зверю, очень приблизительно переводились и произносились русским языком.

Волк перевёл на Устюжанина внимательный взгляд янтарных глаз и кивнул. Я вытаращился на него, будто он, зажав в лапе платочек, готовился сплясать «Барыню». За спиной ахнула Лина.

— Аффф! — выдал Павлик.

— Нет, это не собачка, милый. Это волк, лесной хищный зверь. Но, поскольку лес тут мне знакомый, то и волка этого я с детства знаю. Его Сажиком зовут. Хочешь погладить? — мирно и негромко объяснил седой старик.

Я будто бы прямо спиной увидел, как сфера Алисы мгновенно наполнилась синим и зелёным. И прекрасно её понимал.

— Не робей, внучка. Сажик не укусит и не напугает. Он — зверь с понятием, толковый. Смотри-ка, — и дед как-то хитро крутанул указательным пальцем.

Волк подошёл к Алисе, ступая так же неслышно, как и призвавший его из чащи Степан. Улёгся сперва на пузо, вывалив ярко-красный язык меж жутковатых клыков. Хотя, если я хоть что-то понимал в мимике — он просто дружелюбно улыбался. А потом перевалился набок, показывая нам брюхо, почему-то серо-коричневое.

Сестрёнка посмотрела на меня, будто спрашивая совета. Я кивнул. После всего, что с нами случилось, нападение чёрного волка сюрпризом бы не стало, пожалуй. Но во мне откуда-то была твёрдая уверенность в том, что этого не произойдёт. А ещё в том, что, в случае чего, я успею помочь. Неожиданное, новое чувство.

Павлик, осторожно балансируя на зелёном ковре, куда его опустила с рук мама, не сводил глаз с волка. Тот, валяясь на боку, как последний курортник, щурился на мальчика. Устав держать равновесие, племянник опустился на четвереньки и бодро пополз к зверю. Который был больше и тяжелее как бы не впятеро. Добравшись, протянул ладошку и погладил битую сединой морду, на которой я разглядел шрам, чуть крививший чёрную губу. Матёрый волчина задёргал задней лапой, как обычная собака, что просит погладить пузико. Павлик засмеялся и начал чесать брюхо страшилища двумя руками, согнув пальчики, будто коготки.

Тут сфера вокруг него, привычно жёлто-красная, с гулявшими вверх-вниз по ней белыми поясами-лентами разной ширины, вспыхнула бордово-алым, став на миг больше в диаметре. Вобрав в себя зверя. И тут же уменьшилась обратно. Оставив между собой и замершим лежащим волком странную еле различимую витую нить, вроде пуповины, тянувшуюся к широкой черной груди и терявшуюся в густой шерсти.

— Охренеть-то, — вырвалось у Степана. — Сколь зим ему, внучка? — головы он не поворачивал, но было понятно, что вопрос адресовался Алисе.

— Год и три, — в её голосе слышались удивление, тщательно скрываемая опаска и явная гордость за сына.

— Вот это номер… Удачно вы приехали, гости дорогие, очень удачно. Чтоб княжич в таких летах первого зверя приручил — не припомню. Да чтоб ещё не коня, не пса, а вот такого, — старец оглаживал бороду каким-то привычным, обыденным жестом, какими перебирают чётки или крутят в руках какую-то безделушку, крепко задумавшись.

— А у нас тут та ещё скоморошья ватага, Стёпка, — начал Сергий, тоже не сводя глаз с Павлика, который ползал по волку, будто по пушистому дивану, от пасти к хвосту и обратно, переваливаясь и кувыркаясь, как Маугли.

— Да? И чего показываете? — изобразил интерес седой, по-прежнему глядя на игру маленького мальчика с большим волком.

— Да как пойдёт, знаешь ли. Одна, вон, Странника из ловчей ямы, которой сильно за полтыщи лет было, за уши вытащила, — проговорил Хранитель, на которого Степан тут же обернулся рывком, по-волчьи, всем телом. Но так же совершенно бесшумно, только подолом из мешковины махнул.

— Серьёзно, серьё-о-озно тебе говорю, сам видал, своими глазами, — Сергий явно наслаждался реакцией старого друга, который с изумлением и подозрением смотрел на девчат, будто гадая, о ком из них шёл разговор. — Другой второго ранга тварь упокоил на днях. А потом ту самую яму ловчую на груди Земли-матушки заштопал собственноручно.

— Б-брешешь! — аж икнул лесной дед, глаза которого и так еле помещались на лице.

— Падла буду, — спокойно уверил его старый друг и продолжил. — А уж на па́ру эти двое шалопаев выступают — вообще закачаешься. То Хранителя из-за кромки вернут, который там двумя ногами уж стоял. То Древо давно погибшее воскресят.

— Таким не шутят, Сергуня! — в голосе седого, что комкал в кулаке бороду, прозвучала сталь.

— А я и не шучу, Степашка. Вот кого к вам в гости занесло. Смекаешь? — глаза Сергия, который с самой Твери не надевал очков, были серьёзными донельзя. А я только сейчас подумал, что формой они у него чем-то напоминали медвежьи — эдакими треугольничками. Раньше из-за оправы не замечал, наверное.

— Чудны дела творятся, друже, ох и чудны-ы-ы, — протянул Устюжанин, дёргая бороду, будто проверяя на прочность её крепление к подбородку.

— И не говори даже, — кивнул Хранитель. Оба они не отрываясь смотрели на умилительную картину: Павлик пытался треснуть по носу здоровенного чёрного волчину, который в последний момент убирал морду, подставляя то лоб, то шею, то загривок. Племянник хохотал золотым колокольчиком на весь лес.

Малыш поднялся, опираясь на подставленную спину зверя, ухватился за холку и сказал:

— Пасли!

Они чинно, как богема в картинной галерее, обойдя по дуге, двинулись вдоль нашей процессии от хвоста к голове, и Маугли представлял свою стаю новому члену:

— Дедя! — волк обнюхал протянутую ладонь Сергия вежливо, хоть и с видимой настороженностью.

— Мама! — Алиса нерешительно, не сразу, но погладила-таки лобастую чёрную голову.

— Лина! — Энджи присела и почесала зверя за ушами. Тот лизнул её в щёку, заставив хихикнуть.

— Дядя Ас-с-сь Пидь! — Я опустился на корточки, чтобы тоже стать с ними одного роста. Но волк неожиданно лёг на брюхо, вытянув вперёд лапы, отведя глаза и голову, подставляя шею. Словно признавая вожака. Я почесал густую, тяжёлую, антрацитово-чёрную шерсть.

— Вот это да-а-а, — протянул вконец потерявшийся Степан.

Волчина брёл, ни на шаг не отходя от Павлика. И от Алисы, которую, судя по лицу, такой конвой пугал сильнее, чем жутковатые деревья, что начали попадаться всё чаще. Стоило нам свернуть на восток, как вокруг нашей условной тропки, которую кроме седого старца никто не видел, стали появляться ели причудливых форм: то завязанные в три узла, то расходившиеся на несколько корявых стволов на уровне пояса, то сросшиеся из нескольких в одно. Такое запомнилось сильнее прочих. Четыре дерева, растущих на клочке земли метра полтора в поперечнике, между покрытых бледно-зелёным лишайником камней, сходились вместе на уровне моего лица, образуя что-то, похожее на бочку, из которой дальше наверх тянулась одна вершина, гнутая и корявая. Этот «бочонок» метрового диаметра опоясывали в несколько рядов дупла разного размера, от маленьких, с ноготь на мизинце, до приличных, с кулак. Кто или что могло выползти или вылететь оттуда, приди кому-нибудь в голову постучать по нему — даже думать не хотелось.

— Ну, вот и пришли, почитай, — снова остановился Степан. — Тут, гостюшки, правила те же: идём следом, не сворачивая никуда, а главное — руками ничего не трогаем. Вообще ничего. Совсем. Ясно говорю?

Мы кивнули.

В торце не сильно глубокого, в рост Энджи, оврага или даже канавы, начинавшейся от склона и уходившей в лес, обнаружился вход в пещеру. Хотя, скорее, лаз. Или даже влазня. Чтобы пробраться, мне пришлось согнуться и присесть. Так, крабиками, и пошли. В отличие от всех виденных ранее в кино пещер, вход был не вертикальным, с острой сводчатой аркой, и не круглым. Похоже было на то, будто в каменный бок холма когда-то давно влетело яйцо метра полтора-два высотой. И влетело плашмя, по диагонали, потому и форма была узнаваемая. А судя по непонятным волнам и потёкам камня, серо-зелёного, как и почти всё вокруг, можно было предположить, что температуры то яичко оказалось очень приличной. Интересно было и то, что увидеть влазню получалось лишь стоя чуть правее от неё. С любой другой точки оврага, его склонов и леса, откуда мы спустились, различить её не выходило никак.

Низкий свод овального тоннеля пошёл круто наверх всего через пару метров. Неудобный «коридорчик» заканчивался просторной округлой «прихожей», метров сорок площадью. Мы выбрались из лаза и выпрямились, потягиваясь и отряхиваясь от то ли паутины, то ли каких-то тонких корней, что нацепляли, пока ползли сюда.

— Аш-ш-ш? — спросил Павлик. Речью он говорил значительно понятнее, а вслух последний звук был чем-то средним между «ш», «ж» и «ф».

— Нет, милый, Сажику сюда нельзя. Когда гулять пойдёшь — поиграете, он ждать тебя будет. Он теперь всегда ждать тебя будет, — ответил старик, которому вопрос оказался более понятен. А вот завершение фразы прозвучало как-то настораживающе, одновременно и торжественно, и фатально.

— Так, гости дорогие. У меня тут, в глуши, по-простому всё, по-старому. Мы сейчас коридорами пойдём, правило то же — ничего руками не трогать! Вы не думайте, что я из ума выжил, что по сто раз повторяю. Это правда нужно помнить. Там темновато будет, сыровато, да и страшновато, пожалуй, чего уж греха таить. Но тут уж ничего не попишешь, как устроился — так и живу, привык уже, — развёл руками Степан. Мы снова кивнули. Я, по крайней мере, точно кивнул.

«Коридорами» оказались тоннели высотой метра три, уходившие вглубь горы под приличным уклоном. Сперва под ногами попадались какие-то подобия грубых широких ступеней, потом пропали. Видимо, устал неизвестный древний проходчик. Мы шли по голому камню, возраст которого вряд ли сильно уступал самой Земле. Хотя, не поручусь. В геологии и прочих палеонауках не силён.

Над головами в нескольких местах заметил странные шевелящиеся фигуры, вроде пчелиных роев, только гораздо больше. Присмотревшись, понял, что это были летучие мыши. В детстве мы баловались, ловя их молодняк по ночам на белую простыню. Ловкие и быстрые зверьки не видели ткань и влетали в неё, путаясь коготками. Эти были гораздо крупнее. И их было отвратительно много. И, пожалуй, приди нужда — они нас всех сами бы под простынку загнали. Под белую. Энджи вцепилась в мою правую ладонь так, что пальцы заболели. И дышала гораздо чаще. Видимо, тоже чувствовала что-то похожее.

— Замерли и не шевелимся! — поднял руку остановившийся снова Устюжанин. Мы встали, как вкопанные.

Из дыры, что обнаружилась возле самого пола справа, под стеной, показалось нечто. Сперва похожее на шершавый пеноблок. Потом — на очень большой большой пеноблок. Потом — вовсе ни на что не похожее. Я разглядел щель, опоясывавшую это странное что-то. И раздвоенный язык, высунувшийся из этой щели. Длиной почти что с мою руку. Вслед за мордой, которой оказался этот огромный кирпич, вылезла вся голова и часть туловища. Тусклые, мутно-серые, блестевшие на чешуйчатой башке глаза были размером с мой кулак.

— Этих нельзя трогать! — и снова показалось, что Степан сначала Речью объяснил чудовищу, а потом размеренно проговорил вслух, вроде как для нас. И, кажется, «промысленная» фраза была значительно насыщеннее информационно и эмоционально, пусть и гораздо короче той, что мы услышали. Какой-то древний змеиный праязык?

Серая морда, похожая и на змеиную, и на крокодилью, и, почему-то, на жирафью, повернулась к нему. Он почесал чудище под нижней челюстью. И оно, еле слышно шурша, скрипя и постукивая чешуёй по камню, втянулось обратно в нору.

— Я чуть не родила, — жалобно протянула Алиса дрожащим голосом.

— Не ты одна, — совершенно неожиданно для меня пробасил Сергий. — А это часом не… — начал было он.

— Он самый, Сергуня. Тут теперь живёт, видишь? Двор сторожит, — кивнул седой.

— Нормально у тебя, я гляжу, оборона поставлена. Широко. Уважаю. Удивил. Дальше кого покажешь? Дракона? — если бы я не знал, пусть и очень примерно, сколько Хранителю лет, и чего он пережил за свою долгую биографию, я бы уверенно предположил по чуть звеневшему под сводами тоннеля голосу, что он, мягко скажем, опасается.

— Тебе только драконов подавай, — сварливо отозвался Степан, махнув нам рукой, чтоб шли следом, после того, как жуткая змеища скрылась в темноте норы, — всё не уймёшься никак, Пчелиный Волк?

Я не совладал ни с собой, ни с равновесием, сбился с шага и наступил-таки ему на босую пятку. Это что ж выходит, Сергий, он же Раж — ещё и Беовульф⁈ С этой мыслью отяжелевшая ею голова, воспользовавшись тем, что точка опоры осталась всего одна, начала клонить меня в сторону. Старец, махнув белой гривой, обернулся как бы не быстрее нашего, что недавно кувыркался по полянке, неразличимо для глаза, и подхватил меня за руку, удержав от падения на камень. Только сигарета из-за уха выпала и, один раз перевернувшись в воздухе, упала вниз. Чтобы тут же разделиться на четыре неровных части, которые мгновенно уползли в темноту. В разные стороны. Кто им помог — я не заметил, но это и не было принципиальным. Думаю, упрись я на те камни рукой — во мрак вот так же расползлись бы пальцы.

— Под ноги смотри, раззява, — беззлобно, даже с юмором посоветовал дед. То, что он держал меня, так и висевшего под неудобным углом, не сбивало ему ни дыхания, ни настроения. — Говорю же — ничего не трогайте. Тут у меня много кто живёт. Кого-то, наверное, и кормить забываю иногда.

Лина вцепилась в меня двумя руками, помогая выпрямится. И не отпустила рук даже тогда, когда я стоял ровно. Алиса смотрела над её плечом очень большими глазами. И только Павлик, поглядев на пол, прогудел-прожужжал что-то, вроде «Вжжжж!». Где «ж» опять одинаково могло быть и «ш», и «ф». И снова опплевался весь.

— Ну, почти, Павлуш. Похожи на пчёлок, да. Только эти — нехорошие, их трогать нельзя. А мамку ихнюю — тем более, — кивнул Устюжанин. И «запустил по лучу картинку» той самой ихней мамки. Но, видимо, не рассчитал, и увидели её мы все. Я бы такое детям показывать точно не стал. И сам смотреть не стал бы.

— Хорош жути-то уж нагонять, вымирающий биолог-селекционер! — с явным недовольством прогудел Сергий. — Веди давай. Ноги устали.

— Дрожать коленками? — невинно поинтересовался у него старый друг.

— Вот дойдём, где попросторнее, я тебе под задницу пну — узнаешь, — буркнул он в ответ.

Тоннель кончился неожиданно, прямо за крутым поворотом уткнувшись в отвесную стену.

— Утё-о-о! — протянул Павлик. А я подумал, что это могло быть и «у, чёрт», и «утёс», и «учёт». Хотя откуда бы ему знать эти слова? Но на наглухо закрытый продмаг с табличкой «учёт» и вправду чем-то было похоже. Безвыходностью какой-то. И безвходностью.

— Пришли, пришли уже, вот и дома, почитай. Сейчас и сполоснётесь с дороги, и перекусим, и поговорим. Говорить-то нам, чую, не переговорить, — кивнул старик будто сам себе. И просунул обе руки прямо в сплошную каменную стену. Ну, с моей стороны это выглядело именно так.

В скале что-то забулькало. Потом скрипнуло. Потом сильнее. И целиковый, вроде бы, камень дрогнул. Средняя часть, из которой дед вытащил ладони, с каким-то негромким гидравлическим гулом и присвистом опустилась вниз, замерев на уровне пола. Приглашающе блеснув гладкой, будто полированной, поверхностью. Мы так же, гуськом, втянулись в проход. Скала с шипением, как двери в Икарусе, встала на место, окончательно отгородив нас от пчёл, змей, летучих мышей и прочей нечисти. И от мира вообще.