Дубль два. Книга вторая

Эпилог

— Завтра снова в дорогу, / Путь нелёгкий с утра, / Хорошо хоть немного / Посидеть у костра*, — душевно выводили старики-разбойники, уже сидевшие в обнимку.

Саня держался до последнего. Но против епископа, матёрого мастера провокаций и диверсий, оказался предсказуемо слабоват. И на вызывающе-скандальное «да ты что, пацан, хозяина дома обидеть хочешь? Не уважаешь⁈» принял кубок. Не знаю, чего туда налили два легендарных деда, но судя по иноку — убойная была вещь. Класса «воздух-земля». Точнее, «воздух-стол». Мастера пригвоздило с одного фужера. Ну, надо, правда, признать, ёмкости на столе на наших с ним про́водах стояли воистину богатырские. Но чтоб не самого хилого в этом плане Сашку — да с первого стакана? Поэтому, когда Степан попробовал прокатить ту же самую «двоечку» со мной — я уже был готов. Сладко спать я планировал, но не на столе и не прямо сейчас, поэтому в ответ на «ты меня уважаешь⁈» сперва влупил выбивающее из колеи «Я? Тебя? Да я тобой горжусь!». А уже на чуть подопешившего подгорного властелина, под хрюканье Сергия и хихиканье девчат, вывалил этюд под названием «блатная застольная истерика, версия 2.0», с размахиванием руками, выпучиванием глаз, гулким битьём себя в грудь и неуклонным ростом по децибелам. Вкратце смысл сводился к тому, что как он мог даже подумать о том, что Я! Его! не уважаю⁈ Но, в принципе, при должном навыке и артистизме можно было хоть Маршака читать, хуже бы не стало. Самуил Яковлевич тоже неплохо раскачал бы шаблон изумлённому деду.

Планы, схемы, чертежи со стрелочками и квадратиками, как и непременные «молнии» и «карасики», остались позади. Сегодня и подъёма не было в привычном виде: не долбил в половине шестого утра подкованным сапожищем в дверь один из старых инструкторов. И тренировок не было — просто все гуляли в своё удовольствие по тайге, на которую надвигалась осень. Ну, кроме Павлика — он в своё удовольствие скакал вокруг на Сажике, который слушался друга и хозяина поразительно. Устюжанин вывел на какую-то полянку, где мы точно до сих пор не бывали. Это раньше я мог путаться, принимая одно и то же дерево летом, осенью и зимой за разные. Теперь, кажется, только что не по именам их всех тут знал. А они — меня. В лицо.

Желтевшая трава была украшена солнечными и закатными листьями клёнов. Четыре великана-дерева росли друг напротив друга крест-накрест, как буквы на компасе, наводя на мысль, что не сами собой тут образовались. Как та удобная берёза на берегу, у которой мы с Линой в первый вечер знакомства сидели у костерка. А в самом центре лежала пара брёвнышек, чуть подтёсанных сверху, как скамейки. Деды́ уселись на них, благостно щурясь на высокое Солнышко, а мы гуляли, шурша яркой листвой. И это было, может, и чуть грустновато, но всё равно очень и очень хорошо. И только поднявшийся прохладный ветерок убедил нас, что пора уже обратно под землю. Хотя и показался мне каким-то неожиданным, сказочным, будто прилетевшим из раннего детства. Он намекал на дальние страны и долгие дороги, приключения, встречи и находки. Мысли о разлуках, потерях и вполне реальных шансах не вернуться обратно я из подсознания не выпускал, запинав там насильно в самый дальний угол самого глубокого подвала.

Намёрзшиеся, но довольные и румяные, уселись в большом зале бани. Тут было удобнее — и нам, и гномикам, что успевали освежить стол за то время, пока мы грелись по парилкам. И Степану не требовалось каждый раз топать и свистеть Соловьём-разбойником, чтоб повернуть эстраду и поднять мост — отсюда был ход прямо в коридор с «нумерами». После команды Белого он передал мне картинки помещений и проходов, так что я в подземном мире теперь ориентировался гораздо лучше. Хоть и чувствовал, что знаю здесь от силы треть.

Я был благодарен девчатам, что изо всех сил держались и не «мочили дорогу слезами», как строго-настрого запретил Сергий. И ему с епископом, что в этот раз обошлось без «Чёрного ворона» и пения шаляпинским басом заупокойных молитв. Видимо, первая проверка была пройдена мной успешно. Хотя вслух никто из стариков-разбойников этого не признал бы никогда.

Мы с Саней знали, что завтра рано утром сойдём на одной из самых дальних станций здешнего тайного метро. Выйдем из лесу грибниками возле рабочего посёлка Коноша. Сядем на электричку и доедем до Вельска. А оттуда автобусом — до Вологды. Дальше — Череповец, Питер, упорно, хоть и нелогично, называемый деда́ми Ленинградом. А за ними — Псков и Полоцк.

Сашке, как Мастеру, сопровождавшему Странника в первом походе, достался основной информационный удар. Видать, кубком с заземляющим напитком старцы так, вполне в своём духе, извинились за то, что всю крайнюю неделю выносили ему, бедному, последние мозги, которые не стряхнули на тренировках. Но шурин, отдать должное, держался молодцом и ни слова поперёк им не сказал.

Выходило, что мы с ним отправлялись чёрт знает куда слаженной двойкой из, по версии дедо́в, рахита и дебила, двух слабоумных пионеров-недоучек или растыки и неумехи. Мы с иноком ещё шутки ради спорили, кто заслужил быть недоучкой, а кто — рахитом. И мне в нашем тандеме отводилась роль Тома Круза. Пришёл, ослепительно улыбнулся, всех убил, одарил зрителей повторной улыбкой, засветив попутно им все плёнки в аппаратах — и пропал. Ну, может, по летящему самолёту ещё мухой полазил. Сашка же в одном своём располосованном лице совмещал группы обеспечения, разведки, прикрытия, сопровождения и эвакуации. Ему в этом выходе явно достались значительно тяжелее и задача, и рюкзак, и голова. Вон как по́ столу бумкнула.

Закрывая дверь за спиной, делал вид, что не слышал, как изменилось дыхание Лины, когда я проснулся и почти бесшумно оделся. Подъёмы в половине шестого стали для меня почти нормой, а она за всё время, что мы со старцами тренировались, просыпалась только от грохота в дверь, нещадно ругаясь и бросаясь подушками. Совушка-сова моя. Сейчас же совершенно точно проснулась. И грустила. И волновалась. Но притворилась спящей. Наверное, чтобы не плакать, как Сергий велел. И чтобы в памяти у меня остались другие моменты, не утренние рыдания. Она же не знала, что знаки на сферах я натаскался читать почти так же, как не скрываемые мысли. И что слух за это время тоже прокачался, как и прочие навыки. Поэтому всхлип её я услышал и за закрытой дверью, на расстоянии двух шагов.

Саня стоял напротив своего «нумера». И уходить куда бы то ни было явно не хотел. Но был должен. Начинать утро с дилеммы — так себе вариант, конечно. Особенно, если она такая: остаться под тёплым одеялом с женой и сыном — или пойти помирать хрен знает куда со Странником-родственничком, который в этом плане, кажется, до сих пор ни единого случая не упускал. Мы, на всякий случай, вышли к лифту молча. Чтоб не сообщить себе и друг другу ничего неожиданного, что, бывает, само собой вырывается по утрам, если не удаётся начать их с любимых и привычных кофе или чая.

Старики-разбойники ждали нас на подземном перроне. И просто обняли, благословив. Не издав ни звука при этом. Только вслед нашему тронувшемуся мини-поезду смотрели непривычно. С тревогой.

— Держи. Ты же кофе пьёшь? — пробурчал Саня первым. Я приоткрыл глаза и потянул носом. Из объёмного, не вдвое ли больше моего, рюкзака он вытянул серебристую колбу термоса и наливал в крышку пари́вшую даже в тёплом вагоне тёмную жидкость. Судя по запаху — чёрный, без сахара, как я люблю.

— Спасибо, друже. А откуда?.. — начал было я.

— Я — Мастер, — инок гордо приосанился и сделался суров, напомнив мне вдруг сцену из книги, где совсем в других обстоятельствах совсем другой герой говорил то же самое. Но ни там, ни здесь сомнений не было: он — Мастер. — Нам надо про Странников всё-всё знать, чтоб планы правильно строить и это, как его… Наперёд, короче.

— Предугадывать? — предположил я.

— Ага, типа того. И предугадывать, и предупреждать, и пресекать, если понадобится. Там правил — как в Писании, мне Шарукан с Николой рассказывали, но времени мало было. Никола продвинутый оказался, хоть и не скажешь по нему. Прикинь — методичку мне сбросил на планшет! — чувствовалось, что про учителей и вновь обретённое призвание он мог говорить часами. Но часов у нас не было.

— Я глянул, нам до Коноши этой как раз километров шестьдесят, минут за сорок доберёмся. Выход в лесу, возле озерка, ещё полчаса, ну, чуть больше, может, до вокзала. Частным сектором пойдём, всех собак перебудим, — улыбнулся он. И стал так похож на Павлика, что я тут же расплылся в ответной улыбке. Хороший попутчик — дорога вдвое легче.

На поверхность мы вылезали из дупла здоровенной сосны, внутри которой был ручной подъёмник, и странная кабина: деревянный цилиндр, что повернулся вокруг своей оси и выпустил нас на волю, к начинавшему светлеть на востоке небу, что отражалось в спокойной глади воды. За нашими спинами конструкция сделала ещё один оборот, и теперь никто бы нипочём не догадался, что в этом старом дереве за этим глубоким шрамом на коре есть тайный путь в подземное царство.

Два «грибника» с рюкзаками за спинами, вышедшие в несусветную ранищу из осеннего леса, сидели на скамейке перрона. В одноэтажном убогом здании вокзала после леса и стерильного воздуха пещер подгорного царства дышать было нечем совершенно, поэтому, едва купив билеты, не сговариваясь рванули наружу.

Саня кемарил. Электричку не то отменили, не то перенесли, и у нас нарисовался незапланированный час времени. А я достал из кармана крошечный mp3-плеер, что вчера вечером туда втихую сунула Энджи, когда думала, что я не вижу. Вставил наушники. И услышал её голос.

— Я долго думала, что дать тебе с собой, родной. Связать чего-нибудь, сшить, сплести. Но вещи — это всегда просто вещи. Будет обидно и грустно, если порвёшь, прожжёшь или потеряешь. А ты можешь, — было слышно, как она улыбается.

— А я не хочу, чтобы тебе в дороге было грустно и обидно. Ты идёшь побеждать, милый. И думать о всяком, как ты говоришь, барахле тебе незачем. И я придумала, что нужно. Что будет всегда рядом. И что никак не получится потерять. Я дарю тебе в дорогу песню, Странник. Возвращайся. Я всегда буду тебя ждать. Возвращайся. — И голос моего ангела чуть дрогнул.

А потом зазвучала музыка. Наверное, минусовка, с планшета или смарта. Как и нашла только? Сети под землёй не было нигде. И она запела.

— По бескрайним просторам зелёных полей, / По колено в высокой траве, / Опираясь на посох, идёт человек, / Потерявшись на этой Земле…**

Мне никогда никто раньше не дарил песен. И я никогда не слышал до сих пор такого голоса. И всё это вместе, сочетаясь со словами и музыкой, пробивало до дрожи, до мурашек. И рождало упрямую, дикую, неизмеримую веру в то, что я вернусь. Обязательно вернусь. Чтобы найтись.

* Юрий Гуляев — Голубая Тайга: https://music.yandex.ru/album/23757469/track/107977741

** Reg in the moss, Pulheriya — Странник: https://music.yandex.ru/album/34329979/track/133713752