Дубль два. Книга вторая

Глава 4 В соседнее село

До машины шли в тишине. Павлик время от времени заливался счастливым смехом, который в лесу звучал неоднозначно. Видимо, старики-разбойники рассказывали ему какие-то прибаутки на «своей волне». Алиса посматривала на Сергия с банкой в руках без одобрения. Лина протянула мне горсть черники, которую собрала прямо на ходу, не снижая скорости. Классная. Талантливая. Нравится мне.

— О чём думаешь, Яр? — вслух спросил Хранитель, когда мы расселись по местам.

— О том, что я первый раз в жизни натурально плюнул в вечность, — задумчиво ответил я, выруливая по зеркалам обратно на еле заметный просёлок.

— Не ты один, — вздохнув, согласился он. От Осины по прежнему не поступало ни звука, ни мысли.

— Энджи, у тебя чего в школе по географии было? — спросил я, отвлекаясь от мыслей о дороге, чтоб случайно не обогатить вокабуляр Павлика ещё чем-то несвоевременным.

— Ты собрался меня куда-то послать? — она изогнула бровь и выпятила грудь. За её спиной хрюкнул Сергий.

— Нет, — говорить было трудно, потому что нужно было вести машину по не самому удачному подобию дороги, при этом стараясь не окосеть, глядя одновременно за капот и на её бюст. — Надо, чтобы времени не терять, найти в Твери большой магазин — торговый центр, молл, что-то в этом духе. И гостиницу забронировать. Насчет «завтра будем в Каргополе» я тоже не особо уверен, устанем пилить столько времени, да с ребёнком. Но это потом. Пока — где одеться и поесть в Твери, и где после этого переночевать. На, — и я протянул ей смартфон.

— Ты прямо вот так мне в руки отдаёшь незаблокированный телефон? — удивилась она.

— Ну да. А что такого? — не понял я.

— По нашим временам, это серьёзнее, чем руку и сердце предложить. Показатель высочайшего доверия, — пояснила Энджи, глядя на меня с интересом и хитрецой.

— Цени. А то, что в наши времена всё через одно место — это к деда́м вон обратись за пояснениями. Они лучше меня тебе вкратце, за пару дней, расскажут, где стыд, где срам, а где Содом с Гоморрой, — предложил я.

— Легко! — просунул между нашими сидениями голову Сергий, напугав Лину так, что она ойкнула и отшатнулась к окну. — Записывай, внучка: началось всё с того, что князь Владимир…

— Не-не-не, не рушь интригу! Пусть неожиданно будет! — перебил его я, понимая, что этот экскурс в историю точно лишит нас штурмана. — Не мешай пока, пусть путь прокладывает.

— А чего не я? — обиженно засопел дед, устраиваясь обратно на спинке дивана.

— Нам нужна современная Тверь, где торговые центры, рестораны и гостиницы. А там, где ты помнишь ярмарки, кабаки да постоялые дворы, сейчас, в лучшем случае, краеведческий музей, — объяснил я, объезжая едва не заваливаясь набок, особенно крупную яму.

— А в худшем? — не унимался Хранитель.

— А в худшем — погосты, — буркнул я. И он закрыл рот, раздумав, видимо, спорить дальше, как собирался только что.

— Рио, — сказала вдруг Энджи.

— Гранде. Или де-Жанейро. А во что мы играем? — уточнил я.

— Молл там здоровенный, «Рио» называется. Мы туда с классом ездили. Ну, то есть ездили в театр и в музей, а туда нас потом на обед водили. Там фуд-корт такой, что потеряться можно, — объяснила она.

— Годится. Давай туда маршрут. А потом гостишку недалеко. И лучше, чтоб с рестораном.

— Ты после фуд-корта будешь способен ужинать? — удивилась она.

— Я полон сюрпризов, — со значением ответил я. — Частью — приятных.

— Ас-с-сь Пидь! — подтвердил из-за моей спины племянник, заставив прыснуть девчат и пробурчать что-то одобрительное — деда.

— А то! — расправил плечи я. — Сергий, а ты расскажешь нам что-нибудь душеспасительное, пока едем, или музыку опять ставить станешь?

— Аспид, как он есть: не язык, а жало, — фыркнул сзади Хранитель. — Тебе от меня спасение души не положено. Ты вон раны Земли-матушки врачуешь да, почитай, Богов в мир, как повитуха, принимаешь. Сам спасёшься как-нибудь, без сопливых.

— Аспид-повитуха — это звучит гордо. Хоть и тревожно, — задумчиво сообщила Лина, глядя на меня. Хохот сзади дал понять, что несогласных не было.

Дед, раздумав, наверное, обижаться, рассказывал об этих краях то, за что историки, этнографы и прочие археологи отдали бы правые руки без разговоров. И про местных, кто бы мог подумать, пиратов, что не успевали пропивать и проедать добычу, поэтому пара-тройка Холмов или Красных Холмов, которых в области было больше десятка, остались битком набиты всяческими ценностями. Про князя Старицкого, что натянул нос царю у спёр у того не то казну, не то ещё что-то несказанно важное и дорогое, притаив в лесах своей вотчины. Про северные болота, которые помимо торфа, который научились добывать, и газа, который пока не нашли и не додумались, скрывали залежи алмазов, что надавил там из оставшихся после пожарищ угля и золы один из ледников. Если бы нам так в школе преподавали — клянусь, я бы знал наизусть и историю, и географию, и биологию с ботаникой. Но учителя не умели «запускать картинки по лучу», загружая знания и образы напрямую в детские головы. Один Пепеляев, пожалуй, смог бы, Георгий Серафимович. Но он и так неплохо справлялся.

— А в магазин нам зачем? — спросил между рассказами и легендами, Сергий.

— Для конспирации, — сообщил я, с облегчением направляя машину с чистого, хоть и неровного, поля на что-то, более похожее на дорогу. Потому что по обе стороны от неё доживали свой век дома и дворы какой-то деревеньки. — ты в этой рубахе, брюках и сапогах нормально смотрелся бы лет сорок назад. Полста — вообще на деревне первым дедом был бы. Мода, дед, дело такое: моргнуть не успеешь — и ты не в тренде.

— Не в где? — недоверчиво-сердито переспросил Хранитель предвечного Древа.

— Я точно не знаю, сам не следил, откровенно говоря, — продолжал вещать я, проезжая мосток над узкой речкой-ручейком с названием «Ивка», написанным от руки на куске ржавого листового железа, державшегося на столбе-указателе на двух скрутках из разной проволоки. — Но теперь те, кто не как остальные-прочие, привлекают к себе лишнее внимание. А нам, как я понял, и без этого дел хватает.

— Ну так-то всегда было. Повязки там, значки, галстуки, — понимающе покивал он, — но портки-то мои чем не угодили? Им сносу нет, детям передал бы, доведи Бог.

— К штанам вопросов нет, деда. В основном — к эпохе, — качнул головой я, заезжая в очередной лесок, и скорее чуя, чем замечая по правой руке ту самую речку Держу, что словно провожала нас.

— Ополоумел народ вконец, — вздохнул Хранитель, явно жалея раритетные брюки.

Вольво с явственно ощутимым вздохом облегчения выбрался всеми четырьмя колёсами на асфальт. Шведу было плевать, что эти серые осколки помнили всесоюзного старосту дедушку-Калинина, в чью честь тогда называлась вся здешняя область. Его радовал сам факт их наличия. Как и того, что жесткая, как наждак, трава перестала «щекотать пузико».

На твёрдом, но очень неравномерно выборочном покрытии потребовалось ещё больше внимания. И для того, чтобы объезжать ямы, в некоторых из которых вполне могла бы таиться целая корова в немецкой каске и с пулемётом. И для того, чтобы не выдать своё истинное отношение к ландшафту Павлику. Тот и так замер в своём кресле, словно настороженный локатор.

Деревни, то пролетавшие, то проползавшие мимо нас, в зависимости от степени наличия и качества дорожного полотна, казалось, не обратили внимания на крах советской власти. Некоторые из них и на приход её, вероятно, отреагировали со вселенским крестьянским терпением, приняв, как должное, а не всем сердцем. В пути я явно почувствовал, что мой подмосковный снобизм, в том смысле, что в столице все зажрались, в этих краях выглядел позорно и смешно. Судя по выцветшим и хлопающим на ветру остаткам предвыборных баннеров формата «три на шесть» вдоль дороги посреди чистого поля, и по гражданам, иногда попадавшимся на мятых и битых автобусных остановках, фраза родившегося сравнительно недалеко от этих краёв Салтыкова-Щедрина «Пьют и воруют» актуальности не теряла. Потому что по гражданам тем было крайне затруднительно отличить лицо от затылка — опухшими и заросшими они были равномерно, по кругу.

Сергий по-прежнему снабжал нас байками из истории края. По большей части — грустными. Проехали указатель «Столипино», и я вспомнил про неудачный поход в оперу Петра Аркадьевича. Но Хранитель поведал, что тут в окру́ге и вправду рос липовый лес, потому и славились эти места лыком и мёдом. Фразу «в лапоточках здешних цари щеголяли» мы приняли, как должное. Потом Липу местную и девяносто девять сынов и дочерей её спалили во прах, а земли распахали так, что и следов не осталось. Населенные пункты Пьянкино, Старое и Новое Несытово проезжали и вовсе молча.

Оживляться народ начал лишь ближе к финишу маршрута. Во-первых, проснулся Павлик, тут же уведомив об этом всех вслух и Речью:

— Атя! Ам!

Видимо, это означало: 'Здравствуйте, дамы и господа! Не пора ли отужинать?

Алиска, отчаянно смущаясь, вытащила его из кресла и покормила прямо на ходу. Я подумал, что надо бы ей приобрести платье с запа́хом или что-то ещё другого покроя — в футболке с обычным воротником, без выреза, это и вправду было не очень неудобно.

Солнце опускалось ниже, но день всё ещё длился. Машин ближе в столице области стало значительно больше. В самом городе мы встряли даже в самую настоящую пробку, о которых я, признаться, успел позабыть. Обилие перекрёстков и светофоров после нескольких часов привольной езды по Родине, раздражало. Как и флегматичная неторопливость местных автолюбителей с кодом региона «69», который будто сообщал неспешно: «а мне что так, что эдак — вообще всё-ра-вно!».

Здание из синего стекла и плитки под песчаник занимало площадь, которую явно можно было использовать с бо́льшей пользой. Машин на парковке, а значит и народу внутри, было немного. Это радовало.

— Энджи, солнце, смотри: вот тебе сколько-то денег, купите себе всё нужное, и чего-нибудь ещё, — я вынул из пачки «пятирублёвок» примерно половину и вручил замершей Лине. — Потеряешься — звони, найду. Пары часов вам хватит?

— Да… солнце, — оторопело ответила она, переводя взгляд с меня на деньги в руках.

— Спрячь гро́ши, или Алиске отдай. Так в Твери ходить — примета плохая, — со знанием дела посоветовал я.

— Ага, — казалось, она решительно не готова была понять и принять происходящее. Я, откровенно говоря, даже и не пробовал. Давно уже. Просто жил себе потихоньку.

— Деда, отпусти банку. Пошли, походим по ярмарке. Думаю, недолго. Потом часа полтора в трактире будем красавиц наших ждать, — повернулся я к Хранителю.

— Сходим, чего бы и не сходить, — Сергий осторожно поставил хрупкий, но светлый Осин домик на резиновый коврик.

— Павлуха! — я перешёл на Речь.

— Да, дядя! — тут же отозвался малыш.

— Проследи за женщинами. Чуть что — зови, понял? — почти как взрослому, сказал ему я.

— Да! — в зеркале было видно, как он кивнул. На глазах растёт мужик.

Сразу за стеклянными крутящимися дверями, которые едва сперва не убили Сергия, а потом он — их, открылась торговые галереи. Лина и Алиса словно услышали дудочку Гамельнского крысолова: замерли на несколько секунд с будто бы помутневшими глазами, а потом рванули с ними же куда-то направо.

— Чего это они? — обеспокоенно спросил дед.

— Известно — бабы, — неопределенно ответил я.

— Ну да, — кивнул он, соглашаясь.

Мы шли по скользким плиткам неторопливо, поглядывая по сторонам. Сергий через слово поминал чью-то, общественную, видимо, матушку. Например, при взгляде на крепких парней в майках, что общались исключительно матом, но крайне громко. Как они друг друга понимали — я не знал, в их предложениях подлежащие и сказуемые не соотносились одно с другим, и вводные конструкции, призванные усиливать посыл, не помогали. Посыл был точно. Куда именно — тоже кристально ясно. Но кого и по какому поводу — я бы судить не взялся. Глядя на девок «с железом на мордах» дед негодовал. В юбках фасона «а где юбка?» — полыхал праведным гневом. Когда мимо с независимым видом прошагала одна с фиолетовыми волосами и в ботах на платформе в две ладони — Хранитель едва не ломанулся от неё сквозь витрину. Вздохнув, я потянул его к эскалаторам на второй этаж, к фуд-корту.

Державшийся двумя руками за перила старик с напряжённым выражением лица вызывал улыбки у ехавших сверху вниз тверичан, тверичанок и гостей города. Его прыжок наверху со ступеньки на пол распугал всех вокруг. Дикий старец затравленно озирался по сторонам и начинал вызывать опасения даже у меня. Я по подобным заведениям и сам особо никогда ходок не был, признаться, но Сергий явно был не в своей тарелке.

Барную карту удалось найти, как ни странно, в кофейне. И то не до конца и не сразу.

— Молодой человек, кофе с коньяком есть у вас? — без особой надежды спросил я у парня в рубашке и галстуке. Оба предмета его явно стесняли и, кажется, достались по наследству от предыдущего официанта, который умер от бескормицы. Этот пока держался, видимо, исключительно на деревенских генах.

— Есь, — лаконично ответил он.

— В стакан вот столько налей коньяку, — показал я горизонтально четыре пальца, поняв, что усложнять не следовало.

— Дорого, — чуть понизив голос, сообщил тот.

Я постарался ответить так же лаконично, пространственно обрисовав, покуда примерно мне местные расценки. Одним словом. Сергий глянул на меня искоса.

— Поня́л! — отозвался галстучный, почуяв во мне родную душу, возможно даже земляка, и рванул к барной стойке, шлёпая пыльными, тоскливо забывшими о щётке и гуталине ботинками, которые были ему изрядно велики. Странная здесь форма у официантов.

Мы с дедом сели за ближайший столик. Он устроился к стеклянной стене спиной, давая понять, что на современные нравы насмотрелся вдоволь.

— Нате! — выдохнул подбежавший парняга, оригинально трактовав ожидаемое «Прошу!» или «Пожалуйста!». — И, склонившись ближе ко мне, добавил, пахну́в живым чесноком, — полтора косаря!

— Ещё два таких сразу сделай, братан. Сдачи не надо, — с адаптацией к реалиям у меня явно стало получше. Раньше я бы до сих пор пыхтел молча, негодуя на сервис и местные нравы. Сейчас же просто и легко выудил из заднего кармана одну оранжевую бумажку, как-то ухитрившись отделить её от сложенной вдвое стопки двумя пальцами, не глядя.

Официант обеими руками поднял со стола купюру с видами Хабаровска и посмотрел сквозь неё на лампу на потолке. Я услышал, как матерно вздохнул за стойкой бармен, наблюдавший за нами. И как в три глотка пропал коньяк в Хранителе.

— Странно пахнет. Клопами, вроде, — предположил он, занюхав рукавом.

— Ага, — нейтрально согласился я, твёрдо решив ничему больше сегодня не удивляться. В очередной раз.

Следующие два стакана, доставленные с неожиданной скоростью, внедрились в деда аналогично. Из взора его постепенно уходила тревога, сменяясь чем-то, неожиданно похожим на буддистский дзен. Выходил из кофейни он с видом завсегдатая, а официанту даже руку пожал, поблагодарив с местной лаконичностью: «Спасибо, паря!».

Мне, как говорила логика, следовало купить пару комплектов белья и носков. Сергию — полный комплект всего. С этой мыслью мы зашли в «одёжный ряд», как он назвал один из известных сетевых мировых брендов. Справились на удивление быстро, хоть и не без курьёзов.

— Мало́!

— Сейчас так носят, Вам очень идёт, великолепно выглядите!

— В моё время в таком и в гроб класть постыдились бы! Тащи на два номера больше!

— А на шнурках обувка есть?

— Здесь же резинка. Так гораздо удобнее, и смотрится очень стильно!

— Смотрится, будто я грудной и шнурки вязать не умею!

— Это чего?

— Это очень модная новинка сейчас. Застёжка на болтах!

— Я на болтах видал того, кто придумал такое! Молнии же изобрели давно! Вот отсталый народ!

К фуд-корту мы подходили, как будто столичный гость сопровождал родственника с далёкой периферии. Причём, в роли родственника выступал я. Сергий, во всём новом, вышивал по галерее как минимум королём. Я шёл рядом, будто удачно оттеняя образ не очень тайного миллионера. В полувоенных брюках, кедах, футболке и толстовке с капюшоном, слава Богу, не надетым, он смотрелся так, что и молодые девушки головы сворачивали вслед. Очки только его слегка выбивались из антуража. Но тут, в краю с богатой криминальной историей, надо думать, чего только не насмотрелись. Людей в Армани или даже Бриони с полным ртом зубов из нержавейки, например.

Оставив Хранителя за столиком, я нагрузил у стойки поднос всяким вредным, но питательным кормом. Поставив между нами, уселся напротив Сергия. И тут услышал чуть ли не плачущего Павлика:

— Дядя! Лина! Ай!