Дубль два. Книга вторая

Глава 19 Северные тропы

Болтун был в своём репертуаре. Пожав Степану и мне руки, кивнул на Патруль и полез на водительское место. Молча. Если епископ ему что-то и передал Речью — то внешне это не выражалось никак. Меня старик напоследок хлопнул по плечу с неловким «давай, смотри там…». И обнял. Неожиданно одарив благословлением. У него вышло, разумеется, не как у Белого, но ощутимо сильнее, чем у того монаха, что впервые познакомил меня с этим неожиданным ощущением, когда силы переполняют, а на душе становится светло и радостно. После прогулки по тёмным сырым казематам и очередной встречи с летучими мышами, что за какой-то надобностью всей стаей рванули из черноты нам навстречу, едва не остановив мне сердце, и здоровенной змеиной башкой, что вылезла полюбопытствовать, кто это тут бродит в потёмках, свет и радость были очень кстати.

С Николой по пути не общались. Ну, если не считать общением то, что после того, как Патруль явственно облегчённо вздохнул, вырвавшись из леса на гравийку, я показал ему сигарету и кивнул вопросительно на окно, а он в ответ чуть склонил голову, прикрыв глаза.

Дым выдувало в до половины опущенное стекло. Мимо проезжали указатели с названием деревенек, рек и ручьёв. Меня удивила было речка с оригинальным именем «Ольга». Но, подумав, решил не удивляться. Если есть река Лена — чего бы и не быть Ольге? Деревни тоже отличались от виденных ранее — вместо стандартных Жуковок и прочих Свистух здесь почему-то в ходу были фамилии: «Лапинская», «Демидовская». Удивила «Полупоповка» — я долго, до самого города безрезультатно ждал, когда же покажется целая.

Миновав мост через Онегу, длинный, метров двести, Ниссан свернул на Октябрьский проспект, как сообщил указатель. И я в очередной раз, как и в Белых Берегах, подивился щедрому наследию дела Ленина и Партии. Хотя, памятуя о словах Осины про «о чём говорите, в то и верите», удивляться особо было нечему. Огромная страна почти целый век верила в одно и то же. Поэтому и названия что здесь, на Севере, что в Брянске на западе, что где-нибудь, наверное, в Душанбе на юге были одинаковыми. Минуя невысокие постройки непонятного без текстовых пояснений назначения, мы свернули на улицу Чапаева, а с неё — на Ленина. Видимо, путь лежал в центр. Но ожидаемых небоскрёбов или хотя бы девятиэтажек так и не появилось. Машина остановилась возле обычного серого здания в два этажа, скупо, вполне по-здешнему, украшенного двумя оранжевыми полосками: два раза по три ряда красных кирпичей, между окнами и под козырьком крыши наверху. За нарядность отвечали белые стеклопакеты и выкрашенные в такой же снежный когда-то цвет торцы бетонных перекрытий над оконными блоками. Давно выкрашенные. Я вылез вслед за Болтуном и осмотрелся.

Тротуар был выложен плитами. Не привычной плиткой — именно плитами, железобетонными, размера метр на два с половиной, наверное. Между ними в стыках торчала упрямая северная трава. Ни бордюров, ни поребриков — асфальт улицы Ленина обрывался внезапно, за ним шла полоска утоптанной серой земли, клочками тоже поросшая чахлой зеленью. За ней — пешеходная дорожка. И то самое здание, что могло с одинаковым успехом быть детским садом, поликлиникой или офисом какой-нибудь здешней фирмы. Хотя о чём я? Какие офисы? Учреждением, само собой. Конторой. Офисы — это стекло, бетон, красота, порядок, охранники и девочки за стойкой: белый верх, чёрный низ, тренированные улыбки и отлетающие от зубов казённые фразы скриптов.

Крылечек у учреждения было почему-то два, совершенно одинаковых, со стандартными бетонными секциями на шесть ступенек. Даже кованные перильца-заборчики были совершенно идентичными. Между дорожками к ним росла здоровенная лиственница, раза в три, пожалуй, выше дома. А слева от крайнего крыльца — ещё одна. Только не росла, а просто стояла. Потому, что была сухая. Мёртвая. Чёрная. Суровые наглядность и символизм в самом начале маршрута насторожили так, что аж поёжился. И только потом вгляделся в здание за деревьями внимательнее.

Предчувствия не обманули — левое крыльцо украшала табличка самого известного банка страны, который раньше был кассой. И ещё две — каких-то фирм, названия которых отсюда видно не было. А вот над правым висела синяя вывеска причудливой формы с надписью «Каргополочка». Я даже чуть опешил. Если «карго» — это груз, то карго-полочка — багажник? Мысль о том, что это просто самоназвание местной женщины, как брянчанка или тверичанка, пришла позже. Вместе с Николой, что, словно дождавшись, пока я осмотрюсь и окончательно зависну, подошёл ко мне, обойдя капот.

Мастер протянул рюкзак функционально-военного вида, одновременно доставая из него планшет в каком-то серьёзном чехле-бампере из толстой чёрной резины. Я принял. А рюкзак, что висел на хромированной петле «лапы», заменявшей ему левую руку, осторожно снял, как будто с крючка вешалки, и закинул сразу за плечо. Болтун, не выходя из образа, ткнул в планшет пальцем, а затем резко провёл правой рукой параллельно тротуару, ладонью вниз. Если интуиция меня не обманывала, это переводилось, как «тут — всё!». Он в это время достал из-за пазухи паспорт в какой-то дурацкой прозрачной обложке, какими в метро и электричках торгуют. Развернув книжечку прямо на планшете, я увидел свою хмурую личность. Никогда не понимал тех, кто фотографируется на документы с широкой улыбкой, считая их легкомысленными. Паспорт сообщил мне, что теперь я — Крылов Вячеслав Петрович, родившийся в Вологде и там же получивший документ. Ну да, Стасик Пчёлкин отмелькал своё. Недолго. Но тем, кто это всё задумывал, явно было виднее. И епископ велел слушать Николу. Как бы бесполезно и глупо это не звучало. Книжечка с гербом ушла в левый внутренний карман, туда, где я привык носить документы.

Из правого кармана камуфляжных штанов Мастер достал и так же передал мне права и ключ. Судя по знакомым трём овалам на пластике — мне предстояло управлять Тойотой. Царапины и затёртости на поверхности предупреждали, что обольщаться не стоило, это вряд ли будет, как говорил тот самый весёлый грузчик со строительного рынка, «крузак, нульцевый*, муха не сидела». Болтун качнул подбородком. Я проследил за направлением и увидел серебристую морду Рафика, Тойоты Рав 4, пожилой, но, зная навыки Мастеров, вряд ли проблемной. Хотя, эта марка вообще, вроде, славилась долговечностью. Кивнув Болтуну, показал, что про машину понял и где стоит — запомнил. Он удовлетворённо прикрыл глаза. Кажется, я правильно всё делал. Наверное, начни я приставать к нему с вопросами из серии «расскажи да покажи, да дай попробовать», отношение старого пирата было бы хуже. Хотя о том, каким оно было сейчас, оставалось только догадываться. Я пожал протянутую руку. Никола кивнул, неспешно обошёл мощный бронебойный бампер Патруля, стряхнув с него попутно какую-то увядшую ветку, ехавшую с нами, наверное, от самой горы, и погрузился на место. Медленно тронулся и вскоре пропал из виду, свернув на втором отсюда перекрёстке налево. Я проводил его взглядом, поправил на плече рюкзак, взял подмышку планшет и отправился вселяться в Каргополочку. Как бы двусмысленно это не звучало.

За стойкой читала книжку, настоящую, бумажную, женщина лет пятидесяти. Я, будто заразившись от Николы, молча протянул ей под стеклом паспорт, дождавшись, когда она поднимет на меня глаза над сильными очками, и заложит страницу какой-то узорчатой полоской картона. Господи, книги, закладки для книг, журнал для записи и ключ, железный, с двумя бородками и деревянной бобошкой с выжженным на ней номером! В то, что я не провалился в прошлое, пока гостил у подземных хозяев, помогали поверить только планшет и дата в новом паспорте. Ну и машина иностранного производства, что стояла за углом. Не новая, конечно. Но не настолько.

Дама глазами указала мне, что двигаться следовало налево, через стеклянную дверь в алюминиевой раме с прямоугольной ручкой. В годы моего детства такие были в магазинах и учреждениях, у бати в карьерном управлении, например. И крепились они непременно на людоедскую пружину, которая норовила сделать так, чтоб дверь откусила ногу, если не будешь порасторопнее. Здешняя была точно такой же.

Номер ничем не удивил и не обрадовал. Ну, кроме того, что был оплачен — в журнале стоял синий штемпель «внесено». Умывшись с дороги и вытершись вафельным полотенцем с чёрным прямоугольником штампа, букв в котором разобрать было невозможно, я приступил к любимому каждым с детства делу — разбору подарков. Начал с рюкзака.

Там нашлись пара комплектов нательного белья — синих семейных трусов и тельняшки — и три пары носков, свернутых в клубки. Оставалось надеяться, что Болтун не свои от сердца оторвал. Под ними лежал пакет с армейским сухпайком, вроде тех, что так здорово выручили нас в лесу у Сергия, под Осиновыми Двориками. Усиленный, это хорошо. Сбоку обнаружилась сапёрная лопатка в чехле, на коротком черенке. Достав и раскрыв, с удивлением обнаружил, что штык заточен так, что хоть брейся. Обратно убирал шанцевый инструмент бережно, с опаской. Распороть таким что рюкзак, что руку — никаких проблем. Под рационом питания обнаружилась аптечка, тоже какая-то непростая, с кучей шприц-тюбиков разного цвета. Я залип на полчаса, выясняя, сверяясь с инструкцией, что и от чего там было. Выходило, что было всё и от всего. На самом дне нашлась тонкая пачка пятитысячных купюр. Как бонус за дотошность и настойчивость. В карманах рюкзака, которые я тоже не поленился обшарить, был найден компас, спички и складной нож, целиком железный. Надпись на лезвии сообщала, что это «Покет Бушмен». Я минут пять пытался понять, как он складывается, пока не потянул за верёвочку на рукояти. Назвав про себя ножик «Красной шапочкой». С парой дополнительных эмоциональных эпитетов.

Сложив аккуратно всё как было, завалился на кровать и погрузился в планшет. А там было, во что грузиться.

Судя по странному файлу, который торчал как бельмо точно посередине рабочего стола и назывался «Старт», работу Болтун проделал огромную. Открывшийся документ отказался блок-схемой, или как это называется, когда последовательность действий объединяют стрелочки, чёрточки и прочие выноски. Было похоже на настольную игру чем-то. Сперва тем, что ничего не было понятно. Но время и настойчивость помогли снова.

С утра следовало выдвигаться в Великий Устюг, на Родину гостеприимного епископа. Там меня ждал номер в отеле с неоригинальным названием «Великий Устюг». Оттуда на следующий день надо было ехать в городок Ми́кунь, где заселиться в гостиницу с уже оригинальным названием — «Маяк». Принимая во внимание то, что, если верить карте, этот или эта Микунь торчал или торчала посреди лесов и болот — без маяка там никуда, конечно. Дальше путь лежал в сторону посёлка Вежайка, не доезжая которого нужно было съехать в лес и просеками добраться до отмеченной точки. Там сменить транспорт — с четырёх на два, с колёс на ноги. И найти исток реки с настораживающим названием Яренга. Где, дело за малым, убить Древо, контролируемое Чёрным. И вернуться обратно.

Схему я выучил наизусть. Заодно прикинул, куда успею сходить в Устюге, про который знал только то, что рождаются там неординарные личности. Что Степан, что Дед Мороз — оба были мужики нереальные, сказочные, что и говорить. Подумал о том, что, в принципе, можно и сразу махануть на тот «Маяк», не останавливаясь. Но семнадцать часов за рулём радовали не сильно — потом всё равно сутки отсыпаться надо, ничего не выиграв по времени. Поэтому решил от плана старого пирата не отходить.

Покончив с рекогносцировкой, выбрался на уже чуть темневшую улицу. Мадам с книжкой проводила меня равнодушным взглядом над очками. Видимо, не так много народу отвлекало её от чтения. В машине обнаружил полный бак бензина, три канистры и бензопилу в багажнике, на заднем сидении — сложенную палатку из тех, что ставится за пару минут, и спальный мешок. В карманах чехлов за передними сидениями — с десяток фальшфейеров. Им, специальным, что и под водой могут гореть, в плане Болтуна отводилась важная роль. Заперев Рафик, решил пройтись перед сном.

Тихая улица вечернего города как-то невыразимо умиротворяла. Здесь не было высоких домов, что давили, загораживая небо, и кучи спешащих во все стороны людей со злыми тусклыми лицами. Не было пробок с их гулом, вонью и нервотрёпкой. Городок был значительно меньше Брянска, не говоря уж о Твери. Даже Бежецк по сравнению с ним почему-то казался значительно современнее. Вот только для меня в этой современности, видимо, чего-то не хватало. Или наоборот, было много лишнего. А тут — в самый раз. Двухэтажные дома, запылённый асфальт дороги, редкие прохожие, что приветливо улыбались мне, а я — им. Это дорогого стоило. Ну, если кто понимает, конечно. И чёрных пятен — ни одного.

Пройдя пару кварталов, выбрался, видимо, в центр. По крайней мере, гипсовый Ленин именно тут стоял, тиская кепку в левой руке, как в очереди в кассу. Ко мне спиной, правда. Глядя на величественные купола и шпиль колокольни, будто размышляя о превратностях бытия и опиуме для народа. Площадь перед ним была совершенно пустой. По всей улице, носившей фамилию вождя, мне попалось от силы с десяток машин, припаркованных перед двухэтажными домами старой постройки, обшитыми доской и покрашенными в спокойные, неяркие цвета. Как и всё вокруг. Пара таких была облицована сайдингом, но, видимо, новомодный материал особо в городе не прижился — на фасадах я видел участки, где доски явно подновлялись, умело и тщательно подобранные по ширине. Глядя на них на ум шло слово «тёс», а уж никак не «вагонка», «блок-хаус» или прочая «имитация бруса». Что строения, что люди в них жили здесь явно так же мерно и обстоятельно, как сто, двести и триста лет назад. И в этом была их спокойная сила.

При гостинице с лаконичным именем «Каргополь» нашёлся уютный ресторанчик в полуподвале, где я от души поужинал. За какие-то вовсе несерьёзные деньги. И с собой попросил завернуть — уж больно мясо понравилось, и ватрушки местные, которые официантка называла забавным словом «шаньги». А ещё купил знаменитых здешних глиняных игрушек — их нашлась целая витрина. Мимо чёрного волка, двух седых старичков и приземистой странной формы ёлочки пройти я не смог, посчитав такую покупку одновременно и отличным подарком для Павлика, и добрым знаком. Особенно то, что ёлка оказалась свистулькой и выдавала переливчатые трели, стоило подуть в одну из нижних ветвей. Хотя, пожалуй, этот знак можно было бы и тревожным посчитать. Но я не стал.

На следующий день отведённые на дорогу восемь с копейками часов пролетели незаметно. Серый асфальт, зелёные ели вокруг, ярко-голубое небо. Несколько раздолбанных сверх всякой меры переездов, где искренне хотелось перенести Рафика через рельсы на ручках — так тяжко он вздыхал и хрустел, перебираясь через них. Населённые пункты, названия которых если чего и говорили, то только тем, кто владел местными наречиями. Я многие даже вслух прочитать не взялся бы. Еды, что я так удачно вчера взял в подвальном ресторане, хватило почти до самого конца маршрута. Завтрак, который предложили при выезде, оказался таким, что я сразу понял: этой Каргополочке с такими кулинарными навыками своего каргопольца ещё искать и искать. Так испортить обычную яичницу — это же уму непостижимо!

Новый старый город встречал не удивлявшими после предыдущего неторопливым северным спокойствием и привычной размеренностью. Тут никто никуда не спешил ещё заметнее, чем в Твери. Совсем. Прямо вот полностью.

Гостиницей оказалось приличное, хоть и в возрасте, двухэтажное здание с высоким цокольным этажом и странным рядом продолговатых окошек под самой крышей. Я попытался вспомнить значения слов «мезонин» и «мансарда» и решил, что второе подходило больше. Фасад цвета топлёного молока украшали сдержанные, но вполне симпатичные вывески, пояснявшие туристам, что селят справа, а кормят-поят слева. Мне надо было в обе стороны сразу, хоть порвись. Но начать решил с вселения.

— Вы заселяться? — раздалось с правого крыльца. Из зеркальных дверей показалась кудрявая светловолосая голова парня лет двадцати. Я кивнул в ответ, продолжая стоять возле капота, куда вылез размять спину и ноги, стоило только Рафику остановиться.

— Заезжайте на двор, там стоянка для гостей. И зайти оттуда же можно, чтоб кругами-то не ходить, — он рукой обозначил направление. Там и вправду обнаружился въезд с поднятым шлагбаумом, который я успешно проглядел.

Благодарно кивнув парню и показав большой палец, я развернулся на неширокой дороге без намёков на разметку и зарулил туда, куда следовало. Рафик, кажется, едва хвостом не завилял и руку мне не лизнул, обрадовавшись возможности передохнуть, и тому, что в ближайшее время не грозит новая скачка через высокие рельсы и глубокие ямы.

В холле я перестал играть в глухонемого, разговорившись с портье, которого звали Степаном. Оказывается, популярное имя. По крайней мере, в этом городе. Он как-то невообразимо корректно и деликатно «подсветил» все основные опции, которые, по его мнению, интересовали одиноких мужиков-туристов: и основные храмы поблизости, и дома-музеи, и просто музеи. Рекомендовал посетить набережную и осмотреть памятники великим путешественникам Хабарову и Дежнёву. Вручил буклетик, где на сложенном в два сгиба альбомном листе поместилась и схематичная карта, и коротенькие описания, и крошечные фотографии. И выложил веером, как заправский крупье, несколько визитных карточек, коротко сопроводив каждую краткими, ёмкими и нужными пояснениями.

— Это такси местное, шустрые ребята. Это, это и вот это — кафе неподалёку. Вот здесь мясо хорошо жарят, а здесь — лучший в городе бар. Это — баня, ну и в целом… — на последнем слове Стёпа сделал неопределённый округлый жест рукой, чуть сводя пальцы, будто проверял на прочность невидимый воздушный шарик. Приличного размера. И покраснел. Чем полностью расположил к себе. Портье, что умеет краснеть — это не то, что редкость по нынешним временам, а самое настоящее чудо.

Я поблагодарил его, сразу отложив карточку с «ну и в целом». Я — не Раж, меня мой ангел в подземном замке ждёт, и вообще, «святой отец, мы здесь не за этим». Жёлтый прямоугольник «с шашечками» тоже вернул. А вот буклет и визитки кафе забрал, положив вместо них тысячу рублей. Не знаю, много это или мало, до сих пор никогда не было случая отблагодарить портье отеля. Но, судя по просветлевшему лицу и загоревшимся голубым глазам, Степан не был в претензии.

По начинавшему чуть вечереть городу гулялось легко и свободно. Осмотрел и храмы-соборы, издалека, правда, но видно было отлично — торжественно и величественно выглядели. Увидел-таки, сподобился, резиденцию Деда Мороза в старинном, но симпатичном особнячке с башенкой, почему-то напомнившим Дом Зингера в Санкт-Петербурге, хотя общего, признаться, было мало. Разве что расположение на перекрёстке, не углу. Дошёл и до непременной площади Ленина. На этот раз Ильич стоял ко мне передом, к речке задом, теребя правой рукой лацкан плаща и имея вид решительный и вполне боевой. Будто игнорируя высокую белую колокольню позади него. Ноги вели меня дальше по незнакомым улицам. По правую руку за домами поблёскивала река Сухона, отражая уже начавшие розоветь солнечные лучи. Улица, по которой я шёл, называлась Советским проспектом. Параллельно ему, если верить буклету, шла Красная улица. Старое, сильное слово. Очень старое. Наверное, обратно можно будет по ней вернуться.

Образы пришли сами собой, внезапно. В прошлый раз навалы и нагромождения тел в болотах и подземных курганах мне показал Ося. Сейчас они тоже нагрянули без приглашения, не спросивши, самостоятельно. Среди обилия разнообразных соборов, храмов и церквей с часовнями-колокольнями увидеть подобное я не ожидал. Наверное, зря.

Судя по пометкам в буклете — это был исторический центр города. Если верить глазам — забытая Богом дальняя окраина, заставленная какими-то вагончиками и строительной техникой. Какой-то не то пруд, не то маленькое озеро. А между ним и Сухоной-рекой — древние пласты мертвецов. Много. Очень много. Было видно, что чемпионаты по «Убей непохожего» проводились на этом месте веками и тысячелетиями. С силой потерев лицо ладонями, стараясь вручную согнать наваждение и отмахнуться от отпечатка древних боли и страха, я развернулся и обратно зашагал гораздо быстрее. Пёс с ней, с Красной, вернусь старым маршрутом, по проспекту. Вроде бы как раз напротив Ленина был барчик какой-то — он не помешал бы сейчас точно. Руки дрожали, кажется, даже засунутыми в карманы, а по спине скатывались холодные, как градины, капли пота.

Ссутулив плечи, вдыхая неожиданно горький дым, я шагал, заставляя себя не спешить и не бежать. Наверное, только это и спасло.

Возле примеченного по пути кабака, он же бар, он же пивная, остановился блестевший хромом и чёрным лаком мотоцикл. Кажется, такие называли чопперами, и на них по бескрайним американским хайвэям рассекали байкеры — длинноволосые, бородатые, пузатые, все в коже, железе и татуировках. В кофрах-сумках за сиденьем — нескончаемый запас баночного пива. И обрез, наверное. А ещё монтировка, цепь, нож и, вполне вероятно, пистолет.

Перебросив ногу через седло лёгким движением сильного и ловкого человека или зверя, рядом с мотоциклом, глядя на памятник Ленину, расправлял плечи высокий поджарый мужчина в остроносых сапогах, голенища которых скрывали прямые голубые джинсы. Поверх чёрной футболки с неразличимым отсюда принтом на широкой груди — жилетка из тёмной кожи. На спине которой — тиснёное изображение стилизованного дерева в круге, обрамлённом языками пламени. Чёрные с еле видимой проседью волосы ниже плеч прихвачены на лбу лентой сложенной банданы. Пальцы в вычурных серебряных перстнях. Лицо с угловатыми чертами, будто высеченное из гранита советским скульптором. Тёмные очки-авиаторы и зубочистка в углу рта.

Чёрный.

Второй ранг.

Ищейка.

* нульцевый — новый, без пробега.