Дубль два. Книга вторая

Глава 14 Последние известия

— Не удивили, — проговорил хозяин, задумчиво глядя на фужер, в котором чуть покачивал неизвестный напиток. — Оба, в один голос, и сразу к делу. Ты, Сергуня, наставником всегда был лучшим из известных.

— Кушайте на здоровье, — ровно ответил наш дед, так же наблюдая за своей танцующей в хрустале жидкостью. Мне их беседа напоминала какую-то сцену из старого фильма, где в закрытом тайном клубе так же, за бокалом, обсуждали судьбы мира два невероятно богатых и могучих старичка из Старого света.

— Нет бы про еду спросить, про плавучий ресторан мой, про спа-комплекс. Про электричество, в конце концов, — Устюжанин будто издевался. Или напрашивался на очередную порцию комплиментов и восхищения, по которым, видимо, скучал тут в одиночестве.

— А ты никак собрался помереть внезапно после ответа на первый вопрос? — в голосе Сергия мне почудилась если не явная угроза, то совершенно точно какое-то предупреждение.

— С чего бы? — вскинул брови хозяин.

— Ну, раз не планировал, то ничего нам не мешает после первого вопроса и к остальным перейти. И про гномиков твоих, и про солнечные батареи, и про ГЭС подземную, — голос его звучал легко, но в то же время как-то очень отчётливо.

— Тьфу ты! Скучно с тобой, старый. И самому, поди, невесело — ничего нового вокруг, одна тоска зелёная, — поморщился епископ.

— Не, мне нормально, Стёп. Живу долго, видел многое, но удивляться не перестаю. Поступкам людским и не только людским. Поведению. Тому, как практически всемогущие не упускают случая пиписьками помериться, — Лина подавилась компотом и мне пришлось похлопать её по спине. Устюжанин, как пишут в романах, «пошёл пятнами».

— Да ну тебя! Опять переиграл! — махнул он рукой с обречённым видом и откинулся на спинку стула. — Непрошибаемый ты, Сергуня! Как деревянный, ей-Богу!

— Говорю же — живу много, видел столько, что ахнуть. Вот давеча, к примеру, на моих глазах новое Древо впервые за почти два десятка столетий наросло в мир. А аккурат перед этим — старое оставило насиженное место да в путь двинулось. Частью — во мне, многогрешном. Потому удивлять меня блеском и мишурой, харчами да питьём — дурацкое дело, Стёпка. А вот за то, что сурицу* мою помнишь, да за привет с родных мест — поклон тебе и благодарность моя, старый друг.

От левой части груди Хранителя будто луч протянулся к хозяину, похожий на те, которыми гладили Павлика Осина и Вяз, только чуть отливавший тёмно-жёлтым, почти оранжевым. Епископ склонил седую коротко стриженую голову, коснувшись бородой вышивки на груди. А когда поднял глаза на Сергия — они блестели.

— Как по сердцу погладил, Раж. Никак я эту твою науку освоить не смог, сколь ни бился. Потому и оставил эти ваши «социальные эксперименты». Потому и живу тут один в камнях. Как куропатка.

— Как глухарь, скорее. Гости вопрос задали давно, а ты всё о пустом токуешь, бесова душа! — не выдержал дед.

— Да хорошо всё с Осиной, что ей будет-то? Небывалое дело, конечно — Древо с Древом встретились. Это ж, почитай, как гора с горой, сроду не было такого, — хозяин развёл руками.

— Бывало, да не раз. Землица-то раньше известная мастерица была горой об гору стучать, — чуть спокойнее отозвался Сергий. — Где они беседуют-то? Не чую я Осины, оттого и тревожусь.

— Зал там такой, непроницаемый вроде как. Система ниппель. Всё, о чём в нём говорено, в нём и остаётся. Я там сам нечасто бываю — тяжко там человеку. Но Древам ни урона, ни ущерба никакого.

Лина навострила уши, забыв и про компот, и про всё на свете, только что на колени мне не перелезла со своего стула, слушая разговор двух Хранителей.

— Твоё-то Древо, какое оно? — вроде бы простой вопрос деда заставил Устюжанина нахмуриться и замолчать.

— А ты, Странник неожиданный, о чём спросишь? — перевёл он суровый взгляд на меня, начисто проигнорировав реплику Сергия.

Я неторопливо покачал в фужере тёмное золото потрясающе вкусного и ароматного коньяка, вглядываясь в радужные блики на хрустальных гранях. Изо всех сил надеясь, что не выгляжу по-идиотски, как пятилетний мальчик, что нарисовал себе фломастером усы, стащил у отца сигарету и теперь сидел, зажав её в прямых пальцах с умным «взрослым» видом. В папкиных тапках на двадцать размеров больше.

— Ты — Хранитель Перводрева?

— А толковый, — одобрительно глянул на Сергия Устюжанин, качнув на меня головой и с довольным видом огладив бороду.

— Прикидывается. Случайно повезло, — предсказуемо буркнул дед. Чтобы заслужить его одобрение, требовалось что-то значительно большее, чем ткнуть пальцем в близкое небо. Разбаловал я их чудесами.

— У них там беседа в разгаре, как закончат — свожу вас проведать. Завтра уж, наверное. Заодно и эту прослушаем, как её… Кому? Куму? — он почесал щёку в задумчивости.

— Коммюнике? — шёпотом предположила Энджи. Прижавшись щекой к моему плечу.

— Во! Точно, внучка! Её самую и прослушаем, — епископ даже в ладоши хлопнул.

— А теперь хвастайся давай, пижон. Вижу же — распирает тебя аж, — подначил Сергий хозяина. После известий об Осине он выглядел значительно спокойнее, тревожные синие стрелы почти полностью растворились в неярком бело-алом свечении.

Устюжанин, явно скучавший тут без компании и в целом более энергичный и общительный, чем наш дед, принялся засыпа́ть нас новой информацией. Которая, как и прежде, с трудом для понимания балансировала где-то между отметками «небывальщина», «брехня» и «не, ну вот это-то уж точно брехня!».

Оставив столицу и первоначальные мысли об оригинальной церковной реформе, заключавшейся в привычном «вырубить топором», мёртвый официально епископ побрёл, палимый Солнцем, на Север. Где долгие десятилетия скитался по лесам и болотам, регулярно влипая в передряги. И становясь неотъемлемым элементом местного фольклора. Истории про грозного старика-колдуна, которому подчиняются молчаливые подземные карлики, не то духи, не то люди, разошлись от Уральских гор до Северных морей. Не только наших, но и значительно западнее.

— Они настоящие? — не выдержав, перебила рассказчика Лина, слушавшая с открытым ртом.

— Кто? — не понял старик, сбившись с мысли.

— Ну, гномики, малютки-медовары, саамские чахкли? Я по северному фольклору курсовую писала, там очень много сходных черт, что у нас, что в Скандинавии, что в Европе, — робко пояснила она, смутившись.

— Ясное дело, настоящие. Придуманные-то ни еды сготовить, ни одёжу вашу постирать, ни со стола прибрать не смогли бы, — даже удивился Степан. Вот тебе и встреча парадигм на Эльбе. Нам было сложно поверить в то, что гномики существуют, так же, как ему в то, что их не бывает. — Народец древний, одна из неожиданных ветвей эволюции, как ваш Дарвин говорил. И с понятием. Как стало ясно, что на поверхности им с людьми ловить нечего — ушли под землю. Живут пока кое-где. Вот и тут, к примеру. Только покажутся вряд ли, сразу особенно. Не любят они незнакомых.

— И детишек воровал? — уточнил Сергий. Эти истории были в сказках каждого народа.

— А то как же? Народится чадо хворое, что ни говорить, ни слышать не способно — его своя же родня в лес или на болото и засылает. Это в лучшем случае. А в худшем — дома ни жизни, ни прохода не дают. Обучал таких Речью владеть, да к делу пристраивал. И им счастье, и мне подмога, — согласился подгорный властелин.

— Мы с Осей, помнится, как-то давно про такое спорили. Я уверял, что это — чёрных рук дело. А он спорил, что, мол, из наших кто-то. Прав опять был, пень старый, — по-доброму улыбнулся наш дед.

— И много тут у вас… подкидышей? — поинтересовалась Лина, оглядывая пещеру. После таких разговоров и мне стало казаться, что я чувствую странные заинтересованные взгляды из камней.

— А сколь ни есть — все мои, — отозвался епископ, снова гладя бороду. Словно давая понять, что у хозяйской откровенности есть пределы. И они же подразумеваются у вежливости гостей.

— А ГЭС? — перевёл тему Сергий.

— Тут, друже, объект комплексный, синергетичный, — начал Степан оживлённо, как на митинге, — там и солнечные батареи снаружи, и турбины маленькие. Но главное — не там, а тут, — он ткнул пальцем под ноги.

— Геотермальная энергия, Сергуня! Это тебе не торфом вонять! Его тут, ясное дело, завались, но с энергией земли — совсем другой коленкор, поверь мне, — было видно, что про свои владения увлечённый хозяин мог говорить, не переставая.

— Широко, уважаю! Всегда твой масштабный подход ценил, — полил елеем Сергий. — Водица минеральная, тепло в хоромах — всё оттуда же, от Земли?

— И не только, Сергунь, не только! Ты слыхал, что народишко-то научился деньгу из воздуха клепать? — хозяин подался вперёд, едва не уперевшись грудью в стол. А я начал подозревать, что лучше бы нам было сразу после новости про Осину спать пойти. А то эти связки мифов с наукой и техникой точно с ума сведут. С минуты на минуту.

— Из воздуха? — нахмурился брянский лесник с легендарным прошлым.

— Ну! Ставишь шкафы эти, в розетку включаешь — и привет! Ты другими делами занимаешься, а денежка капает сама! А там уж — хошь в крипте́ держи, хошь меняй да под про́центы размещай.

Я глубоко вдохнул и выдохнул. Потёр левой рукой, на которой не висела застывшая Энджи, сперва шею, потом лоб, потом всю рожу целиком. Не помогло. Мысль о подземных майнинговых фермах, что завёл в горе под болотом беспокойный покойный епископ, Хранитель Перводрева, помещаться в голове не желала ни в какую.

— Деда… мы, наверное, спать пойдём, — протянул я. Чувствуя себя тем самым пятилетним, который случайно сломал, доигравшись, сигарету, скинул папкины тапки и теперь шарил босой ногой по полу, пытаясь слезть с высокого взрослого стула, не упав.

— Давайте, конечно. Дело молодое. Дойдут они до горницы, Стёп? Не напортят тут ничего тебе из высокотехнологичного? А то Аспид-то у нас — талант, самородок. Всё в руках горит, — издевался Сергий, явно почуяв, что спорить с ним тут некому.

— Да не должны, Сергунь. Вроде с пониманием детишки, лазить да шляться где ни попадя не будут. А коли влезут куда по незнанию — у меня ж тут под напряжением всё. Услышим, пойдём да отпихнём их палкой-то от проводов. Коли не зажарятся к тому времени, — я узнавал знакомое чувство юмора. Шутки у друзей были похожими. И хохотали они хором великолепно.

Вежливо пожелав старикам-разбойникам хорошего вечера, мы с Линой неторопливо отправились по розовому мосточку к белым дверям. Провожаемые смехом и беззлобными подколками. Краем глаза я успел заметить, как Устюжанин поднялся и выудил из стаи бутылок на столе высокую, с чем-то прозрачным, чуть желтоватым, в которой у дна плавала какая-то трава. Скучать по нам они не планировали явно.

— А как ты думаешь, — начала было Энджи, стоило нам закрыть за собой двери.

— Никак, солнце. Никак я не думаю. Нечем мне уже и некуда, — не вполне вежливо, но зато совершенно искренне ответил я, перебив её.

— Ну… Наверное, да. Надо выспаться сперва. А то как-то слишком много всего и сразу, — кивнула она.

За нашей дверью оказался вполне привычный гостиничный номер. Из шаблона выбивалось только то, что вместо окна на стене висела плазма пары метров в поперечнике, на которой показывали вид на горное озеро. Наверное, для тех, кто заскучал по небу и солнышку. И что на журнальном столике был накрыт не то лёгкий ужин, не то что-то промежуточное. Отдельно удивили свечи в изящных подсвечниках, выглядевших сделанными из чистого золота с драгоценными камнями. В санузле обнаружилась ванна нескромных размеров, куда мы тут же набрали горячей воды, набухали шампуня и улеглись млеть в пену. Я прислонился спиной к тёплому высокому бортику, подложив под шею и затылок свёрнутое полотенце, коих тут обнаружилось несчитанное количество. Энджи устроила затылок у меня на груди, положив локти мне на бёдра.

— Ося нас сюда нарочно привёз? — спросила она, глядя на меня в зеркало, что занимало почти всю противоположную стену. Себя она в нём вряд ли видела — низко лежала. А я подумал, что к новой её стрижке почти привык. Но старая была лучше. Тьфу ты, опять эти фразы-рикошеты от стариков-разбойников!

— Ося — вряд ли. А вот хозяин здешний — вполне, — ответил я. Вдохнув её запах. Аромат малины после бани никуда не делся.

— И что будет дальше? — умение задавать такие вопросы — это талант, конечно.

— Сентябрь, — с полной уверенностью ответил я. А что? Какой вопрос — такой и ответ.

— Блин, Аспид, ты же знаешь, что я не об этом! — она опасно качнулась, едва не соскользнув вниз, в белую пену, под воду. Удержал её, обняв, сплетя руки перед собой.

— Ты первый раз меня так назвала, — удивился я.

— Тебе не нравится? Я тогда не буду больше, — на лице её будто бы испуг даже промелькнул.

— Нет, нормально. Даже как-то привыкать уже начинаю, — я потёрся подбородком о тёмную макушку. Энджи сперва замерла, а потом как-то неуловимо не то потянулась, не то выгнулась, словно кошка, которую гладил на подоконнике тёплый солнечный луч. Даже пальцы на показавшейся из пены ступне растопырила-вытянула точно так же…

Разбудило нас Солнце. Фальшивое, но очень похожее. Не знаю, как это получилось, но задёрнутые вчера шторы над плазмой оказались раздвинутыми, и с экрана на нас падали яркие и будто бы даже тёплые солнечные лучи. Вставать не хотелось ни в какую. Пожалуй, будь моя воля, я бы заперся в этом «нумере» на пару недель, а то и больше. И пусть все чёрные мира ходят тоскливо по болотам, уныло завывая в ночи: «А Аспид выйдет?».

Притворявшаяся спящей, Энджи хихикнула, потёрлась носом мне о плечо и крепко обняла, звонко чмокнув в щёку. Если это не доброе утро — то я не знаю, что ещё больше заслуживает этого гордого названия.

В ванную направились хором, как давно женатые. Неожиданный опыт, конечно. И никто не говорил мне: «не смотри на меня, когда я чищу зубы — у меня лицо некрасивое!». Потому что по мне было отчётливо понятно — это лицо всегда будет для меня самым красивым. А возможность наблюдать за тем, как, напевая себе под нос, моет голову любимая женщина — это отдельная неописуемая благодать. Всё-таки быстро мы, дураки двуногие, к хорошему привыкаем. Всего второй день кряду, как никто не пытался убить ни нас, ни наших близких — и уже в голове романтические глупости, глаз игрив и влажен, и к завтраку торопиться никакой охоты.

Предсказуемо, за стол мы садились последними, под понимающими взглядами родни и друзей. Епископа, выглядевшего так, будто он всю ночь в лучшем случае дрова колол, я тоже как-то внутренне приписал к друзьям. Сергий, смотревшийся ничуть не лучше, цедил из высокого запотевшего стакана что-то мутное, судя по запаху — капустный рассол. Проходившей мимо Лине он подмигнул так, что на стул она упала, покраснев, как маков цвет, не зная, куда девать глаза. Вот странный народ — девчонки.

— Приятного аппетита вновь прибывшим, — культурно пожелал хозяин некультурно-хриплым голосом, дававшим понять, что дров он ночью не колол точно. А руки его, которые он без надобности от столешницы не отрывал, говорили, что они со старым другом скорее всего кур воровали. По крайней мере, дядя Сеня и батя всегда так говорили: «руки трясутся, как кур воровал!».

— Спасибо. Дед, вы хоть ложились? — уточнил я у Сергия, наваливая себе в тарелку глазунью и жареный бекон из огромной сковороды, что стояла перед нами на специальной жаровенке. Поглядывая с подозрением, как Энджи сыплет себе в миску какие-то царапающиеся ошмётки и заливает их чем-то молочно-кислым. Я такое есть не мог точно. При наличии яичницы с беконом — в особенности.

— Гульнули малёха, да, — задумчиво протянул красноглазый лесничий, отдышавшись после рассола. Судя по тому, что вчера на его рубахе была другая вышивка — не всё рассказал.

— А ну как сейчас Ося позовёт? — подначил я.

— Приду на зов! — он гордо выпятил грудь, выпрямив спину. И страдальчески поморщившись тут же.

— В баньку сходим, потом прогуляемся на воздухе — как новый будет ваш дед! — не очень убедительно предложил Степан.

— Опять казематами наружу выбираться? — при воспоминании о пчелиной матери у меня с вилки съехала яичница, а Сергий двумя руками вцепился в стакан, давая понять, что к таким прогулкам не готов.

— Зачем это? — искренне удивился епископ. — Бог с ней, с баней, никуда не денется, и так всегда под пара́ми стоит, хвала Земле-матушке. А входов-выходов у меня тут не счесть, сам сбился давно. Года не проходит, чтоб то не завалило какие, то новые не промыло. Тебя не смутило, что телевизор в комнате сильно больше был, чем та дверь, через которую ты сюда влез?

— Меня смутило ещё бальное зеркало в прихожей, — отбил подачу я.

— Во! Зрячий, гляди-ка? Ну и не строй тогда слепого-то из себя. После завтрака пройдёмся малость, а там, глядишь, и вправду позовут, заседатели-то наши присяжные, — кивнул он.

Когда все доели, отложив вилки-ложки, Устюжанин снова встал и трижды топнул. Тоже скривившись при этом. Видимо, «головка бо-бо» по утрам бывает и у эпических персонажей. После этого вновь сложил хитрую козюльку из пальцев и свистнул. Переливы на этот раз звучали как-то по-другому, но не менее громко. Павлик засмеялся, хлопая в ладоши. На Сергия было больно смотреть.

Ресторан-эстрада-подиум повернулся ко мне лесом, к заду — передом, как говорил один грузчик на строительном рынке. Двери, откуда мы только недавно вышли с Линой, оказались с другой стороны. А к открывшейся калиточке из лазурных вод озера поднялся новый мостик, на этот раз — тёмно-зелёный, с узорами в виде дуг и кругов, будто на малахите. Мы поднялись из-за стола, едва только остановилась плавучая платформа, и проследовали за хворавшими старцами по мосту к вратам. Здесь, в отличие от виденных нами ранее двухстворчатых белых деревянных, обнаружились железные, вроде шлюзовых, с огромным штурвалом посередине.

— Слышь-ка, Аспид? Покрути колёсико, — предложил Степан. Я не стал злить болевшего хозяина рвавшимися с языка вопросами про «не убьёт ли током» и «не оторвёт ли руки», и просто выполнил просьбу.

Створки толщиной, пожалуй, с меня, разошлись почти бесшумно, лишь чуть причмокнув в самом начале. Таким же, как и предыдущие, коридором дошли, миновав пару поворотов, до новых дверей, похожих на лифтовые. Устюжанин нашарил что-то в камне и замер, заложив руки за спину, глядя на верхний срез проёма. Как самый обычный пенсионер, что вызвал лифт в панельном доме, чтоб подняться на свой этаж.

Открывшаяся светлая кабина, отделанная серебристым металлом и зеркалами, больше всего поразила меня табличкой, на которой значилось чёрным по алюминиевому: «Щербинский лифтостроительный завод». Как епископу удалось сохранить в тайне месторасположение своей штаб-квартиры, доставляя и монтируя тут всю эту технику — даже думать не хотелось. Кабина почти бесшумно подняла нас на какое-то расстояние. Кнопок внутри было всего пять, нажал хозяин на самую верхнюю. Подъём занял минуты три, наверное — даже Павлик не успел заскучать, внимательно и заинтересованно разглядывая нас в отражениях и в оригинале, крутясь на руках у Алисы с гуканьем и причмокиванием.

За разъехавшимися створками обнаружился привычный уже каменный тоннель с подсветкой стен и потолка, с полированным полом. По нему мы прошли три поворота и упёрлись в очередной шлюз. Не дожидаясь команды, я отвернул вентиль. В камеру за железной дверью набились плотно. Не впритык, но руками уже не помашешь. Дверь с шипением встала на место, а я уже крутил следующий штурвал, поминая слова Сергия о том, что старый параноик, то есть епископ, конечно же, толк в обороне знал. Пожалуй, даже чересчур.

В лицо пахну́ло свежим и неожиданно ярким ароматом хвои и тёплого летнего леса. Казалось, можно было различить сырой мох, древесную кору, головокружительный дух багульника и островато-перечный — пижмы. После отдыха в стерильной каменной камере нос будто дорвался до витрины с разносолами и никак не мог надышаться. Хотелось скорее выскочить наружу и дышать, дышать взахлёб. Никогда бы не подумал, что смогу так заскучать по простым и понятным ароматам.

Из небольшого извилистого тоннельчика мы вышли на скальный уступ, попав в песню. Ту самую, где «под крылом самолёта о чем-то поёт зелёное море тайги». Оно раскинулось перед нами от края до края, заполнив собой всё до горизонта. Высокое Солнце озаряло вершины величественных елей. Где-то очень далеко справа скорее угадывалось, чем виднелось зеркало какого-то озера. Приглядевшись, можно было различить несколько проплешин в сплошном тёмно-изумрудном ковре — видимо, болота. Задышали мы так, будто провели в шахте под землёй не неполные сутки, а всю жизнь. Лёгкие словно впрок запасали живительный кислород. На лицах хворых старцев прорезался наконец-то румянец, а глаза заблестели, но уже нормальным, здоровым блеском.

— Лепота тут у тебя на балконе, Стёп, — выдохнул Сергий.

— А то, — согласился хозяин, обводя пейзаж взглядом, полным гордости. Но вдруг вздрогнул, моргнув дважды. — Зовут! Пора нам.

В кривенький низенький проход к шлюзовой камере возвращались без энтузиазма, только что не подгоняемые стариками-разбойниками, к которым разом вернулись деловитость и жажда активности. Павлик, прежде чем влететь на маме в скальный разлом, обернулся, оглядев широко раскрытыми серыми глазами вершины елей. И сказал:

— Пока, лес-с-сь!

* Сурица (Сурья) — традиционный хмельной слабоалкогольный напиток на основе мёда, трав и ягод, который начинал бродить из-за воздействия солнечных лучей.