Дубль два. Книга вторая

Глава 20 Случайности неслучайны не всегда

Когда-то давно я смотрел кино или сериал. Названия и даже сюжета сейчас и не вспомню. Там был момент, когда в полицейском участке допрашивали мужика. Хрестоматийный американский коп в белой шляпе, коричневых штанах и со звездой на груди орал, брызгая, хотя, скорее даже поливая слюной, на прикованного к столу наручниками задержанного:

— Бар — в щепки! Сгорело две машины! Двенадцать парней на больничных койках! Док Хадсон говорит — по ним как каток проехал! Что ты скажешь в своё оправдание, парень⁈

— Я запаниковал, — речь сидевшего в браслетах была от паники несказанно далека, как и пристальный, чуть насмешливый взгляд слегка прищуренных серых глаз.

Так вот я запаниковал. Но как-то очень оригинально, как ни разу до этого.

Байкер осматривался. Посмотрел направо, в сторону соборов. Затем налево, откуда я направлялся в тот самый бар, возле которого он остановился. В эту сторону смотрел чуть дольше, поводя носом и раздувая ноздри, становясь на глазах меньше похожим на человека. А затем развернулся и пропал в дверях кабака. Потому что ничего и никого подозрительного на проспекте не увидел. Потому что меня там не было.

Ну, то есть был, разумеется — куда б я делся за полторы секунды с тротуара почти посреди площади? Но игры в «пущевика» с двумя инструкторами, по сравнению с которыми любой тренер спецназа ГРУ, пожалуй, смотрелся бы бойскаутом или пионером в шортиках, зря не прошли. Моя сфера-аура слилась с пейзажем, кажется, вовсе без моего участия, при первых признаках опасности. Поэтому ищейка и не увидел меня, стоявшего в ступоре метрах в двадцати прямо перед ним. А вот почему не учуял — надо было подумать. Но потом. Когда между нами будет расстояние побольше.

Из оцепенения меня вышиб парнишка, видом до удивления похожий на Шурика из комедий Гайдая: светлая голова, большие очки и полное отторжение от брена.

— Простите, пожалуйста, — пробурчал он высоким голосом, напоровшись на меня, обойдя и продолжив движение, не отрывая глаз от какой-то книги, обёрнутой в газетный лист. Так и не поняв, что врезался в пустоту.

Сфера, кажется, снова сама «подстроила» сбитые ботаником настройки, уверенно, с гарантией укрыв меня от посторонних глаз. Но то, что я знал теперь об ищейках, убеждало: стоять на одном месте, надеясь на невидимость — редчайшая тупость. И я, развернувшись, нырнул во дворы, вернув себе очертания, только обойдя здание бара с большим запасом и убедившись, что не вижу его за другими домами и постройками.

Где находится гостиница я представлял вполне отчётливо, но только в части адреса и направления — вон там. Туда и отправился, размышляя, как бы связаться с Болтуном и выяснить, откуда у этой ищейки растут ноги? Мастера в своих вотчинах знали или всё, или почти всё, и появление чёрной твари второго ранга точно не пропустили бы. Надо проверить, вдруг на планшет пришло сообщение от абонента «7»? Судя по тому, что в адресной книге там была единственная запись — это и был Никола. Интересно, я сообщение тоже придёт пустым? Со значительным молчанием отправителя, которое так трудно выразить в простых и скучных буквах? Но тут меня как током дёрнуло.

По правую руку стояло двухэтажное здание, нежно-розовое, обильно украшенное белой лепниной, с какими-то башенками на крыше. В моём родном городе таких была целая улица, и теперь там помещалась куча магазинов, кафешек, фирмочек и прочего. Такой вытянутый в длину Дом Быта. Здесь, кажется, было так же. Внимание приковала листовка формата А5, на которой крупно значилось название: «Город Мастеров». Судя по состоянию бумаги и отклеившимся краям, она висела на стене, в обрамлении других похожих, довольно давно. Вряд ли её повесил мотоциклист сегодня или вчера, раскидывая сети на одного самонадеянного до крайности Странника. Который, кажется, стремительно становился параноиком. Но проверить следовало.

Обойдя торговые ряды, во внутреннем дворе увидел симпатичную двухэтажную круглую башенку из красного кирпича, эдакую толстую и низенькую каланчу или обсерваторию — крыша в виде полусферы была похожа и на неё. Над входом на табличке было то самое, зацепившее внимание название. И я, в надежде исключительно на непокорённую веру в добро, шагнул за белую пластиковую дверь с большим и чистым стеклом.

Во внутреннем зале за столами сидели дети и что-то увлечённо мастерили. Девочки вязали каких-то кукол из лоскутков, мальчишки тюкали молоточками по желтым пластинкам металла, похожим на отмытые и развальцованные консервные банки, нанося какой-то чеканный рисунок под присмотром крепкого мужика в холщовом фартуке и девчонки лет пятнадцати. Которые оба посмотрели на меня с удивлением. А я продолжал осматриваться, как ни в чём не бывало, понимая, что становиться невидимкой поздно. Раньше надо было думать.

По правую руку обнаружился верстак. Перед ним — винтовая табуретка на колёсиках. На чёрном дерматиновом сидении которой лежала вышитая подушечка. А на ней сидел сгорбленный старик, что-то делая, судя по движениям локтей. Над верстаком висела мощная лампа, явно давая хорошее освещение рабочей поверхности. А под ней блестел и переливался большой ключ. Серебряный, с затейливым чернёным узором. Я поймал себя на неожиданном желании перекреститься.

Стульчик с легким скрипом повернулся вокруг оси, вместе в Мастером. В том, что старик был именно им — сомнений как-то не возникало. В одном глазу у него торчало какое-то увеличительное приспособление, как у часовщиков или ювелиров из старых фильмов. А другой смотрел на меня с недоверием.

— Поздорову, мил человек, — склонил я голову, снова повторяя то, чему учил Алексеич, — по пути от синя камня к белому притомился я. Поможешь ли?

Девчонка за моей спиной ахнула. Мужик изумлённо выдохнул что-то вроде «да иди ты!»

— Здрав будь, Странник, — каким-то шелестящим шепотом ответил старик, вынимая из глаза окуляр. Одной рукой он крепко сжимал его, второй — длинную, по грудь, седую бороду. — Чем смогу — помогу. В чём беда твоя?

Я замешкался, пытаясь придумать, как бы так половчее сообщить ему, что в паре кварталов отсюда меня чуть не накрыл ищейка второго ранга, да так, чтоб не напугать детишек, которые за нашей беседой смотрели во все глаза — прям спиной чувствовалось. Сам по себе помню — любая возможность оторваться в этом возрасте от мелкой моторики использовалась на ура. А тем более такая, от которой за версту тянуло непонятностью, а, значит, тайнами и сказками.

— Лидочка, своди детишек в кафе-мороженое, давно уж сидят, — ласково проговорил Мастер, не сводя с меня внимательных глаз. А я не придумал ничего умнее, как развернуться и вручить девчонке, что пыталась выстроить па́рами враз оживившихся и загомонивших малышей, пятитысячную купюру. Которую она приняла, только дождавшись кивка старика.

Когда за вылетевшим детсадом закрылась дверь, а здоровяк поставил два стула возле верстака, на один из которых уселся сам, дед заговорил:

— Ты, судя по деньгам, вряд ли обносился и голодаешь. И приехал из большого города. Вологда? Ленинград?

Я смотрел на него молча. По-прежнему решительно не понимая, с чего бы начать.

— Меня зовут Константин Сергеевич, как Станиславского, — продолжал он, не дождавшись ответа. — Это мой внук Саша. Его дочка Лидочка повела ребятишек, чтобы нам не мешать. — Чуть напевный северный говор успокаивал. И я решился.

— Меня зовут Яр, Ярослав Змеев. Сюда я приехал из Каргополя.

— Хороший город, бывал там, хоть и давненько, — будто поддерживая, кивнул тёзка театрального классика. — Там тоже проездом был, или дело какое ладил? Может, из местных с кем свиделся? — он прищурился, словно пытался навести меня, тугодума, на нужную мысль.

— Мастер тамошний меня в дорогу снаряжал. Всего на день я здесь, планировал переночевать и с утра в путь дальше двинуться. Но теперь не уверен, — я повернул голову, будто рассчитывал сквозь стены проверить, на месте ли мотоцикл ищейки.

— Ого, стало быть знакомца моего давнего видал? И как там Колька Трепач? — воодушевился старик.

— Не знаю, — улыбнулся я. — А у Николы Болтуна всё по-старому.

— Молодец, Ярослав. Теперь к делу, — и он чуть наклонился ближе. Кажется, немного расслабившись.

— Я только что видел чёрного. Второй ранг. Ищейка, — начал я, отмечая, что и Сергеич, и Саша подобрались незаметно, но синхронно. — Вышло так, что на хвосте у меня двое таких же уже неделю почти. Тот, не тот — не знаю. Есть ли возможность у Николы уточнить, оттуда прилетело, или это я на воду дую?

— Можно. Где остановился? Дай Саше ключи, он посмотрит аккуратно, — последнее слово дед тщательно выделил голосом, пристально глядя на внука. Тот кивнул.

— В паре кварталов отсюда, двадцатый номер. Во дворе машина стоит, Тойота серая, вот от неё ключ тоже. В номере рюкзак и планшет на тумбочке. Пригодились бы мне ещё, думаю.

Саша вышел за дверь, забрав ключи. Молча, по-здешнему, лишь кивнул нам от дверей. Дед, кряхтя, встал из-за верстака и поставил греться белый электрический чайник на столе под лестницей. Достав откуда-то пакет с пряниками и открытую упаковку «Юбилейного» печенья. Я, чтоб не стоять над душой и не сидеть за спиной, крутя башкой, как сова, неспешно обходил зал. Видно было, что тут делают и продают местные сувениры, а ещё учат детишек народным промыслам и истории родного края. На одном из стендов висели картины. И я замер, словно споткнувшись. Среди пейзажей и кривеньких портретов, нарисованных детьми, висел холст формата А3 в простой сосновой рамке. На картине возле здоровенного серого валуна, похожего на тот, перед которым тупил ещё хуже меня витязь на перепутье, на поваленных брёвнах у костерка сидели два старца. Оба в плащах с откинутыми капюшонами, оба в непривычных для полотен подобного рода и тематики красных сафьяновых сапогах. Рядом с каждым лежало по дорожному посоху, прорисованному так, что любой сучок был виден, как настоящий. Я дважды пробовал закрыть рот, но так и не смог. Глядя на пламя, в вечернем лесу неторопливо беседовали у костра Сергий и Степан. Вылитые. Как живые.

— Константин Сергеевич, а кто нарисовал это чудо? — еле выдавил я голосом, каким более интеллигентные люди постеснялись бы и «Занято!» сказать.

— Лидочкина работа. А что? — Мастер остановился рядом, глядя на картину с заметным удовольствием.

— Поклон мой внучке вашей. И те, кого нарисовала она, я уверен, присоединятся ко мне. Если бы случилась возможность копию получить, или там репродукцию, — я еле вспомнил сложное слово, — я бы при удаче им и вручил.

Дед покосился на меня. Пожалуй, с таким же видом я смотрел на друида в телевизоре, что вещал про кельтского бога, которого хитрые древние греки переделали в Гермеса.

— Поясни, — проговорил он после долгой паузы.

— Хранители Сергий-Раж и Степан Устюжанин отправили меня к Николе Болтуну. И к ним же я должен вернуться с ответом и докладом, — ответил я. Переводя взгляд с одного старика-разбойника на другого, произнося их имена так, как привык. Уже привык.

— Неужто так похожи? — сощурился он, проводя ладонью по бороде.

— Вылитые, — кивнул я.

— Придумаем чего-нибудь, Ярослав. Обрадуется Лидочка, думаю. Как «картинки по лучу передавать» меня Степан сам учил, самолично. Я-то, старый дурень, думал, что уж позабыл всё. А оно вон как вышло-то. Показал внучке. У них с Сашкой так ловко выходит детишек учить потому, что сами учиться любят. И умеют многое уже, — вздохнул он странно, тяжко.

А я вдруг отчётливо понял, что картину эту купить нельзя. Можно или отнять — или в дар принять. Потому что стало ясно, как много значит она для Мастера и его наследников. Я моргнул, будто «перенастраивая» взгляд так, чтобы различить сферу старика, и едва не отшатнулся. Она вся была еле видимой, будто призрачной, и сплошь покрыта дырами и трещинами, как стена дома, попавшего под обстрел в ходе городского боя. С явным применением крупных калибров. Дед доживал последние дни.

Действуя по наитию, без единой мысли в голове, я положил руки ему на плечи. И изо всех сил захотел поделиться жизненной силой, которой чувствовал в себе море разливанное. Желание было ярким и искренним, как в тот раз, когда хотелось забрать боль Лины. Или вернуть поскользнувшегося на кромке Сергия. И у меня получилось.

Мы сидели на стульях возле стола с чайником. Дед потчевал меня пряниками, на каждый из которых густо мазал мёд и сгущёнку. Я молотил, как зерноуборочный комбайн, а Константин Сергеевич мерно рассказывал. Про то, что Ероха Хабаров, был Странником, как и Сенька Дежнёв. Он мог себе позволить так их называть, потому что был старше. Степана к тому времени давно считали погибшим, но всё, чему тот научил, Мастер помнил, хранил и берёг свято. Помня о долге помогать и содействовать Хранителям и Странникам. Которых с каждым годом становилось всё меньше. А до меня фразу про синий и белый камни он слышал не полтораста ли лет назад.

Вошедший Саша неслышно придвинул стул и сел на него с прямой спиной, сложив руки. Не прерывая беседы, как здесь было принято. И не сводя подозрительно блестевших глаз с деда. У которого заметно потемнели волосы, а щёки покрывал молодой здоровый румянец, неожиданно смотревшийся над седой бородой. И руки сновали над столом с давно забытой сноровкой.

— Говори, Сань, чего принёс? — закончив особо интересную байку про один из Даурских походов, кивнул ему дед. Я к этому времени закончил уничтожать продукты и слушал внимательно. Не опасаясь, что сползу со стула на пол, закатив глаза, как тургеневская барышня. Не рассчитал чего-то с непривычки. Хотя откуда бы ей взяться, привычке-то? Не каждый день такие случаи выпадают.

— Мимохожий он, деда, патрульный. С Аркашкой-кабатчиком перемолвился — да и покатил себе дальше. Парни говорят — на Каргополь как раз и двинул. Николу предупредил я, и про то, что со Странником всё в порядке, передал. Кажись, обрадовался он, — в последних словах сквозило удивление, которое испытал и я. Не поняв, с какой радости старый пират взялся за меня переживать, как за родного. И как умудрился внук здешнего Мастера это понять. Тайн, в общем, меньше не становилось.

— Транспорт и вещи в порядке, к гостинице чёрный не совался. Думаю, случайность, всё-таки, — закончил доклад Саша и потянулся за чашкой только после этого.

— Пожалуй, что и так может быть, — дед вышагивал за нашими спинами, заложив руки за спину, которую вряд ли держал так прямо последние несколько лет. Или десятков лет. Внук смотрел на него с восхищением.

— Как далеко был от него, говоришь? — этот вопрос Мастера адресовался мне.

— Да метров двадцать где-то. Через дорогу, считай. Я в тот же кабак шёл, да припозднился, на счастье, — честно ответил я.

— Как же вышло так, что ищейка второранговая проглядел тебя с двух шагов? — поднял брови он.

— Да вот так, — сказал я. Развёл руки и «пропал». На пол звонко брякнулась Сашина чашка, плеснув чаем. И лишь по двум дугам на пятне пролитого было понятно, что там стояли чьи-то мокрые ботинки. Невидимые.

— Дедунь, я детей по домам развела, — выпалила Лида, забегая в зал. — А это что, правда Странник был, всамделишный? — Слово-то какое вспомнила, надо же. Но говорила она его уже медленнее, удивлённо глядя на отца. Который с разинутым ртом смотрел на пустой стул.

— Ну да, — не подумав, ответил я, хотя спрашивали опять не меня. Прав был Ося, вечно мы, человечки, не в свои дела суёмся.

Лида, схватившая было тряпку, чтоб протереть лужу между стульями, вскрикнула и отскочила от говорящего «пустого места». Я «проявился» обратно. Пугать её не хотелось. Пустым местом быть — тем более.

— Ловко. Редкий навык, штучный. У Странников. Да и Хранителя, что так мог, я знавал только одного, — дед перевёл взгляд на картину и словно опомнился.

— Лидочка, Яр говорит — рисунок твой приглянулся ему. Он тех двоих, что у костерка греются, вчера видал. Просил копию сделать, чтоб им передать. Сможешь ли?

Отец с дочерью переводили взгляды с Мастера на меня и обратно. Задавать вопросы он явно начал рановато, тем более такие — я бы наверняка и сам на их месте «включился» бы гораздо позже.

— Если я верно понял, деда, он ведь вылечил тебя? — осторожно, будто по льду шагая, спросил Саша.

— Всё так, — кивнул старик, и провалиться мне, если он не выглядел при этом счастливым и гордым. — Да Яри с запасом отвалил, кабы не поболее, чем Степан в прошлый раз. Так что, думаю, поживу ещё, ага.

И внучата бросились обнимать сперва его, а потом и меня, хлюпая носами. И чаем на полу, про который все так и забыли. Но Лида, северное воспитание, порыдала мне в грудь недолго. А после подняла оброненную тряпку и навела порядок под одобрительным взглядом деда.

— Я дарю вам картину, — сказала она, вернувшись из-за белой двери, видимо, санузла, уже без инвентаря, вытирая руки чистым вышитым полотенцем.

— Давай на «ты», Лид. Мне копию можно. Сканер найдём где-нибудь? — уточнил я.

— Она мне покоя не даст тогда, Яр. Буду глядеть на неё и думать, что за дедушкино здоровье, за чудо, фальшивыми деньгами рассчиталась. Не дело это, — серьёзно, очень по-взрослому ответила она. — А нам я другую нарисую. Не обижай отказом.

Разумеется, обижать никого я не планировал и не стал. Мы ещё часа два слушали байки ожившего Мастера, который явно переживал, что ничего, кроме внучкиной картинки, мне от него не потребовалось. А Лида время от времени поглядывала на меня такими глазами, что я, кажется, начал догадываться, кто на новом рисунке сможет сидеть у костерка третьим. Эту темноволосую сероглазую вечно хмурую морду я частенько брил по утрам.