Эта башня во мне

3.

Хотела прорваться в библиотеку? Да еще и в закрытые секции, недоступные прочим студентам? Размечталась, дорогуша, у тебя нет доступа, будь ты хоть трижды башней!

Разумеется, я туда не попала даже в обществе Маргариты Некрасовой. Но она и не пыталась нарушить правила. Просто ткнула в неприметную кнопку в лифте. И мы вознеслись к самому шпилю.

Здесь, в ее личных покоях, в самой охраняемой точке башни, мне выдали несколько пожелтевших папок, медицинскую маску на жестких резинках и пару белых перчаток.

– Исторические документы, – пояснила Марго учительским тоном, не терпящим возражений. – Будь любезна соблюдать аккуратность. Если захочешь перекусить, попроси Долли, она приготовит. Но не вздумай жевать за чтением!

Упомянутая Долли бочком показалась из неприметного уголка.

– Меня Дашей зовут, – улыбнулась она, тепло и немного смущенно, – вечно Марго усложняет. В былые времена все исподы коверкали русские имена, непременно на французский манер. Подчеркивали принадлежность к высшему обществу. А какой в этом смысл? Все вернулось к истокам. И снова в почете исконно русское.

В роскошном жилище Марго Долли казалась простой приживалкой, домработницей на побегушках. Приготовить поесть, сварить кофе покрепче, пока профессор Некрасова занята научной работой. Если не было поручений, Дарья сидела возле окна, вышивала или вязала, так уютно, что в строгих комнатах, и впрямь похожих на читальные залы, глянцевые и стерильные, делалось по-домашнему славно. Она дополняла Марго в ее холодном великолепии, смягчала и оттеняла, иногда работала переводчиком с заумного языка на нормальный, поясняя фразы подруги, достойные научных симпозиумов.

Даша мне сразу понравилась, на вид скромница и простушка, слегка уставшая от выпавшей доли. Но я слышала, как она звучит. Ее музыка – сталь и бетон, стрекот моторов и крик «от винта!», и еще что-то тайное, темное, будто плесень, заполонившая стены, – не позволила мне ошибиться и посмотреть свысока.

Я сразу представилась полным титулом, нелепым и непривычным, заслужив одобрение Маргариты Некрасовой и вызвав новое смущение Долли.

– Дарья Сорокина, Кудринка. Ну, в смысле, со-здание Дома на Кудринской. Раньше была площадь Восстания, но вернули прежнее имя. Улицы часто лишают названий, меняют, как клички у собак или кошек, попавших к новым хозяевам…

– Не чаще, чем бордюры и плитку, – съязвила великолепная Маргарита. – Сестры обычно у меня собираются, но сегодня в гостях только Долли, наша Пятая сестра и душа компании.

Вдвоем они смотрелись, как лед и пламень. Если первая вымораживала, подавляла окружающих интеллектом, вторая была славная, теплая, согревала и расслабляла, как трещащий в морозы камин, как пламя свечи у кровати, когда ты лежишь с интересной книжкой под мягким вязаным пледом. Невероятный эффект!

Отчего-то привиделось, как Долли-Кудринка все дни проводит у Марго в универе. Нужно побольше узнать о высотке, известной как Дом авиаторов: что-то странное там творилось. Ни с того, ни с чего почудилась фальшь, хотя Даша была – как на ладони. Милая, вся такая своя. Вся такая хюгге, как говорят в Скандинавии.

– Мы решили распределить старшинство по высоте строений, – тем временем поясняла Долли. – Прости, но тебе досталась самая низкая башня, поэтому будешь Седьмой.

– Я не против, – интересно, с чего бы ей извиняться? – Я вообще не впиливаю, что происходит, и в первые ряды не стремлюсь.

– Впилишь, – опробовала слово Марго и, по виду, не оценила. – Долли сегодня всех обзвонит, устроим всеобщий сбор, скажем, завтра вечерком, после занятий. Небольшой фуршет для своих, за которым обсудим проекты и цели. А ты постараешься объяснить, откуда пророс на твоем запястье травяной браслет ордена Субаш.

– Если захочу, – огрызнулась я, отступая и невольно пряча за спину руку. – Не вы надевали, не вам и снимать.

– Ой-ой! – искренне расстроилась Даша. – Представляю реакцию Норы!

Марго зыркнула на подругу, и та покорно ушла в закуток, где занялась рукоделием. Насколько я могла оценить, вышивала Кудринка мастерски: ровная гладь, стежок к стежку, проявляла на канве высотное здание на фоне лилового неба. Не иначе как подарок властной сестре. Наверняка не первый.

– Изучай документы, Аля, – посоветовала мне Марго. – Может, что-то из этих записок вправит тебе мозги. Дашенька, у меня скоро лекция, поухаживай за гостьей, как ты умеешь. Чаек, кофеек, конфеты.

Когда Марго вышла, Долли вздохнула и ласково улыбнулась:

– Я и обед могу заказать, но в целом здесь нет разносолов, какие бывают в отелях. Простая и сытная еда из столовой, урываем с профессорского стола.

– Ну и славно, – фыркнула я. – Все равно за чтением есть запретили.

Села за предложенный стол, похожий на монстра из «Ленинградской», – обитый зеленым сукном, с лампой, прикрытой зеленым плафоном. И с львиными лапами вместо ножек. Открыла первую папку, предварительно натянув перчатки, будто и впрямь раритеты читала. Пристроила рядом дневник Самойлова. И утонула в прошлом.

Папка называлась «Лицевой корпус», а ее содержимое начиналось с бумаги, подписанной чьей-то размашистой подписью: «Расследование учинить!»

1928 г., май. Докладная записка на имя командора КИК Федотова А. И. капитана кромешников Самойлова С. С. по вопросу останков Якова Брюса, найденных при сносе Михаэлькирхе, лютеранской церкви в Немецкой слободе (улица Вознесенская).

Товарищу Федотову А. И.

Докладываю Вам, что при сносе лютеранской кирхи Святого Михаила по улице Вознесенской (распоряжение Моссовета от января 1928 года, подтверждено постановлением Президиума ВЦИК от 7 мая 1928 года) среди прочего были изъяты с церковного кладбища останки ранее захороненных прихожан. В число вскрытых захоронений попали несколько могил, имеющих историческую ценность. Так, были эксгумированы останки Иоганна Шлезвига-Гольштейнского, датского принца, жениха царевны Ксении Годуновой (пометка: извлечены). А также величайшая святыня КИК: останки Якова Вилимовича Брюса (пометка: извлечены), его жены и двух дочерей (пометка: извлечены).

Тело фельдмаршала Брюса извлекли из гроба, несшего ядовитые чары, убившие при вскрытии бригаду рабочих, и передали для исследования и реконструкции облика сотруднику КИК профессору Герасимову. Однако в ту же ночь останки исчезли вместе с найденным при них документом особой важности. Более ничего ценного из лаборатории не пропало, следов взлома не обнаружено, отпечатки исподней магии, если и были, то стерты. Из улик на столе осталась звезда – орден Андрея Первозданного – ранее украшавшая камзол фельдмаршала. Булавка крепления оказалась сломана, видимо, под ней скрывался магический артефакт. Судя по тому, что сама награда оказалась не пригодна ворам, предварительное следствие сделало вывод: взломщики знакомы с силовой магией и принадлежат к исподнему миру.

Таким образом, речь идет об ордене Субаш. Осмелюсь предположить, что прочие исподние Дома Москвы не стали бы разбрасываться артефактами, как никчемными безделушками.

В связи с этим прошу дозволения учинить расследование и начать сбор улик, доказывающих причастность ордена к данному инциденту. Считаю необходимым принудить Субаш к выдаче всех бумаг, касающихся Якова Брюса. Есть основания полагать, что архив фельдмаршала, присвоенный орденом, может содержать информацию, интересную не только КИК, но и самому товарищу Сталину. Открытия великого Якова Брюса способны еще послужить Отечеству и укрепить влияние большевиков, не только в стране, но и во внешнем мире.

Капитан КИК с правом зачистки

С. С. Самойлов

На май приходилась и сумбурная запись в дневнике Сергея Самойлова.

Я поздно учуял след. Когда долго работаешь в КИК, обретаешь вместе с магическим даром особый нюх на исподов. Нас травят отварами и реактивами, изменяя людскую природу на каких-то глубинных уровнях, мы корчимся в муках на больничных койках, крепко привязанные ремнями, а на нас ставят опыты, снова и снова, пока не постигнем науку Брюса и его стремление очистить мир. Мы становимся быстрее, сильнее, обретаем магический путь. И Изнанка для нас начинает искрить, будто оборванный кабель.

След был чистый и сильный, как его хозяин. Впрочем, сажал я исподов покруче, воистину опасных и смертоносных. Этот же, по ощущениям, был нечеловеком мирным. Слух взбудоражил Изнанку, вот и пришел посмотреть, кого откопали кромешники.

Через миг я забыл о незваном госте. Потому что увидел ее!

Она шла по улице и светилась. Исподка, я это сразу увидел, но казалось, что ангел небесный спустился и идет, не касаясь земли. След Изнанки горел вокруг головы, оплетенной косой, будто короной, и казался священным нимбом, как их рисуют на церковных иконах.

Прекраснее женщины я не встречал. Не видел волшебнее существа.

И все-таки помнил о долге.

Подошел, отдал честь, представился. Она и не думала исчезать, глядела на меня с любопытством, будто я, не она, был диковинным зверем. Назвалась в ответ:

– Софи Вознесенская.

– Эту улицу назвали в честь вас? – широким жестом я обвел окрестности. Мы стояли на улице Вознесенской, все еще пыльной от работ по сносу.

Софи рассмеялась и не ответила, изучая развалины церкви.

– Вы действительно откопали фельдмаршала? – задала она встречный вопрос.

Я кивнул и предложил против правил:

– Хотите взглянуть? Правда, тело иссохло… И мы готовы к транспортировке…

– О, я хочу, – встрепенулась Софи, ласково касаясь моей руки. – Мне действительно любопытно.

Я провел ее по завалам, бережно контролируя каждый шаг. Не противился притяжению, плыл по течению ее голоса, растворялся в волшебном очаровании, что излучала Софи. Я видел: даже мои подчиненные, проверенные службой гардемарины, растаяли при виде красавицы, сотканной из света и теплоты.

– Подумать только, – сказала Софи, склоняясь над гробом Брюса, – столько лет не знали, где искать останки. Но все тайное становится явным, не правда ли, товарищ Самойлов?

Слово «товарищ» в ее устах звучало, точно ругательство.

– Фельдмаршал так долго скрывался, но КИК нашел его и в могиле. А вы знали, что Яков Брюс до последнего был предан Петру и искал лекарство от недуга царя? После коронации Екатерины, где нес ее корону впереди Петра, Брюс закрылся в Сухаревой башне, чтобы продолжить работу. Когда император был при смерти, и весь двор делил наследие государя, Яков Брюс продолжал изыскания.

Она склонилась над старческим телом с длинными белыми волосами и неосознанно гладила руку, лежащую поверх камзола.

– Он работал, торопился, как мог, но все равно опоздал. А император так верил в него, что именно Якову Брюсу завещал проведение похорон…

Тут она словно очнулась и посмотрела мне прямо в глаза:

– Не все тайны нужно доставать из земли. Оставьте их вместе с прахом, Сергей. Во тьме гроба и в сырости старой могилы.

Мое имя в ее устах прозвучало, как небесная музыка.

– Яков Брюс помог государю?

– Не успел, – прошептала она. – Не провел ритуал, и Петр не воскрес. Какое счастье, что все так сложилось. Есть тайны, к которым не прикасаются, древние, будто корни мира, разбитые части одной скрижали, что хранят отдельно Восток и Запад…

Я прозевал тот момент, когда Софи Вознесенская исчезла, оставив легкий запах духов и отзвуки печальной мелодии, заполнившей улицу ее имени. Никто из моих подчиненных также не уловил переход с лицевой стороны на исподнюю.

Но после разговора с Софи я всерьез увлекся историей Брюса…

Более поздняя запись:

Теперь, когда башни построены, и ее звезда вскормлена кровью, я думаю: все неслучайно. Мы встретились в тот момент и заговорили о Брюсе, чтобы я разгадал его тайны, вскрыл архивы и воссоздал ритуал. Чтобы смог спасти милую Соф с помощью древнего чародейства. Она распознала во мне судьбу, увидела грядущего благодетеля! Подтолкнула к чудесным открытиям, меняющим лик эпохи!

Но иногда, в минуты раздумий, тяжких, словно надгробие, я размышляю о странных вещах. Софи появилась ровно в ту минуту, когда я нашел ветхий пергамент. Не побоялась десятка кромешников, работавших при эксгумации. Подобралась вплотную, чтоб взглянуть на тело, ощупала камзол в том самом месте, где ранее лежал документ. А когда поняла, что я взял пергамент, попыталась внушить мысль об опасности… Неужели еще тогда вступила в заговор с Воронцовым? Работала на орден Субаш? Или попросту была духом улицы, носящей ее фамилию, потомком хранителей древней тайны?

Она со мной или против меня?! Мысли путаются, переплетаются, им тесно в коробке черепа, кажется, что подозрения пробивают висок, как пуля.

Это быстро проходит, почти как вспышка. Не сомневаюсь ни в себе, ни в Софи.

Люблю до боли, до хрипа. Верую и спасу!

– Аля! – повысила голос Долли, окликая, видимо, не в первый раз. – Сделай кофе-брейк, дорогая. Как раз и выпечку принесли!

Я неохотно закрыла папку, признавая, что Даша права. Нужно встать, размять ноги и плечи, а то вся спина затекла. И кофе хочется, аж скулы сводит.

Долли сварила прекрасный кофе. А ведь нужен особый талант, чтоб такой приготовить в походных условиях, чтобы все идеально совпало: запах, цвет, горчинка и терпкость, дразнящие вкусовые рецепторы, отзвуки чистой магии – плавкий жар над землей, треск огня и там-тамы бразильского карнавала.

Теперь, попав в еще одну башню, я оценила сполна, как заботился о Софи Самойлов. Сколько продумал деталей, как выстроил логику интерьера, чтобы возлюбленной было удобно – есть и спать, заниматься музыкой, принимать ванну, в конце концов!

Квартира Марго под шпилем самой известной высотки была похожа на что угодно, только не на жилье. Музей, библиотека, читальный зал, плюс пространство для научной работы. Узкая кровать в дальнем углу, спрятанная за книжным шкафом. Крохотная кухонька, два на два метра: переносная плитка на полторы конфорки, микроволновка и холодильник, похожий на лоток для торговли мороженым. В нем были свалены бутылки пива, эскимо на палочке и коробки с пиццей.

– Марго ненавидит готовку, – пустилась в объяснения Долли, пока я дегустировала дивный кофе и изучала пространство. – Когда собираемся с сестрами, используем Яндекс-доставку из ближайшего ресторана. Раньше Марго была, как бы сказать?.. Эталоном эмансипации! Черные юбка и водолазка, капля рубина на шее, неизменный длинный мундштук и воронье гнездо на голове. Порванные в клочья сердца любовников, стихи в толстых литературных журналах. Богемные рауты, травка, абсент. И ночь напролет говорить о поэзии, цитируя всех подряд.

– Надо же, – удивилась я, – а теперь по ней и не скажешь.

– Времена меняются, и мы тоже. Марго нравится преподавать, вот и строит из себя училку. К тому же Маруся (она со-здание МИД) выдвигает Маргариту Некрасову в президентский Совет по науке. Так что образ снова изменится, и мировоззрение тоже.

Долли протянула блюдо с ватрушками. Я охотно взяла одну, надкусила. Совет президента, ну надо же! Если так пойдет дальше, и я разгуляюсь, воспользуюсь новыми связями! Кто знает, может, в Кремле сыграю? Сольник, для высших чинов государства.

– Есть обывательская теория, что фундаментальные виды науки – закостенелые образования. Но нужна особая гибкость сознания и удивительное бесстрашие, чтобы пойти на прорыв в той точке, где все доказано и решено…

Долли говорила, прославляя Марго, это быстро наскучило, так что я молча жевала ватрушку и бесцельно бродила по комнатам.

На редких участках стен, не заставленных стеллажами с книгами, висели гравюры и вышивки, несомненно, работы Дарьи Сорокиной. Иногда попадались интересные постеры. Перед одним из них я залипла, не донеся чашку до рта.

В интернете выскакивают творения, лишенные авторства и исходной ссылки, ставшие народными мэмами. Порождающие тьму новых легенд.

Эта картинка была из таких. Здание МГУ возвышалось во всей красе, под ним был неровный срез почвы, а дальше вниз уходило корнями мрачное продолжение башни, еще на три высоты универа, мощный подземный комплекс, построенным неизвестно кем и непонятно, с какими целями. Картина завораживала скрытой в ней магией, тревожной музыкой, сложной, давящей. Вызывающей в серебряном сердце предательский резонанс. Проработка деталей впечатляла разум, убежденность в существовании исподней силы порождала опасные сказки.

– Жуткая вещь, согласись, – Дарья заметила мой интерес и подошла поближе. – Есть еще картина с Большим театром, но здесь уместнее МГУ.

– Жуткая, – я даже не спорила. – Это Изнанка Москвы?

– Нет, – рассмеялась Долли. – Просто городская легенда о тайном подземном городе. Тебя многому придется учить, сестра. Исподняя магия – да, ощущается. Но Изнанка – это не место на карте и не источник силы. Изнанка – сообщество избранных, красивая обертка, нейминг. Ну, допустим, так назвали бы блог. Или элитарный клуб. Поняла? Есть же разница в названии пьесы и в наборе нот, родивших мелодию. Абсолютно разные вещи, правда?

Я не стала ее поправлять. Дарья явно не разбиралась в музыке и не знала, что название композиции – зачастую аннотация к нотной записи, краткий пересказ произведения. Но вот название сборника… Нда. Здесь составители позволяли больной фантазии разгуляться! И в погоне за эффектным словцом иногда сочиняли такую чушь!

Выходит, Изнанка – просто обложка? Представителям темной силы нравится так себя называть? Красиво звучит, возражать не стану. А еще, вспоминая Элен, соглашусь: исподнее исподним останется, как не подтасовывай факты и не подменяй понятия.