Эта башня во мне

4.

– Будьте вы прокляты, командор, с вашими совещаниями! – я не слышала, кто это крикнул, возможно, потерявшая корректность Марго, умиравшая вслед за любимой подругой. Ведь она сидела у Кудринки, когда ее вызвал Фролов! Могла бы биться сейчас за сестру вместо обсуждения провала кромешников!

Мы с Варькой мчались впереди на котах, и в руках Шестой сверкал гибкий меч, а глаза горели адовым пламенем. Хотелось верить, что мы успеем, ведь боль слегка отпустила, смягчилась, стала глухой и терпимой, будто Долли ввели анестезию.

Марго летела, как настоящая ведьма, на прихваченной в агентстве швабре. Горе и гнев изменили лицо, и сквозь вечную училку, образцовую леди проступила вдруг демоница, яростная, жаждущая убийства. Словно торнадо упало на город, смело весь культурный слой, и в открывшейся бездне обнажилось капище, на котором приносили кровавые жертвы. Не было больше интеллигентности, налета образования, осыпались ненужной листвой все дипломы и ученые степени. Остался сухой песок боли и безнадежная ярость женщины, одинокой и неприкаянной, у которой отнимали подругу!

На Кудринской площади мы были первыми, как наконечник копья, как авангард атаки. Вокруг высотки клубились тучи, взрывались молнии, бил в окна ветер, раскачивая звездный шпиль. Внутри дома кричали люди, с нижних этажей пытались спуститься через окна по связанным простыням. Дом тряхнуло, я увидела, как кто-то сорвался и остался лежать у стилобата, окрасив алым асфальт.

Двери парадного входа заклинило, в них бились перепуганные жильцы. В квартирах отчаянно выли собаки, добавляя визгливые ноты в общее звучание катастрофы.

Дом на Кудринской площади лихорадило, как огромное существо. Организм выходил из строя, поднималась температура, искрила проводка, обрывались лифты. Из окна второго объема потянуло дымом и гарью, пожар распространялся с бешеной скоростью, но дом к себе не подпускал. В его теле скопились вирусы, порожденные людским негативом. Дому отказывали в поддержке, не ремонтировали, перестраивали, вносили корректировки, не согласовывая с хозяйкой… И вот теперь башня мстила за все!

Марго волей со-здания потянула дверь, вырывая створки наружу. В проход выпали люди, и самых первых буквально растоптало толпой. Через миг образовался новый затор, расчищать который не было времени: огромная куча из человеческих тел, смятых, покалеченных, орущих от боли.

А дом все дрожал, пульсировал, как огромное серебристое сердце, вскрытое скальпелем потрошителя.

Вокруг башни горели руны. Я не могла разглядеть всей окружности, но услышала, что дом окольцован теми же знаками, что – вечность назад! – увидела на летней сцене театра, в ночь, когда погибла Элен. Я узнала страшные знаки, которые уничтожил Григ!

– Через дверь не пробиться! – крикнула Варька. – Айда по стенам, скорее!

Марго направила швабру вверх, и мои коты изменили курс. Мы пытались прорваться под самый шпиль башни, окутанный черными тучами.

Внизу собирались кромешники, показались еще три сестры. Катя-Котельня крикнула нам, чтоб не оглядывались на тылы, живо выстроила Нору с Марией в подобие треугольника. Раненая рука мешала, но Катерина направила всю энергию своей башни на стабилизацию Кудринки, спасая запертых в доме жильцов. Близость гостиницы «Украина» помогла, заморозила трещины, зазмеившиеся по цоколю. Чуть помедлив, Мария Громова присоединилась, замкнув треугольник.

Мы же летели вверх, где шел бой, неравный и страшный.

Кто с кем бился? Не разглядеть!

Чем смогу помочь – и сама не знала. Просто мчала на выручку милой Долли, измученной, славной, зависимой. Потерявшей желание жить. Я не слышала, что с ней сделали, я почти не ощущала музыки Пятой, зато било в уши жужжание ос, дополненное шелком гуциня.

Башня норовила нас скинуть, сопротивлялась, не верила. Она почти вышла из-под контроля Лицевого корпуса Брюса. Дом на Кудринской площади утрачивал связь с со-зданием, бился в агонии, умолкал. Стихали моторы бипланов, останавливались пропеллеры, умолкало извечное «от винта»!

Долли, держись, мы идем! Выживи, Пятая, ну, пожалуйста!

Тучи били нас, не пускали, ветер почти скинул Марго со швабры, разметал ее черные волосы, делая воистину страшной. Я подхватила Первую, перетащила на Райта. Кот рыкнул от неподъемного груза, заскользил когтями по стене высотки, но удержался, прыгнул наверх.

– Дом рушится! – прошептала Марго. – Но это не он, а Долли бьется сейчас в агонии, забирая магию всего района.

– Башня сломается? – ужаснулась я.

– Дом удержат, но там, внизу, прорвало канализацию и затапливает бомбоубежище. Если взорвутся трубы, сковавшие реку Пресня…

Я вспомнила о подземных ходах, изрезавших весь район. Потерны, так назвала их Долли. Под высотным зданием на Кудринской площади пряталось бомбоубежище, законсервированное в Перестройку. Если Пресня вырвется на свободу и подмоет опоры потерн, целые улицы рухнут в ад!

Шестая – единственная из сестер, кто не терзался сомненьями. Слезы и крики ужаса не спасали там, где шел смертный бой. Только действие, контратака. Меч мелькал в ее тонкой руке, отбивая прицельные молнии, Лефт метался по парапетам полуразмытой тенью. Варька прорывалась все выше, и я направила Райта за ней. Кот прыгнул, не удержался, снова заскользил на когтях. Кое-как влез на террасу.

Марго спрыгнула на парапет. Обняла меня, потрепала по взлохмаченной голове. Вся такая грозная, неземная, с глазами, раскосыми, как у ведьмы. Хоть иллюстрации с нее рисуй. А может, она знала Булгакова? Лезет же в голову всякая чушь, пробивается в разум на волне истерики!

– Здесь проход к лифту. Я прорвусь изнутри. А ты оставайся на этой террасе и попробуй скрипичным этюдом развеять тучи над башней.

– Там дракон, я его слышу!

– Синг Шё тоже смертен, и я рискну. У меня, кроме Долли, нет близких. Не плачь, мы справимся. Ради нее.

Последние слова Марго процедила, распахивая чью-то балконную дверь, и скрылась во мраке квартиры. Оттуда пахнуло гарью и плесенью.

Я достала скрипку из кофра, с которым уже срослась, будто рыцарь с боевыми доспехами. Посмотрела на жуткие тучи, в которых скрылась Варвара. При чем тут скрипичный этюд, разве дело в репертуаре? Импровизация – наше все. Занавес, рампа, мой выход!

Мелодия полилась сама, будто скрипка ждала лишь команды. За меня играли не руки, а пропитанное болью сердце. Ветер споткнулся о волны звуков, опрокинулся навзничь, будто ребенок, поцелованный океаном, – в пене, в песке, под дых. Башня перестала дрожать, будто в музыке скрывалась пилюля бессмертия, облегчившая боль, придавшая сил. Будто я дотянулась до Долли, скребущей по полу в предсмертном хрипе.

Тучи взметнулись выше, под шпиль, зацепились за звезду, раскачали. Я увидела чешуйчатый хвост, отблеск меча и тело льва с разодранным бронзовым боком. Райт взвыл, как дурной, и кинулся к Лефту, полосуя дракона когтями.

Я вдогонку ударила скрипичным запилом, немилосердным для уха, режущим, будто алмаз стекло. В парапет вонзилась когтистая лапа, ломая ограду террасы, сковырнула ажурную башенку, увенчанную тонким шпилем. Райт спрыгнул обратно ко мне, заслонил, впился в дракона клыками и сорвался вниз с пронзительным визгом, смятый жестокой атакой. Исхитрился вцепиться в балкон, выворачивая когти на передних лапах, вернулся, прижался к ноге, грозно оглядывая небеса. Почти сразу из-за туч показалась Шестая с мечом, замаранным кровью.

– Силен, гадина, – прошипела сквозь зубы, сплюнула полный рот крови. – Обвился вокруг, не пускает. Марго внутри? Там везде дым! Я за ней. Алька, играй, сеструха!

В этот же миг над притихшим городом, придавленным исподней грозой, с тихим звоном треснул магический свод. Вниз посыпались невесомые стеклышки, слюдяные окошки, стрекозиные крылья. Башня на Кудринской площади перестала поддерживать купол.

– Не смейте, командор! – крик откуда-то снизу, голосом Маши Громовой. – Нам тут только океанских штормов не хватало!

Внизу тоже шел бой, страшный и яростный. На кромешников напали марионетки, покорные мелодии циня. От реки бежали китайские пастыри, им наперерез ломился отряд присягнувшего дракону Жуза. Но хотя жнецов было меньше, и сверху они казались утесом, который топил беспощадный прилив, я верила в победу отряда Найхэ. На окрестных клумбах расцвели ликорисы, а талисманы умерили пыл исподов солнечной Азии. Жнецы оправдали название, уводили противников за Желтый источник без права возврата через мост Найхэ. Я пыталась разглядеть Юэ Луна, но с такой высоты не видела разницы, не могла отличить своего Китайца от прочих китайцев отряда.

Впрочем, я не смотрела вниз. Я играла до кровавых отметин, и казалось, что музыка длится века, а на деле прошла всего пара минут, даже Варька еще не скрылась в квартире, оглушенная падением купола.

Я впервые увидела в ее глазах что-то, похожее на испуг. Она беззвучно кричала, смаргивая едкие слезы, а потом мимо нашей террасы пронеслась усатая морда дракона, сминая конструкцию, как салфетку.

Меня опрокинуло вниз, следом съехала Варька, коты нас поймали, подставили спины, но сами падали грудой металла, тщетно пытаясь найти хоть какую-то точку опоры. Время растянулось на доли секунды, выворачиваясь наизнанку.

Внезапно дом на Кудринской площади окончательно умолк и ослеп. Свет погас, затянув окна черным, словно веки прикрыл покойнику. А под нами возникла дорога, зыбкая электрическая дуга, давшая шанс котам. Те оттолкнулись, прыгнули, перелетели на малую башню, ломая шпиль, сбивая скульптуры, еще прыжок, и еще… Приземлились! Твари мои ненаглядные, гордость гостиницы «Ленинградская»!

Земля под ногами дрожала от гнева, или это подрагивали колени после безумного спуска? К нам бежали Обухов и Патрикей…

Из-под шпиля, в огненном коконе, схожим с шаровой молнией, спустилась бесчувственная Марго, задохнувшаяся в вязком дыму. К телу Первой поспешил сам Фролов, проверил пульс, вздохнул с облегчением.

Снова что-то упало с крыши, а когда пыль осела, я закричала. От боли и от осознания правды. В груде битого кирпича лежало растерзанное тело Кудринки. С ребрами, торчащими из пробитой груди, с ртом, перекошенным хрипом боли, с переломанными ногами и свернутой в сторону шеей.

И все же Долли была жива, каким-то чудом, энергией башни! Она еще смотрела на мир, пыталась дышать, скребла пальцами землю.

Я хотела побежать к ней, укрыть. Многие хотели, но остались на месте, тратя бесценные секунды впустую. Потому что над телом Долли склонился Григ, безумный, опасный, настоящий дьявол, покинувший ад. Торс оголен и изранен, черные перья укрыли Кудринку, будто причудливый плащ. Григ даже не смотрел в нашу сторону, сосредоточившись на лице жертвы, впитывая последний вздох, последний взгляд, полный боли и отчаянной мольбы о смерти.

Я слышала, что крики жильцов, гибнущих в ловушке мертвого дома, подпитывают Грига, придают ему силы, он наслаждается их звучанием, как самым желанным концертом. Я видела, что руки его, сильные, тонкие пальцы – все еще находятся внутри Долли, в рваной ране, хлещущей лиловой кровью, там, где недавно страдало сердце.

Он, как маньяк-патологоанатом, вскрыл интересное тело и вынимал орган за органом, раскладывая их на земле. Он упивался агонией Пятой, слизывал с губ брызги крови, будто пряный коктейль. Дегустировал смерть со-здания.

Монстр во плоти, исчадие ада, образ, который мне не развидеть.

Наконец, поднял голову, осмотрелся, прислушался к нарастающей дрожи, к кипучему протесту плененной реки, к звонким трещинам по телу здания. Встретился со мной фанатичным взглядом – ни капли раскаяния, только вызов: правилам, законам, самому себе, тщетно пытавшемуся жить нормально.

Увы, нет чудес, только чудовища!

И не нам переписывать ноты жизни.

Григ улыбнулся жутким оскалом, перевел взгляд на Долли и кратким движением острых, как бритва, когтей перерезал горло Пятой сестре, заставляя умолкнуть навеки.

Сразу все стихло, растеряло накал, обернулось вокруг сознания ватой, пропитанной хлороформом. Успокоилась река, устояла башня, перестала трястись в припадке земля.

Смерть Кудринки, словно желанная жертва, отменила близкую катастрофу.

Григ взмахнул крыльями, срываясь вверх, в самые черные тучи над башней, мелькнул хвост дракона, раздался рык, и оттуда, из мрачных высот, упал шпиль, накрывая Долли звездой. Настала оглушающая тишина.

Через миг-другой она взорвалась, сменилась сиренами скорой, пожарных, бесконечных машин полиции. Но мне было уже все равно.

Сил хватило, чтоб погладить котов, возвращая тварям прежнюю форму. Я упала на Райта, и мы понеслись. От руин, от мертвого тела Кудринки, прочь от страшного выбора Грига. От всей этой мистики, боли и ужаса, въевшихся в разбитое сердце серебром пятиконечной звезды.