Эта башня во мне

3.

– А-ля!

Я вздрогнула от острой боли внутри. Сердце резали на кусочки, будто сквозь него прорастала пятилучевая звезда. Рот раскрылся в отчаянном крике, но звуки не пробили барьер – горло перемкнуло от ужаса, должно быть, только поэтому я не рассталась с остатками булочек, съеденных в МГУ. Запястье под браслетом горело, его явно пытались отрезать, кромсали безнадежно тупой пилой, невидимой на лицевой стороне. Кто? Не получалось понять. Какое понять, я не могла даже думать! Тянулась рукой к экстренной кнопке, а по стеблям татуированных черных роз стекали капли лиловой крови.

… Он не мог сопротивляться, почти не мог, всеми силами противился приказам убийцы, кусал губы, блокируя звуки, – и все равно поддавался. Тело предавало, покупало покой: глаза шевельнулись, указали на стену, украшенную модной абстракцией…

Кондашов, оставивший метку на роковой готической свадьбе, впускал меня в свое тело сквозь рану, пробившую запястье насквозь. Я увидела залитый кровью лофт, огромные окна в лиловых разводах, те самые, из мерзких иллюзий, что ткал для меня сладострастный паук. На полу столько трупов, что крутит спазмами, хочется не смотреть, не знать… Но я не смею закрыть глаза, смотрю вместе с вампирским дядюшкой, любителем съесть талант на десерт.

Меня бережно поднимают на руки и несут куда-то к стене. У того, кто несет, лицо манекена, оттого текущие слезы взрезают кожу, словно ножи, оставляя то ли дорожки соли, то ли шрамы на гладких щеках. Внутри манекена нет музыки, лишь гудящая пустота. Не человек, программа, созданная для службы хозяину. Владелец поменялся, и систему глючит, подтекает электролит «железа»…

– Это где ж таких делают? – улыбается тень в изящной серебряной маске. – Тонкая работа, шедевр. Знаете, господин Кондашов, у нас тоже забавляются с марионетками, но те больше похожи на зомби, тупое, неразумное месиво. А тут – упаковка и содержимое на высшем уровне магии!

– На пятом конвейере фабрики Гордона.

Манекен открывает рот, выдавливает слово за словом.

Я молчу, я слушаю мысли, звучащие в голове Кондашова, его прощальный поклон со-зданию, не захотевшему стать десертом.

Прости… Прощай…

Что ж, самое время. Лучше поздно, чем никогда.

Позаботься о Кларе, она так молода…

– Сетчатка глаз и отпечатки, тайные панели слева от сейфа.

– Так вы – ключ, господин Кондашов? Глупо все замыкать на себя. Недоверие – путь к провалу. Впрочем, милосердие тоже.

Панель с сенсором ближе, ближе. Загорается тревожная кнопка. Оттого ли, что глазами главы смотрит девочка из метро? И не только мое сознание в этот миг срастается с Кондашовым? Я сама перетекаю, мыслями, чувствами, впитываю боль, досаду и страх, надрываюсь злобным бессилием и тоской по погибшему Дому!

В сейфе что-то вспыхивает и дымит, тень в серебряной маске бьет по дверце, и она открывается сама собой. Там лишь пепел и ядовитый туман, от которого падает манекен, успевший наполнить легкие смрадом. Я падаю вместе с ним, на него, что-то в теле ломается, мерзкий хруст, словно подошвой давят жуков… Неужели это мой позвоночник?

Музыка испода… Ее нужно услышать! Ее нужно выучить, чтобы понять, чтобы узнать в толпе! Тень звучит, точно шелковая струна, как океан под полночным небом, как нефритовые блики луны на волнах… Убийственно красивая песня!

– Вы хитрец, господин Кондашов, – хриплый голос у самого уха, звон серебра кованой маски. – Успели позвонить в службу спасения. Но ведь вы понимаете… А-ля! Смертный приговор оглашен. Я тоже слышу музыку сущего: звуки метро, Лубянка. Это закон детективного жанра, свидетелей убирают. Твоя очередь. Я иду за тобой.

Голос смягчает согласные и по-своему тонирует простые слова, еще миг, я пойму, я узнаю! Звезды и змеи, переплетение трав…

Горит на запястье травяной браслет, выдирая меня из кошмара, обрывая последние нити, связавшие с Кондашовым. Резкая боль, кровавые сполохи, мои глаза вытекают в бездну, и мир окутывает коконом тьмы. Чувствую, как последние силы высасывает в алчную пасть склонившейся серебряной тени. Я все же кричу, отчаянно, громко, кричу в потерявшей границы реальности. И выскакиваю из вагона на незнакомой станции.

Минут через пять я пришла в себя, загнанная, взмыленная, как лошадь. Я забилась в какую-то нишу, ревела, всхлипывала, тряслась. Вопреки всему было жаль Кондашова, по-человечески жаль. Пройдя вместе с ним через боль и агонию, я сумела его простить. Все было мелочным рядом со смертью. Все терялось на фоне шепота, похожего на шелест змеи в траве: твоя очередь, я иду за тобой!

А куда он за мной идет? Я – где? Оказалось, не доехала одну остановку до спасительной «Комсомольской». Выскочила ополоумевшей дурой на мрачноватых «Красных воротах».

Красивая станция в классическом стиле, но после увиденного ужаса в лофте от красного цвета меня воротило. Кто-то однажды высказал мысль: мол, эффектная станция, проектировал мастер, но похожа на кусок отбитой говядины. И теперь я эту мысль пропустила сквозь сердце, по-прежнему полное сгустков боли. Я почувствовала себя начинкой в рулете, которую завернули в свежее мясо. Жуткая ассоциация!

Куда мне бежать, где спрятаться? Я ведь только стала со-зданием! Я не знала, зачем меня сделали башней, связали с какими-то меридианами, пролегавшими вовсе не там, где учили на географии в школе. Я не умела сражаться! И еще – переживала за скрипку. Инструмент-то чем виноват? Тем, что его владелица вечно сует нос в чужие дела и таскает с собой потертый футляр?

Я хотела увидеть Грига! Такого, как в первый вечер. Пусть ворвется сюда на байке и увезет по туннелям метро! Ну, пожалуйста, хочу верить в сказки!

Увы, в наше суровое время принцессы спасаются сами и наманикюренными ноготками выцарапывают мир из дерьма.

Одна остановка до «Комсомольской».

Решение проявилось само: укрыться под сводами башни, взлететь на лифте к зеленому шпилю и долго лежать на полу, наслаждаясь уютом и безопасностью, пока не отпустит проклятая дрожь и истерика не стечет водостоками.

Я шагнула на платформу в ожидании поезда, мысленно удивившись тому, как резко опустел центральный зал. Где пассажиры? Экскурсоводы? Где молодежь со смартфонами, подпирающая ниши в пилонах?

Или реальность снова мигнула, перепутала нити с Изнанкой?

Я крепко зажмурилась, а открыв глаза, увидела все, что так жаждала: и студентов с рюкзаками, и парня с букетом, и измученный жарой пестрый народ, от офисных костюмов до цветастых юбочек, едва прикрывавших ягодицы хозяек. Они суетились, бродили по станции, кричали в телефонные трубки или слушали музыку, врубив звук на полную. Кто-то даже карябал ключом по стене, проверяя гранит на прочность. Короче, нормальная жизнь подземки!

Только поезд не спешил подъехать к платформе одной из старейших станций метро.

И все звуки были мертвы, до единого! Даже музыка в наушниках звучала глухо, будто пробивалась из склепа.

На мавзолейной станции не нашлось ни единой живой души!

Меня окружали люди, потихоньку, вальсируя между пилонами, подталкивали к краю платформы. Пассажиры решали свои проблемы, ссорились, мирились, опаздывали, книжки читали, наслаждались прохладой, идущей из глубины туннелей. Но звучали при этом – как кукла из сна, что несла на руках Кондашова. Полная станция манекенов, и наверное, на всех витринах столицы не хватало сейчас безучастных подставок для модных вещей и украшений!

Манекены оттирали к самому краю, как некогда – вечность назад! – подталкивала к обрыву Элен. Я уже заступила за черту безопасности, но еще цеплялась за нее кроссовками, и не знала, как поступить.

Тупик, дорогая, приехали. Поезд дальше не идет, освобождай вагон!

И ведь не доехала самую малость, хоть прыгай с платформы на влажные шпалы и беги в направлении «Комсомольской», призывая на выручку башню.

На помощь, на помощь! Что еще остается, кроме как взрывать гулкие своды отчаянным мысленным криком?

Даже ноги подгибались от ужаса. Я всматривалась в холодные лица, пытаясь найти хоть проблеск рассудка! Плакал же тот манекен, я видела, вдруг их можно растормошить, снять проклятье, вызволить разум? Нужно попробовать, обязательно, вот только пятки моих кроссовок уже ощутили под собой пустоту…

Неужели та тень в светлом костюме – серебряная тень, змеиная – сумела так быстро меня найти и привести приговор в исполнение? Новая мысль о жутком убийце заставила пошатнуться. Вспомнился лофт с невероятными видами, проступавшими сквозь потеки крови, густой запах моря и чешуи, и приторный железный привкус во рту…

Запястье опалило огнем, будто кто-то прижег открытую рану, останавливая чужую кровь. Я невольно вскинула руку к лицу, и коснувшийся меня манекен в ужасе отпрянул от травяного щита. Тогда я сделала шаг вперед, угрожая толпе браслетом. Амулет ордена Субаш вызвал настоящий отлив, так резко расчистилось пространство вокруг.

Я вдохнула запах трав и кинулась в бой. А башня во мне – надо мной, за спиной – вновь сделала стальным позвоночник, влила в руки силу гранитных блоков, наполнила душу церковной сонатой.

Кто-то попытался стащить черный кофр и отлетел в нишу пилона, замер там сломанной статуей. Я всего лишь толкнула, чтобы не лапал святого, и вдруг такой результат! Ну-ка, проверим исподнюю силушку, хотели отведать, милости просим: кушайте, не обляпайтесь!

В следующие пять минут я ощущала себя богатыршей, по-мультяшному крушащей враждебные орды: махнула рукавом – улочка, поддала кулаком – переулочек.

От пережитого ужаса со мной случилась истерика, и если бы не башня во мне – я бы сломалась, рухнула замертво от кровоизлияния в мозг. Слишком много всего, слишком странно и гадко, не хочу, не буду, отстаньте уже! Я орала все это в голос, хохотала и плакала, выла и пела, расшвыривая настырные манекены.

Я почти вернулась в реальность, уже слышала гомон людей, объявления на платформах, песню подземных рельс и ноктюрн ближайшей высотки, Шестой сестры Лицевого корпуса! Еще миг – и прорвется ткань бытия, выпуская меня из иллюзий…

Но вновь стало холодно, до перестука зубов. Разом погасли все верхние лампы, погружая станцию в лиловые сумерки. Недобитые манекены разбежались вдруг, как тараканы, чуя приближение новой силы, дикой и необузданной, спрятались за пилоны, бросились на эскалаторы, освобождая поле сражения.

Инцы пришли из туннеля. Неторопливо, вальяжно. Точно зная, что в этот раз добыча от них не спрячется.

По кровавым пилонам поползли лишайники, пачкая бесценный гранит, оставляя сколы и трещины. Вода просачивалась сквозь стены, натекая в выемки между шпалами, закапала вдруг с потолка, заструилась по ступеням эскалатора. Словно наверху пошел тропический ливень, как уже случалось в столице. И низины подтапливало потоком, с которым не справлялись ливневки и узкие коллекторы старой Москвы. Но лишь увидев черные нити, насквозь пробившие манекен одетого в строгий костюм мужчины, я узнала, услышала тварей, гнавшихся за мной после смерти Элен. Даже Обухов и Патрик с ними не справились, потребовалось вмешательство Грига… Неужели действительно доигралась? Ну что ж, даже короткую пьесу следует завершать ярко!

Истерика закончилась, но вместо апатии во мне пробудилась гремучая злость.

Да достали уже, в самом-то деле! Что за жизнь такая пошла? Каждую минуту норовят сожрать, угрожают, шипят, за пятки хватают!

Я пнула пробивший гранит темный корень, наступила на него до склизкого хруста, выворачивая ступню. Развелось в метро всякой дряни исподней! То крысы с тараканами, а теперь вот это. Куда смотрят московские власти?!

Я вам не еда! Не слабая жертва! Не перепуганный кролик, застывший перед змеей!

Я Аля Вознесенская, Седьмая сестра, со-здание Лицевого корпуса. И во имя Якова Брюса буду чистить столицу от всякой заразы!

Я вновь призвала силу башни, и гостиница «Ленинградская» проросла сквозь меня всеми зубцами, окружила стенами, как щитом. Из ближайшего туннеля донеслось рычание, послышалась грозная тяжелая поступь. Через миг на платформу кто-то запрыгнул, за ним второй, встали рядом, как статуи, прикрывая меня с боков.

Я скосила глаза. Ой, мамочки! Бронзовые львы, а может, пантеры, что украшали парадные лестницы в холле моей гостиницы, самовольно покинули пьедесталы, побросали рыцарские щиты и примчались на помощь хозяйке.

Представив, как бронзовые коты мчатся по площади Трех вокзалов до ближайшего входа в метро, чинно едут на эскалаторах, я невольно хихикнула. На душе стало так легко, что впору взлететь к потолку.

– Проявитесь! – приказала инцам. – Все-таки вы в гостях, пришли убивать – соблюдайте правила.

От этой бредовой речи пахнуло махровой бюрократией детства, когда не было еще Госуслуг, зато «каждая какашка просила бумажку», как утверждала соседка из сталинского дома в Песочном переулке. Я не рассчитывала на отклик, но три тени внезапно обрели черты, некие абрисы в легком свечении, и склонились в низком поклоне.

Захотелось сказать «спасибо» Конфуцию за привитую им любовь к ритуалам и соблюдению правил. Я пафосно поклонилась в ответ, копируя до мельчайших подробностей позу Юэ Луна в парке. Руки бубликом, ладони сцепить, спина под прямым углом. Конечно, для женщин поклон был другим, но этого я вообще не знала, нашли себе китаеведа! Оставалось обезьянничать и кривляться, оттягивая момент поединка.

– За что вы хотите меня убить? – выпрямившись, вопросила я, нагоняя голосом драматизма. Хотела подкрепить свое право хозяина, вольного задавать вопросы, какой-нибудь подходящей цитатой, но увы, кроме гор и рек, высоких, текущих, зеленых – нужное подчеркнуть! – в голову ничего не пришло. А новой встречи с тремя наймитами категорически не хотелось.

– Таков приказ господина, – донеслось в ответ. Еле слышно, дуновением ветра, сквозняком болотисто-влажным.

Казалось, инцы говорят по-китайски, на повышении-понижении, но я прекрасно их поняла. Изнанка ли смешивала языки в один гремучий коктейль, сводила все к общему знаменателю, как было до Вавилонской башни? Или музыкальный китайский язык так воспринимался именно мною?

– Что ищет в Москве ваш господин? – вновь представился убийца в серебряной маске, с черной чешуей, прораставшей сквозь кожу. – Возможно, мы сможем договориться? Я за дипломатию, господа, за мирное решение всех конфликтов.

– Мести и разрушения, – ответил один из абрисов, оплетенный черными нитями.

– Восемь серебряных звезд, – прожурчал вслед за ним второй.

Лес же ничего не ответил, лишь атаковал стеблями, норовя оплести котов. Те рыкнули в знакомой манере, выдававшей влияние Грига, и бросились рвать клыками всех, до кого могли дотянуться. По залу прошел хруст и скрежет.

Вода мне была не страшна, я уперлась всеми стальными сваями, что вбили под «Ленинградской», спасаясь от влажного грунта. Но вот черные нити оказались сильнее. Они оплетали лианами, жгли кожу неведомым ядом. Травяной браслет взрывал темный кокон, розы из-под запястья побивали нити шипами, и все-таки я сдавала позиции, слабела, теряла контроль.

Понаехали!

Отчего-то эта стремная фраза, отдающая шовинизмом, сделалась девизом битвы во мгле, в изнанке «Красных ворот».

Понаехали, понимаешь. Амулеты им отдавай! Месть им нужна и разрушения!

Главное, откуда у нас восемь звезд, если высоток – семь? Или приснопамятный Дом Советов, недострой Лицевого корпуса, – то бассейн «Москва», то храм, – успел заиметь звезду? Интересно, кому она назначалась!

Григу? Самойлову? А может… Сталину?

Какие глупости приходят в голову, пока бьешься на пределе сил, пока сдираешь руками, когтями, зубами липкую темную мерзость. Металлическим котам хоть бы хны, а мне, живой, не заслониться от ударов стрекучих щупалец, которыми обернулись нити. Мне больно, больно и горячо…

Но все же, где восьмая звезда? Куда пропала? Кто ее охраняет?

Нити подбили колени, оплели голени, дернули. Вода обернулась тонким мечом, подступая к самому горлу.

Понаехали, твари!

– А ну, расступись! – раздался задорный девичий голос. – Нельзя на недельку метнуться в отпуск, чтоб в Москве не случился бардак! Вы что устроили в моем доме?

Она рухнула откуда-то сверху, будто прыгнула бомбочкой в озеро, пробивая ногами все толщи воды. Приземлилась королевой на клетках пола, светлых и бурых, в самый раз для шахмат. Уперлась каблуками в гранит, взмахнула гибким мечом. Рыжая коса, толстенная, словно сплетенный канат, взметнулась, отбивая атаку корней.

– Седьмая пусть отдыхает! – скомандовала пришлая девушка, озаряя мрак задорной улыбкой и россыпью веснушек по вздорному носику. – Кошаки, прикрывайте с тылу. И не дайте тварям уйти!

Она врезалась в трио инцов, так буднично, что я расслабилась. Села, скрестив ноги в ближайшей нише, призвала целительную силу гостиницы, и стала смотреть долгожданное шоу под названием: «Можно я отдохну, а за меня подерутся другие?».

Между тем, под сводами «Красных ворот» закончилась драма «Убей Аленушку», быстренько промотали титры и пустили китайский боевичок «А ну стой, я сказала, а то порешу!» с рыжей бестией в главной роли.

Она прыгала, крутила сальто, садилась на шпагаты, зависала в воздухе, дралась всем, что попалось под руку, даже схваченным за хвост кошаком. Беспощадно рубила тонким мечом, отсекая от теней сгустки силы.

Рыжая, мелкая, верткая. Тонкая, как игла.

– Как тебя зовут? – крикнула я неугомонной Шестой сестре, со-зданию «Красных ворот».

– Варррварра! – рубанула она в этот миг, почти полностью лишая внутренней силы тень, управляющую корнями. – Варварка, можно Варька. Но про косу шутить не советую, достали аллюзии с русскими сказками.

– Понимаю, – хмыкнула я. – Меня зовут Аля. Алёна. И мне тоже опостылели подколки с козлятами и копытными лужами.

Рыжая в пируэте, которому обзавидовались бы примы балета, показала знак одобрения. Соседка по району мне очень понравилась.

– Лихо у тебя получается, – искренне одобрила я, осознав, что Варька не убивает, а загоняет троицу в круг, вычерченный тонким мечом. Берет, так сказать, с поличным, может, и права зачитает, если они есть у теней!

– Привычка, – отмахнулась Варвара. – Я – единственное со-здание, кого угораздило жить над метро. Из башни проход в вестибюль, каково! Это ж додуматься было нужно! А оттуда всякое лезет, особенно по ночам. Так что доставлять посылки Фролову для меня в порядке вещей. А ты, сестренка, отлично держалась. И звери твои – просто монстры, гляди, как чернявого измочалили!

Бронзовый кот (правый, судя по лапам) затащил в круг ошметки инца, выпускавшего ядовитые нити. Остальные уже бились в ловушке старославянского заговора, укрепленного пятиконечной звездой. С момента появления Варьки они были обречены, потому как на территории башни никто не может сравняться с со-зданием.

– Вот и все, теперь чай с ромашкой и разговор по душам, – хмыкнула довольная Варька. – Лезут во все щели, погляди на них! А мне потом прибираться…

Она не успела договорить: один из инцов внутри поклонился, признавая поражение в поединке, сотворил какой-то знак уцелевшими пальцами. В круге разгорелось свечение, что-то зашипело, пахнуло плесенью… А когда спецэффекты угасли, среди черт и резов охранного круга в лужице черной жижи валялся тоненький корешок, усохший и дохлый, как мышиный хвост.