Эта башня во мне

5.

Фролова появление гардемаринов вкупе с их желанием поддержать двух прелестных со-зданий не затронуло с пометкой «вообще никак». Хештег «полный игнор», продолжаем следствие. Он даже не прокомментил мой новый статус.

Разумеется, для командора моя инициация не стала новостью, но все-таки немного обидно. Как-то я привыкла среди людей, что коллеги поздравляют с небольшими победами: переездами, ремонтами, присуждением премии. Или с получением сольной партии в перспективном оркестре Лицевого корпуса. Я понимала, что ему не до этого, но все равно скорчила мину.

Потом вздохнула, как перед казнью, набираясь то ли воздуха, то ли сил, и доложила в подробностях обо всем, что случилось за день. О знакомстве с Марго и Долли, о возвращении из МГУ и о страшной гибели главы Дома Иллюзий. О том, что невольно стала свидетелем, за что поплатилась бы жизнью, если б не вмешательство Вари.

Шестая дополнила мой рассказ, не в меру драматичный и красочный, детальным описанием тварей. Выдала их останки властям. Задумчиво подытожила:

– Тени были явно нездешние, шеф, так, дешевый экспорт с Востока. Их подняли не в нашей стране, ну, по крайней мере, далеко от Москвы. Вся Изнанка в курсе, что Ворота – моя территория, нужно быть тупым, как полено, чтоб там нападать на Седьмую.

– Вы поймали его, командор? – дернула я Фролова. – Я смогу опознать по музыке, Кондашов за тем и позвал…

Фролов долго оглядывал меня сверху донизу, неприлично долго, даже Варька смутилась. Бросил через плечо Даниле:

– У Кондашова был шрам на запястье? Аля утверждает, он ткнул осколком.

Обухов нахмурился:

– Нет. Я лично осматривал тело. Вернее, то, что осталось. Ошметки, сломанная груда костей, высушен до самого дна. Но запястья сохранились, что удивительно. Оба без повреждений. Я еще подумал, что странно…

– Запястья без повреждений, – строго сказал мне Фролов, сделав знак курсанту заткнуться. – Видите ли, милая барышня, мы кое-что смыслим в розыске. Способны прочесть следы и даже слегка, по-дилетантски, слышать музыку сущего. Не так, как отмеряно вам, но учуять отзвук струны я могу. Вкупе с опустошенным сейфом и разразившейся над башней грозой это выглядит весьма подозрительно. Кондашов гонялся за архивами Брюса и недавно нарыл один артефакт, опередив Бюро. Глава Дома Иллюзий страстно мечтал возродить ритуал со-зданий и связать себя с этой вот башней, – он указал на небоскреб, вдвое, а то и втрое превышающий мою «Ленинградскую».

– И что? – устало спросила я, чувствуя, как берет за горло апатия.

– А то, моя драгоценная, – Фролов продолжал сверлить меня взглядом, будто дырку в стене под картину прокручивал, – что мы нашли в сейфе пепел. А согласно следам, к сенсорам сейфа приложили пальцы правой руки Кондашова и отсканировали сетчатку.

– Но он вызвал меня, активировав связь! Через чертов шрам на запястье! – я сунула ему кровавую метку, совсем забыв о браслете Грига. А командор при виде браслета скривился, как от пощечины. – Он смотрел в эти сенсоры моими глазами!

– Две сетчатки наложились одна на другую, вызвав иллюзию взлома, и включили дезактивацию? – еле слышно предположил Данила.

Спасибо, Данечка, милый! Хоть в ком-то здесь пробудился разум!

Но Фролов взъярился на гардемарина:

– Отстраню, если будешь ей потакать! А вы, госпожа Самойлова…

– Вознесенская, – поправила я голосом, ледяным, как айсберг. – Не смейте называть меня этой фамилией!

Фролов поперхнулся. Продолжил тоном, доморозившим все, что не успела я:

– Госпожа Вознесенская, очень прошу: перестаньте покрывать Воронцова и чинить препятствия следствию. Улики против него бесспорны, Грига видели у небоскреба сразу после случившейся бойни. Способ убийства, кража бумаг, гроза, электрические разряды, обесточенная башня «Питер» – все говорит против него.

– Да при чем тут Григ? – удивилась я. – Не слышала его музыки, даже близко там ничто не жужжало, когда погиб Кондашов…

Я моргала глазами и пыталась понять. Раз за разом проваливалась в тот кошмар, что оставил мне Кондашов на память, но Грига там не было, я бы учуяла, его мелодию ни с чем не спутать, этот выводок ос заставлял меня вздрагивать и активировал мурашечный обморок от предвкушения встречи.

– Если он заморочил вам голову, пользуясь вашей влюбленностью, и отправил сюда обеспечить алиби… Это глупо, госпожа Вознесенская, нам надлежит работать вместе, вы не можете покрывать убийцу. Полагаете, должны ему за спасение? Все долги уже списаны, пошел новый отсчет.

– Григ никуда меня не отправлял, что я вам, посылка? Курьер? – немедленно вызверилась я, осознав, в чем меня обвиняют. – Я же вам описала, что видела! И меня попытались убрать, как свидетеля, а еще…

– А еще, – ответно взбеленился Фролов, – настоящие свидетели видели, как ваш драгоценный Григ Воронцов выбежал из небоскреба, пытаясь кого-то убить! Хватит, Аля, очнитесь уже! Он заморочил вам голову, наплел с три короба и отправил ко мне. Напавшие в метро восточные тени, по всему, служили Тамаре. Дети ордена Субаш – твари, в которых человечности – кот чихнул. Зачем вы пытаетесь их обелить? Озвучить любимый девиз Григория? «Милосердие – ключ к провалу!»

Я не стала дослушивать. Надоело. Злые слезы застыли в горле, меня трясло от обиды и ярости. Приехала, дурочка, помогать. Забыла, в какой стране проживаю! Уже есть версия, есть козел отпущения, а мои показания – бред влюбленной девицы. Вот так живешь на свете, живешь, а потом узнаешь о себе интересности. Нет у меня, по версии следствия, ни разума, ни чести, ни совести. Одни лишь гормоны и маникюр! Хотя… Маникюр тоже отсутствует.

Что за сексизм, господин Фролов!

– Знаю я этот девиз, командор. Самойлов записал в дневнике. Вывел гигантскими буквами, как главный лозунг карьеры. Вот кто был гадом и тварью, идущим к власти по головам! Совсем, как вы, господин начальник. Я не лгу, я не слышала музыки Грига, зато знаю, как звучит тот, другой. Не хотите слушать – не надо, гоняйтесь дальше за тенью в маске, он вам еще подкинет работки. Валите собак на Григория, как сделал это Самойлов!

Я уже тряслась так активно, будто сидела на электрическом стуле, тут и до припадка недалеко. Слезы вырвались из глаз, потекли и высохли, так горячи оказались щеки. Делалось трудно дышать, говорить из-за подступавшей реакции. Так всегда крутило, бессильной злостью, когда сталкивалась с несправедливостью. Да черт с ним, с Григорием, сам отобьется, что я ему, адвокат? Но за что меня нагибать ниже плинтуса? Мы ведь даже не любовники с Воронцовым…

– По времени не сходится, командор, – снова вклинился Обухов. – Если верить показаниям Вари, на Алю напали в тот самый момент, когда видели в небе грозу и Григория. Я тоже хочу его посадить, но не мог он все это придумать, чтобы состряпать алиби. Попросту не успел.

– Если б захотел… – начал Фролов.

– То есть, – неожиданно вмешалась Варька, отталкивая в сторону Патрика, норовившего ее приобнять, – мне вы тоже на фиг не верите? Так, господин командор Бюро? То есть, по-вашему, два со-здания Лицевого корпуса Брюса – ни на что не годные дурочки! Вот спасибо, любезный, столько лет притворялись, а тут буквально открыли глаза. Утверждаете, мы заодно с Воронцовым? Ну-ну, начальник, шейте дальше чернуху. Три инца у «Красных ворот» никогда не служили Тамаре. Исследуйте улики, господин командор, а потом уже стройте выводы. Кроме того, на Седьмую сестру сначала напали марионетки, подчиненные клана Гордонов. Полагаете, Дом Манекенов приперся, чтоб подыграть Григорию?

– Варенька, – смущенно пробасил Патрикей. – Рыжик, не горячись!

Шестая вскинула к небесам подбородок, всем видом выражая протест, и резко дернула меня за руку:

– Пойдем отсюда, сеструха. Жалею, что подбила тебя дать показания этим придуркам. У них уже есть теория, а мы в нее не вписались. Дальше пусть сами копаются. Завтра Марго собирает сходку, там и обсудим в кругу друзей…

Я вырвалась из хватки Шестой, сдвинула с плеч футляр, бережно вынула скрипку. Там, где бесполезны слова, где разум заляпан исподней грязью, а логика потеряла смысл, можно пробиться лишь чистыми звуками. Подумать только, еще с утра я играла для Юэ Луна симфонию МГУ, а теперь… Струны отозвались дрожью и болью.

В звуках скрипки слышался хруст костей и кровавое бульканье, звенела серебром маска испода, шептались оплетавшие его тени. Шумел океан под полночным небом – внутренней печальной мелодией, прорывались нефритовые блики луны, прорезали скопление грозовых туч, зависших над свинцовыми волнами. Летел перебор убийственной песни, дрожали испачканные кровью струны… Скрипке сложно изобразить гуцинь, но восточная мелодия исподволь, нехотя проявилась в сплетенных нотах. Башня «Москва» отозвалась долгим стоном, выхаркнула с кровью новые трупы.

Тот, кто ее утопил в лиловым, убивал не по злобе и не сглупа. Не было состояния аффекта, чистого, звонкого гнева, свойственного Воронцову. Один холодный змеиный расчет. Медленно прорастала звездчатка, шелестела в траве чешуя…

Я не знала, как еще достучаться, и просто играла убийство, то, что смогла услышать, запомнить, навеки пропустить через сердце. То, что связывало меня с Кондашовым, вдруг порвалось с плотоядным чмоканьем и отлетело в небытие.

Я играла и плакала по мерзкому типу, что мечтал довести меня до черты, чтобы выпить гной, разъедающий душу. Я ревела, потому что и палач Кондашов не заслуживал такой участи, хотя он был сожран опасным хищником, которого сам и наметил в жертву.

Кто-то к нам бежал, но я не слушала, насилуя пальцами гриф, я выплескивала скопившийся яд, заслоняясь от мира музыкой. Но шепот пробился, вспугнул, захлестнул, заставил остановиться.

– Господин командор, вы должны посмотреть! На запястье жертвы проявился шрам. Свежий порез от стекла! Его не было, я клянусь, а тут как будто иллюзию смыло, когда барышня заиграла…

Я молча спрятала скрипку в футляр. К черту ваше агентство «Брюс». С какой стати вам помогать? Подозреваете Грига – бог в помощь. Флаг вам в руки, барабан на шею, электропоезд навстречу и манекены на станцию! А Брюса – машинистом состава!

Свистом подозвала котов. Лефт и Райт махнули хвостами, всем видом показывая, что не собаки, но подчинились, притрусили к ногам. Смерили взглядами шефа кромешников, пренебрежительно фыркнули. Умницы котики, что за прелесть! Мне воспитание не позволяло, а они так точно отобразили все порывы чуткой души.

Варька снова отклеила лапищу Патрика от своего локотка, демонстративно отвернулась от командора и подошла ко мне, обняла. Фролов не пытался нас удержать, мы же оседлали котов и, не прощаясь, сгинули, метнувшись по кромочным петлям обратно, полетели в темных туннелях.

Впервые за долгие дни мне было по кайфу, что я не одна. У меня появилась подруга, соседка по району, сестра. Казалось бы, после предательства Ленки, я уже никому не открою души. Но… Варвара неровно дышала к Патрику, а выбор сделала в мою пользу. Она верила мне, не кромешникам, хотя долгие годы работала с ними, дружила, сражалась, любила. Наверное, потому что знала, каково это – быть со-зданием. Пропустить через душу все сваи и камни, рвануться шпилем в московское небо. Я ничем не заслужила доверия, но внезапно оказалась своей, как глупый волчонок, прибилась к стае и сразу стала частью команды.

А Фролов? Клятая Изнанка, при чем тут очередной командор, зацикленный на виновности Грига?!

– Тот, кто подарил тебе фенечку, – Варька ткнула в браслет на запястье, когда мы домчались до «Красных ворот», – не самый плохой испод. Просто натура у него говенная и репутация скверная. Не обольщайся насчет Григория, он может быть заодно с той тенью. Но в этом мы разберемся сами, внимательно изучив улики, ага?

Она хихикнула и растворилась во мгле, сквозь толщи земли, гранита, бетона поднимаясь домой, в квартиру под шпилем. С потолка долетел еле слышный шепот:

– Если веришь, верь до конца. А я с тобой. До завтра, сеструха!

– До завтра, – ответно шепнула я. – И я с тобой, помогу, чем смогу.

До гостиницы «Ленинградская» я добралась в фиолетовых сумерках. Коты проскользнули по кромке, а я гордо вошла с главного входа, толкнув историческую «вертушку».

Тотчас, как по команде, ко мне устремилась девица в форме. А я-то хотела отдохнуть в тишине!

– Госпожа! – истерила девица, отвешивая низкий поклон. – Простите меня, госпожа, в отеле чп, я не знаю, что делать!

Интересный концерт намечается. С виду – обыкновенная девушка, и звучит – человек человеком. Отчего же я ни с того ни с сего сделалась вдруг госпожой, решающей все бытовые проблемы? Гостиница крутит ее сознанием? Я влияю на персонал «Ленинградской»?

Не было сил разбираться в деталях. Позже спрошу у Шестой.

– Что случилось? – вновь прорвалась усталость, и апатия надавила на плечи.

– Львы пропали! – разревелась девица, размазывая тушь по щекам. – Мы накрыли тканью их постаменты, мол, животные на реставрации, полицию не вызывали пока. Кто мог их умыкнуть, госпожа? И главное, щиты ведь остались!

– Свидетели есть? – улыбнулась я, наблюдая, как светлый атлас, прикрывающий постаменты, наполняется содержимым. Скатерти на чехлы пустили? Совсем уже офигели?

– Сама видела, – всхлипнула девушка. – Вон оттуда, по правой лестнице, выбежал парень, голый по пояс, красивый такой, длинноволосый, я залюбовалась, а он… Встал между львов, вскинул руки и как крикнет на весь отель: «Просыпайтесь!» Вроде молнии даже с ногтей сорвались, а львы шелохнулись, честное слово, потянулись, как кошки тянутся, зарычали и куда-то исчезли. Только щиты рухнули с грохотом, вон, даже выбоины на полу, плиты придется менять.

Сердце замерло, отказавшись работать. А потом завелось рывками, неровно, как неисправный мотор. Перегрев, господа, вода закипела. Крыша едет в обратную сторону.

Вот вам еще доказательство! Григорий зачем-то приперся в гостиницу, когда на меня напали в метро. Есть свидетельница, господин Фролов, эта девочка даст показания, а ведь в данный момент Кондашов уже умер. То, что у Грига есть пропуск в отель, выданный Софи Вознесенской и подтвержденный моим приглашением, я сохраню в секрете. Не одобрите, обзовете дурой. Но если Грига осудят, – с вас ведь станется, господин командор, – найдутся свидетели в его пользу.

Я подошла к постаменту, сдернула снежный атлас. Не скатерть, а штора из банкетного зала, тоже так себе применение. Под шторой обнаружился бронзовый зверь, обхвативший лапами щит. На постаменте у правой лестницы скучал его верный товарищ. По щелчку моих пальцев трещины в плитах срослись, уничтожая улики.

Главное, чтоб несчастная девушка не заметила, что мерзавцы-коты исхитрились поменяться местами, вон как жмурятся от удовольствия и рычат, облизывая клыки.

«Чтоб ночью сели, как полагается!» – мысленно приказала я.

А вслух успокоила администратора:

– Видите, все в порядке. По Москве идут магнитные бури, случаются разные галлюцинации. Хорошо, дорогая? Ну вот и славно. А если коты снова исчезнут, захотят, скажем так, погулять, просто не поднимайте шума. Отель отведет глаза посетителям.

«Ленинградская» словно подернулась дымкой, заскрипела лифтами, крутанула «вертушку». Приняла к сведению просьбу со-здания. Коты блаженно сощурились, предвкушая новые драки с исподами. Засиделись, бедняжки, на одном месте!

Решив проблему с пропажей статуй, я торопливо впрыгнула в лифт и поехала, наконец, домой, гадая, зачем прилетал Григорий.

Подозрения подтвердились: дверь на террасу была открыта, скелет Самойлова накрепко связан и спрятан под столом в кабинете. Рядом лежала стопка костюмов и френчей военного образца с короткой запиской:

«Продай на Авито. Это барахло стоит недешево».

В шкафу же, рядом с концертными платьями и нарядами Софи Вознесенской, теперь висели рядком черные рубашки, пиджак и куртка, вечерний костюм и даже фрак, пахнущие так, что голова шла кругом. Тем особым мужским ароматом, что будоражил во мне все гормоны, мирно дремавшие долгие годы.

Я уткнулась носом в черную куртку и дышала им, снова и снова. Сдернула с вешалки мужскую рубашку, накинула на плечи, прошла на кухню, представляя, как он меня обнимает. Жалкое, слюнявое зрелище, но я не смогла устоять.

На кухне ждал новый сюрприз. Чашка с остывшим кофе, надкусанный бутерброд с колбасой. Засохший эклер на блюдечке.

Против воли нарисовалась картинка: Григ привез часть одежды на смену, чтоб не дразнить меня голым торсом и не рядиться в «барахло» генерала. Будто планировал прилетать, ужинать вместе, ходить в кино! Сел перекусить от щедрот «Ленинградской», дожидаясь ее хозяйку. А потом услышал мой внутренний вопль, истерично зовущий на помощь. Кинулся вниз, разбудил котов, отправил их по Кромке в метро. А сам рванул наперехват дракону! Потому что если б тот ужас в маске успел добраться до нас с Варварой, мы лежали бы рядком у «Красных ворот», холодные, как мрамор вокруг.

Конечно, вы правы, господин Фролов, я ужасно зависима от Воронцова, я теряю рассудок при его появлении. Как иначе объяснить тот сомнительный факт, что я доела его бутерброд, выпила кофе, целуя чашку с той стороны, где он касался губами? Что упала в кровать в его рубашке, надетой вместо пижамы?

Ведь я понимаю умом, что Григ может быть связан с драконом! Может быть в сговоре с кем угодно. Что вы готовы ему приписать половину преступлений Москвы. Такова репутация Воронцова, маньяка, убийцы, последней сволочи.

Но что же делать, кромешник, если для меня Григорий – герой, вновь и вновь спасающий от погибели? Я – все то, в чем меня обвинили, зависимая влюбленная дурочка, продавшая душу дьяволу. И, возможно, еще расплачусь за это всем, что дорого в жизни. Но пока я верю ему, а не вам!