Эта башня во мне

1.

Если и мечтала я отоспаться, судьба вновь обломала по крупному.

Потому что в восемь утра «Ленинградская» загудела, как стартующий самолет. Перепуганная до смерти, я подскочила, путаясь в широкой рубашке Григория, свалилась с кровати на пол, рассадив обе коленки, и прислушалась к тому, что творится в башне…

После неспокойной и влажной ночи, проведенной в метаниях и полубреду, полном крови, трупов и манекенов, показалось, что снова нападают инцы, присланные оборотнем в серебряной маске. Я даже успела заползти под кровать в каком-то бессмысленном детском стремлении спрятаться в пыльном углу от всех ужасов взрослой жизни. Но сны растаяли в лучах солнца, шарящих с видом бывалых грабителей по всем уголкам квартиры, а звуки «Ленинградской» успокоили нервы не хуже настойки пустырника.

Обычное мирное утро, кто-то выезжает, кто-то хочет позавтракать, большинство мирно дрыхнут в кроватях, досматривая сладкие сны. Впору завидовать, а не пугаться. Скучная жизнь обывателей, о которой только мечтать…

Снова гул, неприятный, настойчивый. По паркету заклацал Самойлов, ткнул костяшкой в черный дисковый телефон, надрывавшийся на трюмо в прихожей. Надо же, освободился, я ж тебя оставила под столом в кабинете, не хотела прикасаться к подобной сволочи!

Старинный аппарат, с внушительной трубкой, висящей на затейливых рычажках, гудел, подмигивал красной лампой, намекавшей на важность звонка. Я буркнула встрепанное «але» и услышала бодрый голос Шестой:

– Неужели еще дрыхнешь, сеструха? Офигеть, время к обеду!

Я проверила смартфон: нет, часы не стоят. Восемь утра, чтоб ей пусто было.

– Короче, – не слушала вздохов Варька. – Через час собираемся у Марго. Я у тебя через тридцать минут. Мы же снова на котах по Кромке, Седьмая?

В голосе было столько мольбы и предвкушения скачки, что я невольно хихикнула. Вот не зря говорят в народе: маленькая собака – всегда щенок. Сотню лет разменяла Варвара, а осталась в душе ребенком.

– Может, лучше на метро, без выкрутасов?

– Вот еще, толкаться в час пик! – привела контрдоводы Варька.

Моя попытка доспать полчаса накрылась огромным тазом.

Я вынесла ей кофе в фарфоровой чашке и два круассана с шоколадной начинкой. Варвара умяла их в пять минут, с восторгом разглядывая котов и поглаживая лапу левому.

Мое туманное будущее вдруг обрело кристальную ясность и заиграло яркими красками! Разумеется, в фантазиях Варьки мы уже крушили всякую нечисть, что прорвалась с исподнего дна. В любое время суток звонит телефон, я прикладываю руку к виску, отдавая честь командиру, коты взнузданы и готовы к рывку. Оружие? Ну, у меня есть маузер, из которого самоубился Самойлов. Прикуплю к нему серебряных пуль…

Как бы ей намекнуть помягче, что у меня есть планы на жизнь? И разрывание на куски страхолюдин – хобби так себе, не в моем пошлом вкусе? Я – унылая мещанка, интеллигенция, не пригодная к призыву ни в какие войска. Предел мечтаний – спокойное чтение старинных фолиантов в уютном кресле, а еще – музицирование в светлом зале в попытках добиться идеального звука.

Шестая шумно хлюпнула кофе, сдала чашку подоспевшей администраторше.

– Вот! – торжественно возвестила Варвара, вручая скромный мешочек. – Тут пыльца беспамятства, подарок, сеструха. Достаточно кинуть щепотку на ветер. Обычно его выдают в Бюро, но после вчерашнего, как понимаю, ты с ними знаться пока не желаешь. Хотя Обухов тебя защищал! И так смотрел вслед, чуть кофр не спалил! Кстати, зачем ты снова со скрипкой?

Я действительно прихватила футляр, чувствуя себя неуютно без любимого инструмента. Вырабатывалась особая мания, зависимость от смычка и струн. Но с другой стороны, пригодилась же! Только музыку кромешники и услышали, ей почему-то больше доверия, чем самым искренним словам и поступкам. Музыка что-то будит внутри, заповедное, позабытое. Звук – древнейший инстинкт человечества на уровне «свой-чужой», он дает иллюзию защищенности и предупреждает о близкой опасности. Самая первая музыка – песни шаманов первобытных племен – собиралась из звуков как привычных с детства, так и запредельно-чужих, создавая особую магию.

– Ты снова зависла, Аля? – Шестая мотала рукой перед носом. – Погнали, Первая ждать не любит. А собрание через двадцать минут!

Коты управились за пятнадцать. Вылетев из подземки на станции «Университет», они с разгону ломанулись вверх, по стенам главного здания, и домчали нас до самого шпиля, где над изящной «Ротондой», в которой запрятан музей Земледелия, приютилась квартира Первой сестры.

После, с видом великомучеников, покорно несущих крест, Лефт и Райт присели на солнышке, спустившись на крышу предпоследнего яруса, среди колосьев золоченой пшеницы, составлявших вычурные вазоны. Полезные мне достались зверюги. Всегда любила семейство кошачьих, а от этих ни шерсти, ни аллергии, и по углам не гадят. По стенам скачут, как по асфальту. И монстров грызут, будто жирных крыс.

Шестая уже пританцовывала, выстукивая в окно дробный марш. Нужно было цветов на клумбе нарвать, что мы, как лохушки, ломимся в окна без шампанского, конфет и букета! Где романтика, господа?

Нас впустила удивленная Кудринка. Долго-долго моргала глазами и выглядывала из окна, разыскивая вертолет. Коты ее проигнорили и притворились горгульями на крыше собора Парижской Богоматери, даже позы схожие изобразили.

Долли махнула рукой, досадуя на странности мира, и потащила меня знакомиться.

Со всем подобающим официозом я была представлена Элеоноре Кротовой, Второй сестре Лицевого корпуса, со-зданию гостиницы «Украина».

– Ах, что вы, это слово такой моветон, остановимся на «Редиссон Хотел», окей?

Ну окей, хотя какая ж ты Редиссон! Разве что упакована по высшему классу, все до единой шмотки – брендовые, из самых распоследних коллекций! Хоть сейчас подавайся на конкурс «Мисс Мира».

Третьей сестрой, тоже фирмовой, приодетой в заграничные бренды, оказалась Катерина Стрельцова, со-здание высотки на Котельнической набережной. Катерину я видела по телевизору, она вела ток-шоу, снималась в кино и вообще довольно активно использовала жителей дома: актеров, режиссеров, продюсеров.

Меня оглядели с головы до пят, весь мой невзрачный прикид, прическу, вернее, ее отсутствие, бирюзовые наушники, драные джинсы и потертый кофр за спиной. Я слышала счетчики в их головах, будто моя стоимость, как человека, вычислялась по одежде на теле. Я же оценивала их по звуку: сильные, способные к магии, но за мелодией башен – своего почти не осталось, все разменяли на модные фишки и миллионные просмотры в ютубе. Хайп подменил самосознание!

Катерина пожала мне руку, утверждая, что если со мной поработать, можно скроить что-то стоящее, годное для экрана. Главное, найти особый стиль магии, сочетаемый с обликом «Ленинградской», но этим пусть займется Варвара.

Будто магия – аксессуар, вроде сумочки или шляпки.

Тем временем Шестая общалась с Кудринкой, смачно расписывая вчерашний бой и наслаждаясь ужасом Долли. Потом добралась до старших сестер.

Я едва сдержалась от смеха, когда невысокая Варька хлопнула по предплечьям красавиц, возвышавшихся над ней на безумных шпильках, обозвала их Котельней с Окраиной, разодетыми каланчами и бодро потопала в мою сторону, щеголяя разношенными кроссовками.

В отличие от них звучала Шестая, как готический собор, как рыцарский замок, привыкший к ежедневной осаде. В ее музыке были металл и порох, рокот таежных лесов и звон непостроенных железных дорог, о которых мечталось в юности.

– Расслабься, Седьмая, не на параде! – улыбнулась мне Варька, как доброй подруге. – Этих фиф не стремайся, нормальные бабы, только на шмотках повернуты. Мы ждем Первую и Четвертую, что само по себе напрягает: уж кто-то, а МИД с МГУ опаздывать не приучены. Тебе есть чем заняться? А то пойдем к Долли, потусим, пока она стол накрывает. Марго расщедрилась на фуршет и пару бокалов шампанского…

Я кивнула на полюбившийся столик, на котором лежали вчерашние папки. Варька их оглядела, поморщилась и больше не лезла с идеями. Я же снова придвинула «Лицевой корпус» и погрузилась в чтение.

В прошлый раз остановилась на том, что Самойлов заполучил документы из тайного архива Якова Брюса: некий план по перестройке Москвы и письмо к Якову Брюсу, написанное лично Петром. Вытащив из папки пачку листов, собранных металлической скрепкой, я наткнулась на новый исторический пласт: после 1929 года Самойлов, а вместе с ним и командор КИКа Федотов буквально заболели архивами Брюса, а через них – уничтожением опасного ордена Субаш.

Из подборки документов удалось узнать, что гражданину Г. А. Воронцову по личной просьбе С. Вознесенской, поддержанной командором Федотовым, было выдана путевка в Ялту, в санаторий к известному психиатру для лечения сводной сестры, Тамары Андреевны Воронцовой, с полным пансионом на целый год. Я пыталась прикинуть по тем временам, сколько стоила такая путевочка, но не смогла представить. Разумеется, Григ медлить не стал, подхватил Тамару под белы рученьки и рванул с сестрой на курорт.

В отсутствие младшего Воронцова начался активный прессинг старшего, главы ордена Субаш, самого Сухаря. Его дергали по допросам, спрашивали о бумагах, пропавших в усадьбе Глинки. Пытались подкупить, убедить, но Сухарь их попытки не оценил, с допросов уходил, если делалось скучно, усилий кромешников его задержать не замечал в упор. А за помощь с архивом назначил цену, да такую, что в докладных записках, отправленных на имя Сталина, Федотов постеснялся озвучить.

В общем, вел себя Сухарь неразумно, нарывался, хамил, не желая признать, что ситуация изменилась, и в Москве хозяйничают другие, не терпящие конкуренции, люди. Его сила была велика, но пришедшие к власти чины и не таких ломали.

Кстати, эти чины не знали, что он – колдовское со-здание, искусственно полученный монстр, считали просто сильным исподом, сумевшим в царские времена пригнуть старушку-Москву. И если бы не Самойлов!

Это он убедил командора Федотова в необходимости ареста главы. Самойлов всего лишь искал архив и хотел покопаться в Сухаревке в отсутствие Воронцова. Разумеется, к этому времени башня, как площадной фигляр, меняла личины и амплуа: там устраивали филиал Мытищенского водопровода, размещали различные организации, создали Коммунальный музей! Но это было всего лишь прикрытие колдовского назначения башни – главной резиденции ордена Субаш.

Когда арестовывали Сухаря – несколько строчек в газетных вырезках, зато кипы бумаги в отчетах КИК – кромешников полегло немеряно и ущерба городскому хозяйству было нанесено без счета. Список разрушений по Китай-городу, Садовому кольцу, даже Лубянке едва уместился на двух страницах убористого машинного текста. Орден – на то и орден, что состоял не из одного Сухаря вкупе с Григом и Тами. Воронцову поклялись в вечной верности сильные чаротворцы, каждый из которых получил долю силы от сопричастности к башне. Оружием ордена Субаш были талисманы и артефакты, созданные некогда Яковом Брюсом. Самойлову пришлось поднять всю Изнанку, посулив передел территорий. Об этом я узнала из дневника, в официальных бумагах КИК нет ни строчки о сговоре с темной братвой, понаехавшей в Москву на кровь революции.

Ради архивов Брюса Самойлов едва не разрушил Кремль, погубил сотни кромешников. А самих бумаг не нашел, хотя обшарил всю башню. Вывод: нужно искать тайники! Всю Сухаревку разобрать по кирпичику до фундамента и подземелий, тщательно просеивая каждый слой. Это походило на сумасшествие, на болезненную одержимость, которую Самойлов оправдывал любовью к истине и еще почему-то – любовью к Софи Вознесенской.

Его жажда сокрушить святыню кромешников, башню Якова Брюса, в которой зародилось движение, не нашло понимания у Федотова, зато откликнулось Кагановичу.

У этого видного деятеля тоже отыскалась идея фикс по расчистке столицы от наследия прошлого. И на эту благую почву удачно легли замыслы Брюса по перестройке старой Москвы по английскому образцу светлой памяти Кристофера Рена. В самый мозг пробились двенадцать лучей по двенадцати зодиакальным созвездиям, разбегающиеся от Кремля. А еще геопатогенные зоны и слияние магических меридианов!

Почему Лазарю Кагановичу так уперлась именно Сухаревка? Отчего привиделось в безумных мечтах, как выпрямляет он дерзкой рукой Сретенку и Лубянку, будто проведенные «пьяным сапожником», и выстраивает на их месте проспект, чистый и ровный до самой Ярославки?

В папке нашлась и бумага за личной подписью Кагановича, в которой значится, что командор Федотов за «вмешательство в классовую борьбу в вопросах архитектуры и за препятствие претворению в жизнь решения партии и правительства» снят с занимаемой должности КИК и отправлен на Колыму. Новым же командором КИК назначен майор Самойлов, как оправдавший доверие партии.

Вырезка из газеты «Рабочая Москва» от 17 августа 1933 года сообщала о сносе Сухаревой башни, как мешающей движению транспорта, с тем, чтобы к 1 октября Сухаревская площадь была очищена.

Кто слил этот инсайд в газету, для истории осталось загадкой. Но Самойлов в дневнике рвал и метал, обвинял всех в измене родине и лично ему, командору КИК.

А меня озарило догадкой, что за спасение башни тайно взялась Софи Вознесенская. Она сумела поднять общественность, видных деятелей архитектуры, но увы, лишь отсрочила приговор. Слишком многое стояло на кону для Самойлова, чтобы отказаться от сноса башни. Слишком многое он жаждал найти.

Я успела, пока дожидалась сестер, прочесть копию письма архитекторов от 27 августа, умолявших Сталина и Кагановича спасти этот памятник петровских времен. Они обещали представить проекты реорганизации Сухаревской площади с тем, чтобы расширить проезжую часть без сноса красавицы-башни.

Увы, вслед за этим письмом отправился в Крым, где отдыхал Сталин, личный доклад Кагановича. В нем, помимо доводов о расчистке района и обустройстве современного центра, помимо того, что «построена башня Петром I в честь полковника Сухарева, который зверски подавил стрелецкий бунт», впервые в обращении к Сталину упоминается и Сухарь. Каганович докладывал, что древний испод, самовольно захвативший территорию башни, не только утаивает документы мистического содержания, но и дерзко именует себя хозяином Москвы златоглавой, истинным заступником и защитником. Мол, «покуда стоит рассветно-розовая башня в белокаменных кружевах, быть мне государем столицы и править ее Изнанкой».

Говорил ли подобное сам Сухарь?

Мог сболтнуть в гордыне и пафосе, но вряд ли в здравом уме.

В папке сохранилась и копия ответной телеграммы Иосифа Сталина от 18 сентября: «Мы изучили вопрос о Сухаревой башне и пришли к тому, что ее надо обязательно снести. Предлагаем снести Сухареву башню и расширить движение. Архитекторы, возражающие против сноса, – слепы и бесперспективны». Отправлено из города Сочи, подписано Сталиным и Ворошиловым.

А вот что докладывал Кагановичу неугомонный Самойлов.

1933 год, 3 октября. Докладная записка командора КИК Самойлова С. С. Секретарю ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу

Дорогой Лазарь Моисеевич!

Осмелюсь доложить, что группа архитекторов (как то академики И. Э. Грабарь, И. А. Фомин, И. В. Жолтовский, А. В. Щусев и иже с ними) состоят в сговоре с орденом Субаш, глубоко враждебным политике партии, или даже тайно являются членами исподнего ордена. Все их попытки отстоять башню не что иное, как саботаж строительства новой Москвы и поиска исторических документов, захваченных и сокрытых орденом Субаш. Также расцениваю их действия как попытку обвинить Советскую власть в необоснованном вандализме.

Однако ж настоятельно рекомендую не взрывать Сухареву башню, а разобрать осторожно, по кирпичам, дабы найти искомое. Ниже привожу краткий список, взятый из разных источников, того, что могут скрывать стены башни, в которых основоположник Брюс спрятал архивы КИК.

Хочу особо отметить, что если из этого списка хотя бы одна вещица отыщется, сразу станет могущественным артефактом в борьбе за победу мирового пролетариата и послужит во славу Советской власти!

1. Книжица, тайными буквами выписанная из чернокнижия, свод магии черной и белой, кабалистики и прочих чудес, 100 листов;

2. Свод о кудесничестве, чародействе, знахарстве и ворожбе. Русское чернокнижие, собранное русскими знахарями, рукопись скорописная;

3. Книги Орфея, содержащие заговоры, очищения, приговоры для усыпления змей, 4 тома, скорописная рукопись, 8000 листов;

4. Книги Сивилл, двенадцати сестер: прорицание воли богов и предсказание будущего, 12 книг, 12000 листов, полууставная рукопись;

5. Черная книга, писанная волшебными знаками, коей бесы поклоняются и служат, и приводят владельца к власти над миром. По легенде, писана до Ноева потопа, сохранилась на дне морском в горючем камне алатыре. Ныне спрятана в Сухаревой башне, проклята страшным проклятием на десять тысяч лет. 180 тысяч листов.

Есть иные списки в легендах и мифах, связанных с именем Якова Брюса, но перечислять все занятные книги скрытой библиотеки не вижу особого смысла.

Отдельно подчеркну: библиотеку Брюса некоторые труды возводят к библиотеке Ивана Грозного, утраченной, но, возможно, найденной в ходе постройки Сухаревой башни вместо деревянных Сретенских ворот, куда, по легендам, был проложен тайный ход от Кремля».

Было много проектов, протестов, арестов. Башню не удалось отстоять.

13 апреля 1934 года Сухареву башню начали ломать. Медленно снимали слой за слоем, сбивали кувалдами беломраморный декор. Будто человека пытали с особым сладострастным садизмом.

Тогда-то вдруг и открылись факты, повернувшие ход истории.

В тот миг, когда сняли шпиль и сбили балюстрады наружных лестниц, сидевший в заточении Андрей Воронцов завыл в голос от нестерпимой муки и согласился сотрудничать, лишь бы оставили башню в покое!

У запертого в одиночке узника, отмеченного печатью бессилья КИК, под строжайшей охраной и ежеминутным надзором стали вдруг сами собой ломаться с виду крепкие кости, выпадать зубы и волосы. Кожа слезала буквально пластами, будто пыточных дел мастера изощренно срезали по миллиметру будущий материал для торшера. А ведь в камеру никто не входил!

Шептали, что бесы добрались до отступника, и лишь Самойлов связал в уме факты: мучения Воронцова и постепенное исчезновение башни…

Я читала и пыталась представить, каково это – разрушаться заживо. Погибать вместе с каменным зданием, связанным магией и серебряной кровью впитанного амулета. А ведь мечтала, идиотка такая, разрушить гостиницу «Ленинградская», чтобы вынуть звезду из груди! Против воли я смотрела на руки, истинное сокровище всех музыкантов: что, если пальцы сломаются первыми! Смогу ли я жить, не играя?

Я так плотно нырнула в тридцатые годы, что не заметила, как четыре сестры разом перестали болтать и уставились на вошедших. Лишь когда тишина оглушила, я вскинула голову и захлопнула папку, возвращаясь из неприятного прошлого в еще более неприятное «здесь и сейчас».

Потому что в покои Первой сестры, кроме Марго и со-здания МИД, с которой я не успела расшаркаться, вошел командор Фролов и пристально оглядел собрание.