Инвестиго, затерянные в песках

Глава 22 Ангел

Крижен поднял взгляд в небо и увидел, как к нему слетаются чивины в жёлтых нарядах. Их было десять, и все трубили в свой рог, синхронный полёт закружился вокруг его персоны, и они медленно планировали вниз.

Маг и готов был проникнуться торжественной атмосферой, но вместо этого смачно проблевался коричневой жижей. Из него вышло столько выделений, что становилось страшно — как оно в нëм поместилось? Паразит явно успел похозяйничать внутри и удалял сейчас всё ненужное.

Миндальный привкус во рту, оттопырившийся живот и покрывшаяся мелкими пятнами кожа навевали на мысли, что ксилотид захватит его тело гораздо раньше чем через сутки. Что самое противное, пернатые куротрахи всё дудели и дудели, действуя на нервы.

— Да понял я, понял — завалите уже хлебальники! — крикнул он им, но те и не думали слушаться, словно издеваясь над ним.

Какая тут победа? Ему не хватает одного кулона, а значит, в ближайшее время он превратится в очередную марионетку Гильермо, и в следующей игре будет носиться с этим: «К-к-к! Уо-оооо!»

Наконец, когда в небе показалась алая фигура инвестиго, чивины закончили свой спектакль и встали по стойке смирно. Маг летел в воздухе как какой-то посланец смерти. Потоки ветра так хитро обволакивали всю фигуру, что тому не приходилось их контролировать ладонями.

Эффектное пикирование, такая же самоутверждающая остановка и Гильермо уже на земле идёт навстречу «победителю». Строй чивинов почтительно разошёлся, пропуская наместника.

— Крижен, поздравляю! Молодчина, с пожаром было просто великолепно. Ты знаешь, только между нами, я поставил на тебя, — он толкнул его локтем, как старого приятеля, и вдруг обеспокоенно посмотрел на посеревшее лицо. — Что это с тобой, немножко заболел?

— Простудился, — сдерживая очередной позыв, ответил маг, чем вызвал широкую улыбку у Гильермо.

— Одной ногой в могиле, но не сломлен, да? Вот это по-нашему. Я, было грешным делом, подумал будут скучные мольбы. Ну, ты знаешь вот это вот всё… Неприятно, — сморщился инвестиго, помахав пальцами, будто вспомнил что-то противное. — Надо всё-таки уважать себя. Если собрался умирать, ну так умри достойно — этим и запомнишься. Я правильно говорю?

— Мне насрать, чем я там запомнюсь, просто отдай мои деньги Нике, и покончим на этом, — издеваться над собой он не позволит, однако при упоминании имени девочки глаз инвестиго раздражённо дёрнулся. — С ней всё в порядке? — сразу же спросил Крижен.

— Видишь ли, — заложив руки за спину, ответил Гильермо. — Тут есть небольшая загвоздка — она сбежала.

— Как сбежала? Вы что совсем идиоты за ребёнком не смогли уследить? — рявкнул Крижен и двинулся на мага.

— Моя вина, но что поделать? Я там только ночую, зачем в пустом доме столько охраны? Все уже наказаны, а деньги… Тут надо решить вопросик.

— Издеваешься?

— Немножко, но давай к сути. У нас сложилась уникальная ситуация. Не скрою, я бы предпочёл оставить всё как есть — такая история могла бы быть ммм… — мечтательно протянул он, — но я человек слова и кое-кому пообещал разобраться. За тебя вступились.

— Кэтрин? — уточнил Крижен.

— Ага, — раскачиваясь на носках, протянул Гильермо. — В общем, у меня есть вот это, — он разжал ладонь, показывая кулон с антидотом, и снова закрыл её.

У Крижена затеплилась внутри надежда: — неужели аристократка смогла уговорить инвестиго его пощадить? Это даже звучало нереально. Если получится освободиться, то, что делать? Выгодней ли получить деньги и скрыться без всякой миссии?

«Нет», — одёрнул он сам себя, это неправильно.

— Предлагаю справедливый обмен: твой выигрыш на мой кулон. Как тебе предложение?

Ясно. Этот своего не упустит. Видимо, всё отразилось на лице художника, потому что инвестиго издевательски заржал.

— Фух, это было потрясно, друг. Нет, Кэтрин в самом деле гений — оно стоило того, ха-ха. Ну что ты решил?

— Я согласен, — этих слов и ожидал самодовольный Гильермо, но Крижен добавил, — только с одним условием.

Тот не поверил своим ушам и собирался было взорваться от возмущения, но маг поспешил разъяснить.

— Я хочу отблагодарить госпожу Соммула за её великодушие и нарисовать для неё портрет.

— Портрет? — удивился инвестиго.

— Да, раз денег у меня теперь нет и ребёнка тоже, единственное, чего я хочу — это заняться любимым делом.

— Ты не пойдёшь искать девчонку? — чувствуя подвох, немедленно спросил Гильермо.

— А смысл? — угрюмо ответил Крижен и сплюнул коричневую жижу себе под ноги. — Если даже твои ищейки не смогли её найти, то у меня и подавно не получиться. Да и не родная она мне, так — прибилась на время.

Инвестиго сверлил Крижена взглядом, как недоверчивый хищник, прежде чем напасть на ядовитую дичь, но художник после всего случившегося не выказывал сильных эмоций и апатично игрался в эти гляделки.

— Хорошо, будет тебе портрет, лови, — кинул тот магу кулон. — Полмиллиона фалеров хе-хе, Крижен, ну ты и лопух, — усмехаясь, он накрыл алым капюшоном голову и взмыл в воздух. — Я к гостям, тебя проводят, — после этих слов он выстрелил собой, как из пращи, и унёсся в сторону гор.

Крижен один за другим откупорил кулоны и вылил их содержимое себе в рот. После пятого наружу пошла коричневая пена, а дальше… Это событие настолько мерзкое, что его лучше не вспоминать.

— Стой на месте и не дрыгайся, — в десятый раз попросил художник, стараясь сконцентрироваться, но, как назло, рука нервно телепалась, и работа не спорилась.

— Как тут соберёшься, если ты такие вещи предлагаешь? — прошипела ему Кэтрин, чуть нагнувшись вперёд. — Ты вообще нормальный такое говорить? Похитить… — она махнула головой в сторону двери. — Я этого не слышала, и не надо было меня втягивать — один раз решила побыть благодарной и вот результат.

— Я тебе сейчас башку проломлю, сиди смирно, — Крижен раздавил кисть пополам большим пальцем и забрызгал портрет краской.

— Пошëл ты. Ты псих, только попробуй на меня руку поднять — сгниëшь в темнице. А твоя задница превратится в проходной двор для членов фатачи — это я тебе устрою.

— Не устроишь.

— Устрою, ещё как, — гневно раздувая ноздри, ответила Соммула. — Неужели ты думал, я так просто соглашусь? Мы с тобой квиты — я тебя вытащила из Игры, ты мне помог в Ваабисе. Всё. И так уж и быть, я забуду твою просьбу и никому ничего не скажу, — язвительно закончила она, выпрямившись и заняв нужную позу.

Крижену выделили мастерскую для работы, снабдили всем необходимым и велели закончить портрет в течение недели. После этого он волен был идти на все четыре стороны, но вот в чём вся соль: Гильермо чётко дал понять — в чужаке-рилганце он не нуждался. Каким бы сильным тот ни был. Это даже не обсуждалось. Дописывай портрет и вали. Точка.

Это значило бы провал миссии, но у Крижена оставалась последняя ниточка — противная шлюшка Соммула. Пока что она умело подогревала интерес инвестиго к себе, но это пока. Никто не давал гарантий, что она скоро наскучит капризному наместнику, и на горизонте не замаячит более свежее мясо.

— Это твоё последнее слово?

— Альтэндо подери, да! Отвяжись уже, — она поправила оборку своего розового платья и застыла, но Крижен не спешил возвращаться к работе.

— Знаешь, я не хотел до этого доводить, но всё же придётся, — задумчиво кивнул он и ткнул в неё обломком кисточки. — Я могу тебе предложить нечто такое, от чего ты никогда не откажешься, ни под каким предлогом.

— Пф, — закатила глаза аристократка. — Что ты можешь дать, денег, что ли? Не смеши меня, даже за те полмиллиона, да что там — за миллион я не согласна…

— А узнать, кто убил твою дочь — на это согласна?

Вкрадчивый голос заставил госпожу Соммула замолчать. Она вперилась в собеседника холодным взглядом. Всем своим умом, всеми чувствами Кэтрин пыталась отыскать хоть грамм лжи в глазах художника, в его мимике, в его поведении. Проблема была в том, что лжи не было. Её женское чутьё это быстро уловило, потому дама встала, подошла к Крижену и положила ему руку на плечо.

— Это значит да? — спросил он.

Она провела ладонью до его шеи и обхватила её, будто хотела придушить. Большой палец с ногтем царапнул по коже возле артерии и замер. Лицо Соммула приблизилось.

— Кто?

— Кто умертвил Марту таким ужасным способом? — не поведя бровью, переспросил он. — Кто выпотрошил её живот и бросил умирать на воротах родного дома как распоследнюю собаку?

Кэтрин прикусила губу, а из правого глаза медленно потекла слеза. Она отпустила его шею и повернулась спиной. Пара коротких движений и она привела себя в порядок.

— Откуда ты знаешь?

— Скажем так, преступники тоже сплетничают, только по-своему. Я тебе жизнью приёмной дочери клянусь — сведения точные.

— Значит, — она повернулась к нему. — Значит, ты понимаешь мою боль? Почему тогда не скажешь просто так?

— Понимаю, — подтвердил он. — В этом есть и мой интерес, и если ради этого интереса мне нужно побыть мразью, я ей буду. Самой ничтожной, извивающейся, ядовитой и смертоносной.

— И какой же ты пример подашь своему «интересу»?

— Я уничтожу себя, — ответил он, нагибаясь к уху Кэтрин, — чтобы мой «интерес» жил, даже если он не оценит моих стараний. Я весь мир брошу на чашу весов, пусть хоть все сдохнут — плевать. Ради его безопасности я предам, убью, отрежу от себя кусок, запытаю до смерти, если надо, и только потом буду думать, какой пример я подаю. А сейчас я должен сделать то, что должен, и не тебе мне читать мораль, Кэтрин.

— Ты как с языка снял мои мысли, — в глазах аристократки зажёгся блеск.

С каждым его словом она чувствовала, как спирает дыхание. Всё, что говорил этот далёкий от её идеалов человек, было ей знакомо. Всё это она перемолола у себя в душе и так не смирилась со смертью мужа и дочери. Даже уничтожение Ваабиса не дало ей облегчения, и внутри всё ещё кипела кровавая жажда мести. Она хотела разорвать на куски того, кто погубил еë дитя.

Возможно, именно этот коктейль больных чувств заставил женщину потянуться к губам художника.

— Давай не будем делать ошибок, о которых потом пожалеем, — твёрдо сказал Крижен, отстранив её от себя, и распалившееся сознание Кэтрин мигом остудилось.

Она смахнула его руку со своего плеча и уверенно уселась на стуле.

— Доделай сегодняшнюю работу, — велела она.

— Мы договорились?

— Да, договорились, но Гильермо придёт проверить, как идут успехи и если поймëт, что ты ничего не делаешь, будут вопросы.

— Почему ты уверена, что придëт?

— Он слишком подозрительный, так что не знаю, что у тебя там за комплексы, но возьми себя в руки и нарисуй хоть что-то.

Крижен швырнул в угол поломанную кисть и взял новую. Перед ним был набросок. Должно пройти ещё много времени, прежде чем тот превратиться в полноценный портрет. Однако для Крижена было физически сложно рисовать людей, особенно женщин. Единственное исключение — это Гург. С ним почему-то не было никаких проблем.

Он медленно вдохнул и выдохнул, а потом приступил к работе.

Широкая кисть грубо наметила скулы — угловатые тени легли как ножевые срезы, подчёркивая благородную жёсткость овала. Той же кистью, повернув ребром, Крижен обозначил линию лба — один уверенный мазок свинцовыми белилами с каплей охры. Неровный край оставил там, где начинаются волосы. Далее набросал глазницы — грубый мазок холодного серо-фиолетового, чтобы «провалить» глаза внутрь. Пока это просто тени — позже там загорятся зрачки.

Потом треугольник носа, рот и подбородок с шеей — на этом силы его покинули.

— Достаточно, — довольно кивнула Кэтрин, когда обошла Крижена сзади, художник нагнулся и спрятал лицо в трясущихся ладонях. — Я достану отличное снотворное с отсроченным действием, но пока нужно, чтобы ты вёл себя как пай-мальчик. Не вздумай облажаться, — шепнула она ему на ухо и, цокая каблуками, вышла из мастерской.

Крижен убрал руки и посмотрел на холст. У него появилось дикое желание избавиться от этой картины, как от чего-то проклятого. Он ненавидел её, как и всё то, что приходилось рисовать через силу.

Поэтому всё его творчество строилось на добровольной основе: когда ему хотелось, он рисовал, когда не хотелось — занимался чем угодно, но к мольберту не прикасался. Это было негласное правило.

Подавленный и вывернутый наизнанку, он вышел поскорее и хлопнул дверью. Всё, что он хотел — напиться. За этим и отправился в гостевой зал, где его на входе окликнул Гильермо.

— А вот и наша творческая личность. Давай иди сюда, поделись успехами, а я тебя кое с кем познакомлю, он прямо твой брат по уму — тоже любит всю эту мазню. Давай, давай, чего встал?

В помещении был накрыт стол с закусками и выпивками, только из гостей всего один человек — одетый со вкусом мужчина: под мышкой трость, шея повязана красным шарфом, высокие сапоги и самая бросающаяся в глаза деталь — зубы. Большие торчащие передние зубы на вытянутом вперёд любопытном лице, напоминающем бурундука.

— А мы, кажется, уже знакомы, — как-то ехидно улыбнулся Дитис Сиренхолм. — Не думал, что снова встретимся, мастер Крижен.

— Ого, вы такого мнения о нашем общем друге? — удивился Гильермо. — Я думал, он себе цену набивает, но если даже такой въедливый знаток, как вы, Дитис, признаёте его талант, то моё почтение, — инвестиго отвесил шуточный поклон, давая Крижену пожать потную ладошку аристократа.

— Жаль, что мы расстались при столь неприятных обстоятельствах, — вздохнул ценитель картин.

— А что такое? — тут же навострил уши Гильермо. — Я обязательно должен услышать эту историю, нет, это невозможно! — сказал он и поспешил налить в бокалы вина. — Вот возьмите, мой друг, у вас какой-то нездоровый вид. Выпейте и присядьте, — он указал художнику на стул и заставил опрокинуть в себя выпивку. — Полегчало? А пока ждём хлам моего отца, я категорически настаиваю на подробностях, а вы, Крижен, пейте-пейте, вам надо хорошо питаться после Игры.

Дитис во всех подробностях описывал приключения художника в королевстве Сорк, а их виновник успел всосать полбутылки и едва притронулся к холодным закускам.

— А потом их нашли закапанными на границе, всех четверых, представляете?

— Значит, наш герой-любовник сейчас в розыске? Что же ты, Крижен, так не бережёшь дамские сердца, может, и к моей Кэт клинья подбиваешь? — в полушутку спросил тот, но взгляд был холодный, как колючий снег.

— Она не в моём вкусе, — дерзко ответил Крижен и поднял глаза на инвестиго.

— Просто он у тебя дурной.

— Согласен, — кивнул маг, салютуя бокалом в честь Гильермо, и опять отвлёкся на накрытый стол.

— В Карраре никто никого не выдаёт, — как бы между прочим заметил Гильермо. — Надеюсь, вы как гость не против такого подхода? — поинтересовался наместник у Дитиса.

— Никаких возражений, — ответил аристократ и погладил свою трость по «голове», точнее по литому набалдашнику в форме бурундука. — А вот и наш шедевр, не терпится его увидеть, столько слышал о нём от вашего батюшки.

Лекарь Илай на пару с новым чернокожим охранником занесли в зал пыльный прямоугольный чехол, в котором хранилась картина. Пока возились с треногой и установкой, Дитис, как истинный эстет, попытался вызвать хоть немного эмоций у владельца картины, чтобы тот разделил его восторг, но Гильермо, как и до этого говорил, оставался безразличен к искусству.

— Её нарисовал один неизвестный молодой художник лет двадцать назад, сейчас откроют, и скажу, она или не она, — покачал пальцем коллекционер, и, как только холст упал, он мелко-мелко захлопал в ладоши, как маленький ребёнок. — Да это она, господин наместник, вы даже не представляете…

С холста грустным взглядом смотрела совсем юная девочка в белом кружевном платьице. Казалось, её вот-вот унесёт в небеса лёгкий ветерок. Лицо — само воплощение невинности: большие ясные глаза, будто вобрали в себя всю синеву неба, а длинные шелковистые ресницы отбрасывали лёгкие тени на чуть розовеющие щёки.

Прозрачно-фарфоровая кожа с едва заметным румянцем притягивала взгляд, а губы мягкие, нежно-розовые, слегка приоткрытые замерли, как перед тихим смехом или просьбой. Еë светлые волосы струились по плечам до самой поясницы и колыхались в невидимом танце с воздухом.

Блики прятались в складках её платья, как если бы оно само излучало мягкий свет. Всё настолько детально и по-настоящему, что захватывало дух. Протяни руку, и юная дева сойдёт с холста.

— Настолько идеально переданную красоту должно было оттенить уродство. Обратите внимание на фон, — Дитис указал набалдашником на разлившееся мертвенно-чёрное пятно за её спиной. — Ещё чуть-чуть и бедняжку охватит тьма, только приглядитесь.

— Ага, — зевнул в кулак Гильермо.

— В создании этой картины участвовали трое: отец, сын и дочь.

— И что же они, по очереди, что ли, рисовали, семья художников?

— Нет, — Дитис облизнул губы, — рисовал сын, а отец в это время…

Крижен так громко стукнул бутылкой по столу, когда её ставил, что на пол упало два бокала и разбилось. Гильермо кинул на него сердитый взгляд, но, заинтересованный историей, снова повернулся к гостю.

— Что там с отцом?

— Этот гений рубил топором позирующую дочь, пока та не испустила дух. Затем он взялся за сына и под страхом смерти заставил рисовать.

— И зачем он это сделал?

Сзади Крижен встал и шаркающим шагом направился к выходу.

— Чтобы другая крайность красоты, уродство этой жизни, впиталась в его кровь, чтобы получился недостижимый идеал, картина, после которой ты либо сходишь с ума, либо превращаешься в чудовище, — благоговейно выдыхая каждое слово, закончил Дитис.

— И за неё ты готов отдать двести тысяч? — хмыкнул Гильермо.

— За неё я готов… — аристократ вовремя остановился, понимая, что неуместно бравировать ценой в собственную жизнь в присутствии психопата — чего доброго, тот заберёт эту плату. — Да, за неё я готов отдать двести тысяч фалеров. Наш друг ушёл спать?

— Кажется, он был чем-то расстроен.