Кондитер Ивана Грозного

Глава 11

Пока мы с мужиками сооружали второй тандыр, монастырь переживал очень неприятные для себя и всех его жителей перемены. Сегодняшней ночью доселе не шибко наглевший, трусоватый и надолго «залегающий на дно» после «дела» ворюга потерял голову и слегка «пощипал» жилой корпус, который я для себя окрестил «общежитием монахов среднего ранга». Они тоже у купцов закупались, и по утру обнаружилось аж трое пострадавших.

Крыс ненавидят в любом социуме, и это на взгляд любого здравомыслящего человека единственно правильное отношение к оным субъектам. Кража сама по себе грех, даже если воровать что-то у врагов (хотя тут есть нюансы), а когда внутри монастыря заводится тот, кто обносит своих же… Хуже этого может быть только маньяк.

Епископ, которые скоро нагрянет, по общему мнению всех, с кем я об этом разговаривал, едет не ради инспекции, а лишь прикрывается ею, на самом деле собираясь по просьбе игумена поймать воришку и вернуть монастырю покой. Соверши свой грех воришка один-два раза, никто бы в набат бить не стал, а напротив – постарались бы «замолчать» проблему. Суеты лишней, особенно если в ней участвует начальство, никто не любит, но решить проблему своими силами местные не смогли, а вор, собака проклятая, грешит систематически и униматься не собирается.

Так-то первая кража еще месяца за три до моего здесь появления случилась, но длинный интервал до следующего преступления – аккурат на второй день моего в монастыре пребывания – никого не обманул: тот же это лиходей, как пить дать!

Впрочем, «детективная миссия» епископа не помешает ему и впрямь провести инспекцию. Чего два раза ездить? Удобно очень: в ходе расследования все равно придется шататься по монастырю и опрашивать его жителей, так чего бы заодно отчетик в аппарат не составить?

Ну а ворота монастыря с сегодняшнего утра закрыты наглухо, и не работают ни на впуск, ни на выпуск людей. Если бы местные знали словосочетание «чрезвычайное происшествие», они могли бы называть случившееся «режимом ЧП», а так им приходится грустно шутить про осаду и много разговаривать о воровстве: и чехвостя ворюгу, и ведя длинные диспуты о природе воровства. Это мужики-работяги, с которыми я большую часть времени тусуюсь, люди очень даже рациональные, философии и богословию в целом чуждые, а вот монахи здесь общаются как надо, о Вере, Боге и прочих высоких материях.

Помимо блокады, по воле игумена приняли и другие меры: удвоилась и дневная, и ночная охранные бригады, в кельях и служебных помещениях прошли (и проходят до сих пор) повальные обыски. Причем довольно хитро – чтобы не допустить обид на недоверие, инициативу как бы выдвинули «низы». Прятать нам нечего, братцы, давайте обшмонаемся по доброй воле, дабы старшим батюшкам не пришлось делать это принудительно. Нормальное перекладывание властью ответственности за непопулярное решение на сам «народ», короче.

Ограничили и свободное перемещение по монастырю. Теперь в храм да столовую ходят не как раньше, хаотично собирающимися группками, а колоннами под предводительством старшего батюшки, в соответствии с имеющимися в его голове списками, а вне колонны покидать места работ запрещено. Даже мне запрещено, несмотря на очевидное алиби – из-за того, что я чужак, внимание ко мне с самого начала приковано особое, и при каждом акте воровства я благополучно дрых в своей келье, о чем есть свидетельства «дежурных».

К счастью, вчера, после работы, я успел сделать то, что не получилось бы сегодня – сходить в небольшое крыло каменного «административного» здания, монастырскую библиотеку. Там я ни разу не был, поэтому, сказав «боевому монаху» цель своего визита, с удовольствием крутил головой. Интересное началось сразу за привычно темным и узким коридором: большой зал был оснащен столами, лавками, шкафами с наименее ценными книгами (не так уж их много здесь, но часть, уверен, в будущем будут являться культурно-исторической ценностью) и обладал чуть более большими, чем обычно, окнами – для компенсации зимних температур предусмотрена пара каминов в обоих концах зала. Ну как «каминов» - так, очаги, и коптят они когда работают не хуже кухонных.

Книги поценнее хранятся в кельях и «офисах» старших монахов и специальных, усиленно охраняемых книгохранилищах и ризницах, а здесь – только то, что потребно для обучения или активного переписывания.

Вот последнее – точнее, не само переписывание, а профильный монах – мне и был нужен: выдав ему лист и мелкую монетку, я попросил его соорудить «азбуку». Могу и сам, конечно, там букв не то чтобы сильно больше, чем в привычном мне алфавите, но у него-то получится красивее, а это для неизбалованного каллиграфией и яркими красками Федьки, возможно, послужит дополнительной мотивацией.

Монах-переписчик работу сделал как говорится «не отходя от кассы» - сразу же вооружился кисточкой, макнул ее во флакончик с красными чернилами и показал класс, всего за пять минуток украсив лист аккуратными, украшенными теми же «летописными» завитушками, буквицами. Монетка, кстати, ушла не в карман к нему, а будет потрачена на пополнение канцелярских запасов. Мог и наврать в этом моменте, но народ здесь даже среди не носящих рясы с подрясниками ко вранью не склонен: веруют все, от мала до велика, и даже если за ложь не накажет Господь, за нее крепко спросят окружающие.

За остаток позднего вечера Федька выучил классическое трио «Аз, Буки, Веди», а остальное мы учим прямо сейчас, потому что ни я, ни пацан очень удачно не заняты. После изучения азбуки попробуем научиться читать по слогам, но вообще я подумываю сунуть уже чего-то одному из склонных к учительствованию монахов, потому что даже средневековый педагог, если имеет богатую практику, гораздо лучше в плане облучения азам грамматики и счета, чем кондитер из будущего.

***

На кухне было малолюдно: вечер, основная работа давно закончилась, но в свете прибывающего уже послезавтра епископа батюшка келарь передал мне намек от игумена, мол, было бы здорово угостить уважаемого человека чем-нибудь этаким. Ну да, Мясоед закончился, наступил Успенский пост, придется попоститься, но епископ-то нагрянет первого августа, в Медовый Спас, а значит пиру быть, пусть и «веганскому». Мясные, молочные и «яичные» продукты в Успенский пост запрещены, что никоим образом не усложняет мою задачу: много, настолько много в голове блюд, что несколько «слитых» сейчас вообще на мою профессиональную востребованность не повлияют – мне еще многие годы будет чем удивить даже самого взыскательного едока, а когда этот этап жизни останется позади, мне уже и блюда-то «придумывать» будет не надо.

Помимо меня и батюшки келаря, здесь присутствуют повар Михаил и парочка его ближайших и опытнейших коллег. Готовим мы не на всех, как это обычно на кухне происходит, а маленькие порции, чисто попробовать и одобрить в качестве составляющей грядущего пира. В данный момент Михаил под моим руководством варит грибной соус, а я – заворачиваю в капустные листья разную начинку, типа долма:

- Листья любые можно использовать: хошь – капустные, хошь – свекольные, хошь – виноградные, лишь бы не горькими были да не шибко твердыми.

Начинка простая, «веганская»: овощи, гречка, грибы.

Рядом, за отдельным столом, занимаются тестом другие повара. Пирогов не будет, будут пряники, причем не абы какие, а «утилизационные». Сегодня, заглянув на кухню перед обедом – чисто посмотреть как дела идут, вдруг чего посоветую, отчасти мое детище все же – я узрел, как Михаил ругает младшего повара за то, что тот припер негодный, сильно забродивший мед. Полагаю, такой можно перегнать для злоупотреблений, но в целом он даже в медовуху не годится, и его как правило выбрасывают или сбывают кому придется за бесценок, терпя убытки и давление жабы.

Словом – когда я предложил пустить порченный мёд в дело, Михаил был очень рад, а батюшка келарь тем более: повару-то «переводить» продукты мешает природная рачительность, а келарю по должности за это переживать приходится.

Медовые пряники будут, постные, без яиц. С религиозной точки зрения не докопаться, и я был рад, что еще до режима ЧП и до обретения Федьки сносил свои вещи в монастырскую прачечную. Там я нашел поташ, карбонат калия, без которого пряников из такого меда бы не получилось. Эксперименты проведены еще до начала приготовления долмы и грибного соуса – я нагрел немного забродившего меда в отдельных котелках, поэкспериментировал с долей поташа и остановился на образце золотисто-карамельного цвета.

Повторив «образец» в бо́льшем объеме, я добавил туда муки и велел поварам как следует поработать над тестом. Работа механическая, поэтому доверить её «современникам» можно.

Варить, жарить и печь мне искренне нравится, поэтому весь процесс на душе царили мир и покой. Впрочем, переживать мне вообще не о чем. Сундук с ценностями надежно заперт замком, хотя бы один из трех тандыров (не испытывали еще, завтра начнем) заработает и без всяких предсказаний средневековых шизофреников, а даже если нет, я честно предупреждал батюшку келаря о том, что в свете ограниченного прибытием епископа срока лучше не выпендриваться, а соорудить более простой, «земляной» тандыр на основе ямы. Самодурство никогда нельзя исключать, но гнев – это вообще-то грех смертный, а батюшка келарь человек пусть и строгий, но справедливый: в этой оценке единодушен весь монастырь.

Проблема с воришкой меня тоже не заботит: мой сундук надежно заперт на замок, а послезавтра прибывший епископ начнет расследование. Уж не знаю, как работает сыск в эти времена, когда ни тебе камер, ни дактилоскопии, ни прочих прелестей новых времен, но, раз лиходеев ловить умудряются, значит методика отработана. Церковь – это огромная, могущественная структура, чуть ли не государство в государстве, и в ее распоряжении от этого есть любые кадры, от крестьян и разнорабочих до архитекторов и «силовиков». Короче – в детективные таланты епископа я верю так же, как и все окружающие. Не завидую воришке.

В общем, будущее выглядит хоть и мутновато, но в холопы меня даже если вдруг все пойдет не по плану не «разжалуют» и тем более не казнят. В эти времена, в моем положении «чужого среди своих» о большем и мечтать-то нельзя.

Долма с соусом были готовы, вылепленные из теста пряники отправились запекаться, мы с коллегами принялись пробовать новинки, а я – параллельно думать о грустном, но абстрактно-грустном: на душе все еще мир и покой. Пищевое производство – это «производство» в полном смысле слова, со всеми его актуальными для любой сферы деятельности атрибутами. В том числе – стандартизацией готовой продукции и максимально точным ее воспроизводством.

В этом смысле окружающему мир похвастать нечем. Здесь нет нормальных, качественно держащих одну и ту же температуру, печей и духовок. Сырье всегда разное, потому что сельскохозяйственное производство моего времени – это тоже производство, и те же корнеплоды одного сорта в плюс-минус схожих условиях вырастают схожего размера и качества. Да здесь даже технологических карт для каждого блюда нет! Ингредиенты, даром что весы на кухне имеются, почти всегда сыпят на многоопытный «глазок». Короче – даже одни и те же, много лет подряд приготовляемые продукты, «на выходе» прискорбно часто получаются разными как по вкусовым, так и по эстетическим качествам.

Короче – если я хочу вывести современную кулинарию на новый уровень (а я хочу!), мне придется долго и упорно работать. Со временем, когда репутации прибавится, станет попроще с «человеческим фактором» (заслуженные кулинары Руси перестанут настолько сильно сопротивляться переменам), но технически сложнее гораздо. Я с дровяными и угольными печами работал, но… Печка из будущего и печка актуальная – это настолько разные приспособления, что я даже не знаю с чего начать. Ладно, главное – начать, желательно с запасом ресурсов, которые не очень жалко, но до этого еще далеко.

Макнув «долминку» с гречкой в грибной соус, батюшка келарь откусил половину, вдумчиво пожевал, проглотил и вынес вердикт:

- Лакомо.

- Жевать не надо толком, Его Высокопреподобие оценит, - покивал Михаил, закинув в себя «долминку» с мелко нарезанными овощами.

Кстати про «жевать» - ходил я к кузнецу, показывал ему схемку, но тот попросил либо «отмазать» его от регулярных работ на монастырские нужды у батюшки келаря, либо заплатить столько, чтобы кузнец мог взять «отпуск за свой счет», освободив время на долгую и муторную новинку. Я и пытаться пока не стал – на простой путь зажал денег (как-то они быстро кончаются, не привык я каждую копеечку считать, с тридцатилетнего возраста даже на цены перестал смотреть в прошлой жизни – зачем, если мне по-любому хватит на все, что хочется?), а к сложному, когда через доброе слово и обозначение перспектив батюшка келарь сам кузнеца от регулярной нагрузки освободит, репутации мне покуда не хватает. Ценны они очень, человеко-часы кузнечные, и простой в пару недель (а столько «на выпуклый глаз» кузнец и запросил) монастырю обойдется дорого.

Младшие повара тоже попробовали, выводы начальства разделили, и, пока прянички готовились, мы с удовольствием умяли остатки долмы.

- Второй уж раз чего-то в листья заворачиваешь, - вспомнил «рыбные палочки» батюшка келарь. – Неужто только сие отец твой, Царствие ему небесное, - перекрестились. – Тебе и доверял?

Делать выводы на основе наблюдений одно из важнейших умений для человека, но всегда нужно сначала набрать нормальную статистику, а не как здесь. Торопится батюшка келарь, но это из простого, понятного и не осудительного любопытства: ну интересно знать, чего еще этот грек умеет.

- А пряники как же? – улыбнулся я ему. – Их-то заворачивать не будем.

Николай хмыкнул, признав мою правоту и нагло спросил:

- А чего ты тогда токмо для Его Высокопреподобия да епископа чего-то сготовить сподобился?

- На Западе есть слово «актив», - ответил я. – Сиречь – знания, умения или возможность толково управлять теми, у кого хватает первого и второго. Сюда же можно отнести деньги и, скажем так, «средства производства». В нашем случае – это все жизненно важное или хотя бы прибыльное для монастыря. «Активами» монастыря распоряжается Церковь, а у меня, батюшка Николай, из «активов» только остатки добра в сундуке да то, что в голове у меня есть. «Активами» распоряжаться нужно рачительно даже тогда, когда они в избытке, а я – по-прежнему чужак в чужой стране, даром что люди меня окружают добрые. Истрачу все «активы» сразу – придется лишь на милосердие людское уповать. И мы же заранее договорились, что сразу и всего не будет.

- Два блюда с листьями, пряники да убытки из-за тандыра твоего, - подсчитал келарь. – Негусто.

- Кормежку вашу с лихвою отработал, а о большем мы с тобою потолкуем, когда тандыр завтра испытаем, - пожал я плечами. – И ты позабыл о самой этой кухне. Обеды уже сейчас без утраты вкуса быстрее готовятся, а это я еще и не начал. Не гордыня сие, а реальность, батюшка, - сработал на упреждение.

- Не дави на Гелия, батюшка Николай, - неожиданно вступился за меня Михаил. – Любому бы на его месте страшно было, а иные так и вовсе руки бы опустили, в унынии погрязли да сгинули бы от него.

- Так я не давлю, - быстренько включил заднюю Николай.

И вправду справедливый – ежели правду слышит али видит, не стесняется признать. Прискорбно редкое качество для начальства всех уровней в моем времени, надо признать. Да я и сам таким грешил, хотя бы для вида: нельзя начальству ошибаться, это ж получится «Акелла промахнулся». Ой, да что там «начальство» - по пальцам двух рук могу пересчитать людей из прошлой жизни, которым хватало мужества признать неправоту. Не знаю, как с этим в других монастырях, а тем более при Дворах – от самого важного до боярских - но мне с актуальным начальником очень даже повезло.