Кондитер Ивана Грозного

Глава 4

Выполненный палочкой на земле за зданием «склада», чтобы посторонние не видели, план реорганизации кухни вызвал у батюшки келаря и привлеченного им к делу главного повара батюшки Михаила смешанные чувства.

- Как-то оно совсем по-другому получится, - выявил келарь основную «фичу».

- Непривычно оно работникам, запутаются и гору снеди зазря переведут, - развил его мысль Михаил.

Понять можно – в эти времена как никогда не хочется «чинить то, что работает». Монастырю в этом плане еще нормально – ну запорят пару-тройку трапез послушники да трудники, но по миру монастырская братия от этого не пойдет. А крестьянину как новые методы сельского хозяйства пробовать? Не получится – всё, здравствуй, голодная смерть.

Ну и репутации у меня не хватает «протолкнуть» нововведение одной лишь ею. Придется долго и нудно уговаривать вот этих двух деятелей в подрясниках.

Кстати о «подрясниках» - пояс, любой, а не только монаший, в эти времена считается чуть ли не главным атрибутом в одежде. Не подпоясан, значит лох, чмо и скорее всего лиходей, с которым знаться себе дороже. У меня поясок хороший, в виде красной тряпицы, и он хорошо подчеркивает мои дорогие по местным меркам шмотки. Это там, в будущем можно позволить себе поспорить с поговоркой «встречают по одежке», а здесь это смерти подобно: одежда и прочий инвентарь служат сразу и инструментом оказания первого впечатления, и рекомендательным «письмом», и документами, и показателем статуса.

- Непривычно, но в силу толковости сего, - потыкал я палочкой в план. – Работники освоятся быстро, за день-два. В эти дни, спору нет, будут ошибки и пустая трата продуктов, но дальше процесс готовки ускорится, и у монастыря появятся свободные рабочие руки.

- Давай еще разок, Гелий, - решил вникнуть получше батюшка келарь. – Это чего? – носком сапога с кокетливо загнутым носком указал на кусок плана.

Удобно расположились – на скамеечке сидим, солнышко светит, птички поют, со всех сторон шумит работою монастырь, и только мухи, комары да блохи – все мы здесь время от времени почесываемся, к этому тело тоже привычно – мешают идиллии. А так, как говорят в монастыре, очень даже «благостно».

Мы втроем наклонились к плану поближе, и я еще раз, стараясь избегать терминологии будущего, рассказал где, как и чего.

- На словах-то оно гладко выходит, - поморщившись, признал Николай. – Да вот как оно на деле будет… - скептически вздохнул.

- Кухня монастырская веками строилась, и, если она такова, значит другою быть и не может, - заявил Михаил.

«Жизнь такова и больше не какова». Консерватор хренов. Что ж, есть у меня «приём» и на консерваторов: нужно объявить новинку древними, утраченными знаниями. Предков в эти времена уважают все, и уважают сильно – вот им все свои «придумки» приписывать я и буду.

- Опасения ваши, батюшки, я понимаю, - заверил я. – Предки, что у вас, что у нас, великими людьми были, и лишь их трудами имеем мы то, что имеем.

Батюшки покивали.

- Да только отец мой тоже не дурак был. И дед мой, который кухню такую, - указал на план. – В самом Цареграде видал, причем чудом – дед тогда у мясника на побегушках был, стражник поссать уходил, получилось заглянуть внутрь, - предельно «человечная», яркая на контрасте с сияющим ореолом Царьграда деталь добавила выдумке достоверности, - Заглянул дед и обомлел – каждый работник на своем месте, каждое движение в толк идет, никакой лишней суеты и толкотни. Запомнил он тогда увиденное накрепко, а как подрос, научился искусству кулинарному да в услужение уважаемому человеку пошел, сам такую кухню себе и оборудовал. Уважаемый человек через это путем угощения гостей еще уважаемее стал, а кухню сию дед вообще велел в секрете великом держать.

Блин! Я же получается против дедова завета тут распинаюсь! Надо срочно «опомниться» и разыграть сценку, а впредь, когда буду сочинять вранье на ходу, нужно быть внимательнее.

- Ох я дур-р-рак! – на «родном», греческом заклеймил я себя и движением ноги стер план.

- Эй, ты чего? – возмутился батюшка-келарь.

- Отец деду обещал секрет беречь, а я – отцу, царствие ему небесное, - перекрестились. – Получается – клятву нарушил, - соскользнул со скамейки и встал на колени, вытянув руки к удивленным монахам. – Прошу вас, батюшки, позабудьте все, что видели.

Перекрестившись, я сложил руки в молитвенном жесте и торопливо, всем видом показывая, как мне стыдно и страшно, зашептал на греческом молитву о прощении грехов:

- Господь наш, Иисус Христос, прости мне все прегрешения вольные и невольные, ибо я в них раскаиваюсь. Прошу прощения у живых и мёртвых за боль и огорчения, доставленные мной в прошлой жизни и настоящей…

Я и впрямь просил у Господа прощения, но не за самолично придуманную семейную тайну, а за то, что вру Его служителям, а заодно, через молитву эту вот, вовлекаю Его Самого в свои, чисто корыстные, замыслы. Грешен я, во лжи да стяжательстве давно и надежно погряз, но это же не я такой, а сама жизнь. Прости, Господи, раба твоего грешного. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

Из уважения к молитве батюшки дали мне закончить, а потом келарь потянул меня за рукав, усадив на лавку. Всё! Обновлению кухни быть – мое нехитрое, предельно циничное вранье было принято служителями Господа за чистую монету, и параллельно жгучему стыду за собственную греховность в голове возникла мысль о том, насколько мощно смог бы в этом времени «подняться» мошенник уровня Остапа Бендера. Слава Богу, я так низко не пал, и за свои привилегии отплачу ощутимым приростом уровня жизни как минимум в отдельно взятом монастыре, а как максимум – на всей Святой Руси.

- Ты погоди каяться, Гелий, - келарь ласково принялся «разводить» меня на «семейную тайну аж из самого Царьграда». – Давай вместе разобраться попробуем.

- Здесь не разбираться надо, - продолжил я изображать величайшее недовольство своей «оплошностью». – А забыть навсегда. Прошу вас, батюшки, дед с отцом с меня на том свете шкуру сдерут!

- Да погоди ты, - еще душевнее попросил келарь, приобняв меня за плечи и дыша мне прямо в лицо страшной вонью, к которой, к счастью, я привык, а потому стоически терпел. – Отец твой, царствие ему небесное, - перекрестились. – На Русь зачем ехал?

- На Государевой кухне работать, - «уныло» повесив голову, буркнул я.

- Во-о-от! – удовлетворенно кивнул Николай, важно подняв палец в воздух. – А работать настолько уважаемый человек как твой отец мог только главным поваром. Так, Михаил? – попросил подтверждения у повара.

Ловко оперирует базовыми манипуляциями средневековый русич, аж гордость за предков берет!

- Так, - конечно же подтвердил тот.

- И неужто отец твой не стал бы ничего менять в ее работе? – спросил батюшка келарь.

В принципе, уже можно соглашаться и идти уже работать, предварительно повесив на сундук лежащий в суме (карманов здесь не существует, все ходят с мешочками на поясе) замок, но для закрепления эффекта лучше еще немного «поуговариваться»

- Не знаю, батюшка, - вздохнул я. – О том мы с ним не толковали.

- Вот теперь видно, что ты молод еще очень, - хлопнул меня ладонью по спине келарь. – Хорошо себя держишь, крепко, но теперича видим, что по отцу ты безмерно тоскуешь и пропасть один в чужих краях боишься.

Я «вздрогнул», как бы убеждая батюшку в его неверных, но выгодных мне суждениях на мой счет.

- Не боись, мы тебя в обиду не дадим. Так, Михаил?

- Так.

- Спасибо, батюшка келарь, - понуро кивнул я.

- Помнишь, что в письме-то сказано? – вернулся Николай к основной теме. – Я подскажу – следует, мол, повар уважаемый, на Двор Государя всея Руси дабы «преумножить ее известную всему миру славу». Сиречь – как раз-таки секретом поделиться на радость Государю.

Процитировал письмо келарь почти дословно.

- Так, - подтвердил я и отстранился от Николая, возмущенно на него посмотрев. – Но это что получается? Что отец мой, царствие ему небесное, - перекрестились. – Клятву деду данную нарушить собирался?!

- Молод ты, Гелий, - снова повторил келарь. – Горяч. А ты не горячись, давай лучше вместе покумекаем. Ты вот как думаешь, Михаил? – применил ту же манипуляцию в новом качестве.

- Я думаю, что клятву твой отец, царствие ему небесное, - перекрестились. – Давал в далекой юности, а когда подрос, дед другую с него стребовал, не такую суровую.

- Не стал бы отец твой, царствие ему небесное, - перекрестились благодаря келарю. – Поперек клятвы деду данной на Русь ехать. Поваров, чай, на Оттоманщине много, нашли бы кого послать.

- Не стал бы, - неуверенным тоном «клюнул» я.

- Давай вместе подумаем, - подсел поближе келарь и принялся «гипнотизировать» меня активной жестикуляцией рук. – Ты вот молод, а ребетня, ты за правду меня прости, язык за зубами держать умеет плохо. Вот и нужно их стращать, пужать, да клятвы брать строгие, чтоб не проболтались. Ты вот, Гелий, уже почти отрочество перерос, а все одно чуть не проболтался.

- Так, - низко склонил я «виноватую» голову.

- Ты себя не кори, - ласково попросил Николай. – Приложило тебя судьбиной так, что и врагу не пожелаешь. Ты себя наоборот, по делам суди: не опустил рук-то, нюни не развесил, в людей и Господа веры не растерял, как иной на твоем месте. Просто молод ты еще.

НЛПшник долбаный – он же не из-за отсутствия фантазии повторяет это свое «молод», он целенаправленно прививает мне эту «истину» прямо в мозг! Но до чего же приятно испытывать гордость за таких хитрожопых предков!

- Молод, батюшка, - признал я, склонив голову еще ниже.

- Вот отец твой потому с тебя строгую клятву и взял, - озвучил вывод келарь. – И сам такую ж в малые годы деду давал. Секрет такой, - он указал на землю. – Простым людям доверять нельзя – испортят, бед натворят, потому как замысла понять в силу скудоумия природного не смогут. А вот Государева или монастырская кухня – это ж совсем другое дело! Вера у нас, Гелий, одна, и Церковь одна. Кухней твоею, ежели справно работать станет, мы со всей Церковью поделимся, и станет секрет твой родовой в самое основание ее блеска и благолепия. А там и Государеву кухню поможем в такой же вид привести. Считай – дело отца своего сам продолжишь. Тебя, прости уж за правду, к Государевому Двору и не подпустят, а служителей Господа, да еще и благую новизну несущих, запросто. Плохо ли? Не богоугодно ли?

Эх, да мне бы в прошлой жизни хоть пару таких «переговорщиков» в штат, я бы сам договариваться вообще бы не ездил! Зачем, если батюшка келарь с этакими талантами есть?

- Как будто хорошо, батюшка, - признал я.

- Ну вот! – одобрительно похлопал он меня по плечу.

- Складно выходит, батюшка, да только клятвы-то отец с меня не снимал, - продолжил я набивать цену «фамильному секрету».

- Но ведь снял бы однажды, - мягко заверил Николай. – Понимаю страх твой, Гелий. Ты не переживай – ежели… - он пожевал губами и исправился. – …Когда кухня твоя себя покажет, мы к Его Высокопреподобию пойдем. Он с тебя грех твой надуманный снимет, ты в этом не сомневайся.

- Не буду, батюшка келарь, - со слабой улыбкой пережившего тяжелую внутреннюю борьбу юноши пообещал я.

- Вот и славно, - одобрил он и поднялся на ноги, взяв меня за руку. – Идем до кабинета моего, на бересте план напишешь – так оно надежнее будет.

Ловок – «подкормил молодого» что твою собаку Павлова, успешно выполнившую задание. Изображаем радость:

- Спасибо, батюшка келарь.

***

Сколь бы огромное впечатление не произвел на батюшек «фамильный секрет», вносить изменения они решили постепенно, начав с простеньких и легко осуществимых. Начав, конечно, после ужина из той же гороховой каши с хлебом, но без мяса и рыбы. На самом деле это правильно – перестраивать систему с нуля дело трудное, поэтому лучше постепенно менять старое вплоть до полной его переделки на длинной дистанции.

По сложившемуся укладу кухонный инвентарь ночью хранится в запертых сундуках. Поутру батюшка келарь открывает сундуки, и ножи, крючки да скребки расходятся по столам и рукам. В последствии что-то теряется, чего-то не хватает, и это провоцирует обиды и лишние движения в виде поисков и споров. Вечером это все собирают и прячут обратно в сундуки, закольцовывая таким образом порочный цикл.

Помимо сундуков, на ночь запирается и сама кухня, а у обеих дверей на всякий случай выставляются посты охраны. Встает вопрос – а зачем инвентарь в сундуки прятать?

Здесь нам на помощь приходит система вертикального хранения: согнав умеющих орудовать молотками монахов, послушников да трудников и опустошив имевшийся в монастыре запас досок (новые уже пилят в подконтрольных монастырю лесопилках), батюшка келарь показал отличные организаторские навыки, и буквально за полчаса кухня обзавелась полками – я едва успевал показывать «молотобойцам» нужные для полок места.

Вертикальная система хранения сама по себе малополезна, поэтому работать будет в спайке с «зонами», раскрывающими ее потенциал в полной мере и сами сильно оптимизирующими процесс готовки.

Вот здесь, рядом с задним входом, откуда в кухню помимо персонала проникают и ингредиенты, зона подготовки. Здесь – столы и полки для сортировки ингредиентов и столы для очистки овощей, мяса, рыбы и птицы. Большие бочки для отходов в наличии. Помечены угольком: отдельно «мясные» отходы, отдельно – перья да шерсть, отдельно – отходы овощные.

Далее – зона готовки. До использования нескольких очагов отдельно для кипячения, тушения, варки и вертела для жарки монахи додумались и без меня, поэтому здесь было просто: обошлись передвиганием одного очага для экономии беготни да прибиванием полок с крючками для инвентаря.

Последняя зона – зона выхода готовых блюд. Столы установлены рядом с выходом в столовую, здесь у нас сервировка и деление на порции. Осмотрев результат, мы провели инструктаж персонала. Вот с персоналом есть проблемка – своеобразные «команды» с разной специализацией монахи сформировали давным-давно. Наиболее опытные повара заняты работой у очагов, но их, блин, многовато. «Разжаловать» кого-то из них в сервировщики или нарезчики келарь не может – нельзя заслуженных людей обижать. Впрочем, это не критичная проблема – система работать будет и так.

По приказу батюшки келаря кухонные работники «порепетировали» процесс готовки без продуктов и огня под очагами. Энтузиазмом и не пахло – пришел тут, понимаешь, малолетний грек, и заставил добрых людей фигней страдать и менять веками складывавшийся уклад.

Тем не менее, дисциплину батюшка келарь и батюшка Михаил на кухне блюли строго: никакого роптания, только ленивое нарезание воздуха и утрированное кряхтенье в моменты, когда нужно тянуться за висящим на крючке половником.

Келарь удовлетворился тремя «прогонами» – это заняло почти три часа, за окном неспешно догорал летний день, и под конец пришлось зажечь лучины. Зрение у большинства возрастных местных не ахти – освещение везде скудное, а очки и тем более линзы не существуют. Щурятся все много, «резкость» поймать пытаются.

Щурятся и по другой причине – очаги, несмотря на наличие некоторой вентиляции в виде окон и дырок под потолком, коптят немилосердно, топясь в полном смысле "по-черному".

Когда имитация готовки закончилась, келарь принялся собирать обратную связь. Жалобы были, но большинство признало – когда инвентарь перед глазами и под рукой, всегда на одном и том же месте, а работники жестко распределены по «зонам», работается как будто лучше. А когда у пытающихся освоить быструю нарезку послушников да трудников порезы на руках заживут так и вовсе хорошо будет.

- С утра на деле попробуем, - решил келарь. – Пораньше начнем, братья. На час целый – работа новая, незнакомая, а завтрак на столах быть должен!

Когда народ разошелся, а батюшка келарь запер кухню и подергал замок, он посмотрел на меня, высказав классику:

- Ну смотри, Гелий, ежели перед Его Высокопреподобием осрамимся… - он погрозил мне кулаком. – Спать иди, да утром прийти не забудь.

- Не забуду, батюшка келарь.

По пути в мою келью меня перехватил какой-то монах:

- Десятник из Избранной тысячи передать велел, что уходят они на рассвете. Тебе остаться велено, ждать покуда Государь не решит, что с тобою делать.

- Спасибо, батюшка, - поблагодарил я и пошел дальше, ощущая шевеление задетой гордости.

Даже не посчитали нужным лично попрощаться, как бы между делом отправили первого попавшегося под руку монаха с посланием. Такой вот мир нынче – где я, и где воины аж из самой Избранной Государевой Тысячи?