Кондитер Ивана Грозного

Глава 23

Привычное чтение Поучений за обедом двенадцатого сентября было решено заменить на рассказ вернувшегося вчера вечером батюшки келаря о его командировке:

- Добрался я, грешный, до Москвы, подати как положено сдал, и угодно было Господу столкнуть меня с Владыкою Евфимием. Велел он вам поклон передать, - Николай поклонился. – Здоров милостью Божьей, и вам того ж желает.

По столовой пробежал оживленный гул – приятно, что Владыко нас не позабыл.

- Владыко оказал мне милость великую, удостоив чести присутствовать на празднике пред очами самого Государя нашего Ивана Васильевича.

- Ишь ты! – такого формата был пробежавший снова гул.

- Какая то была картина! – раскинув руки, многообещающе начал келарь. – Строгая, величественная, сердце умиляющая! Воздух, как и у нас здесь, уж осенний, а солнце сияло, словно Любовью Божьей освещая столицу Святой Руси! Народу – тьма тьмущая! Всех, от бояр в парчовых шубах, будто коврами расшитых, до простых горожан да посадских. В центре всего – помост большой, а на нем два Престола: Царский и Митрополичий.

Мы дружно перекрестились, и Николай продолжил:

- Зазвонили колокола сорока сороков, и вышел из Успенского собора сам Владыка Макарий, Митрополит всея Руси, в ризах златых, с панагией, с ним – весь освященный собор. Лики у всех светлые, да строгие. А следом – он. Государь Иван Васильевич.

- Каков он? – не удержался «батюшка из зала».

- Не описать словами, - сильно подвел нас всех батюшка келарь, впрочем, честно попытавшись. – Лик его не грозен был, но одухотворен, словно у инока-молитвенника. Очи его горели, в них узрел я молитву истовую и могущество Богом данное. Одеяние на нем красоты несказанной, бармы златотканные, шапка Мономаха на челе, что всем царям царица. Стал он рядом с Высокопреосвященнейшим Владыкой, и замерли мы, на площади стоящие.

Мы здесь в столовой тоже замерли.

- Возгласил Владыка «Благословено царство Отца и Сына и Святаго Духа!». И пошел молебен о здравии Царя и всего народа христианского.

- Помолимся за здравие Государя и Владыки, братья! – прервал рассказ игумен.

Помолились, и Николай продолжил:

- Опосля молебна главное действо началось, «Многолетное». Поднял Владыка Макарий руки к небу и громогласно, так, что эхо по всей площади прокатилось: Великому Государю Царю и Великому Князю Ивану Васильевичу, Самодержцу, многие лета!

Громкий крик батюшки келаря прокатился по столовой, протиснулся в окошки с дымоволоками и свободною птицей полетел по монастырю.

- И в тот же миг весь народ, от мала до велика, тысячами уст, единым сердцем, вскричали в ответ: «Многая лета!». Гул такой поднялся, что земля, почудилось мне, задрожала. Голоса слились в единый поток, возносясь к самому Престолу Господню. Стояли мы, и слезы текли из наших глаз – не слыхал и не видал я, братья, никогда ничего столь сильного, столь соборного. Не просьба то была, но исповедание веры в царя, данного нам Богом, и молитва за всю Святую Русь.

Эх, красиво конечно, я бы посмотрел да покричал со всеми «Многая лета!», но ох как в Москву не хочу. А туда мне, походу, дорога скорая. Вчера еще батюшка келарь приехал, и, как обещал, новости мне привез, да не на словах и даже не письмом, а в виде поставившего весь монастырь с округою зловещего предупреждения, что к нам изволят приехать Данила Романович Захарьин-Юрьев. Мой родственничек и Дворецкий Его Величества.

«Дворецкий» здесь – не невозмутимый мужик непонятного возраста в костюме, а глава Дворецкого приказа. «Дядюшка Данила» в нем служит главным судьёй, что, если пренебречь рядом нюансов, можно смело приравнять к главе МВД, ФСБ и Следственного Комитета в одном лице. Это – не просто боярин из вершин общества. Это – важнейший государственный деятель, способный одним ленивым жестом уничтожить любого провинившегося.

Встретить ТАКОГО гостя «как есть» совершенно невозможно, поэтому, за исключением перерыва на обед (завтрак упразднили из-за спешки), все мы тут трудимся (ладно, я ничего не делаю, только шмотки лучшие приготовил) на единую цель – обеспечить уважаемому человеку достойный прием.

По посаду, вдоль маршрута следования «дяди Дани» пробежались «боевые послушники», велев хозяевам немедленно выровнять заборы и привести в должный, опрятный вид просматривающиеся с дороги части дворов. В самом монастыре был отмыт каждый камешек, каждый закуток, а храм в честь такого случая было решено побелить заново. По всему монастырю интенсифицировали и без того ведущиеся в преддверии сезона дождей работы по выстиланию монастырских дорог и тропок досками.

В день торжественной встречи путь Данилы будет устлан коврами, которые сейчас выбивают от пыли и немножко стирают. Батюшка игумен в парадных шмотках крутился у зеркала аки девица, не забывая поучать вызванного «на ковер» меня:

- Ты, Гелий Давлатович, пред Данилою Романовичем не робей. Ты – самой царицы Софьи Фоминичны родич, природный Палеолог, и стало быть самому Государю нашему Ивану Васильевичу родня. Род Захарьиных-Юрьевых корнями вглубь Руси уходит, накрепко с нею самой связан, и Данила Романович – главный Государев судия. Велико могущество рода его, да только тебе, Гелий Давлатович, однова не ровня он – выше ты его по крови.

Охренеть. Я то-думал да, уважаемо, но чтобы НАСТОЛЬКО?!

- София Фоминична бабкою Ивану Васильевичу приходится, - продолжил Алексей, устало опустившись на скамеечку у стены справа от меня. – Женою прошлого Ивана, прозванного Великим. Племянница последнего императора Ромейского, Константина XI Палеолога.

- Сложно, батюшка Алексей, - признался я.

- Сложно, а разобраться в этом до́лжно, - строго посмотрел он на меня. – Но то потом, а покуда знай: приказать тебе сделать то, чего ты не хочешь, может лишь Государь. Как бы ни стращал тебя Данила Романович, не грозил карами страшными да не подкупал и лестью не умасливал, помни: приказывать тебе он не в праве.

- Спасибо, батюшка, я запомню, - благодарно поклонился я.

- Ежели захочешь у нас остаться, я хоть сам в Москву поеду, Владыке в ноги упаду, чтобы не трогали тебя те, кого ты видеть не хочешь, - пообещал игумен.

- Спасибо за добро и совет, батюшка Алексей, - с еще одним благодарным поклоном я заявил. – Только тесновато мне в монастыре – мне угол нужен, большой, чтобы строить да сажать там чего хочу мог. Рядом здесь – на Запад от монастыря, в половине версты, вдоль речушки поле пустое тянется, до лесочка. Вот туда бы мне, но связи с монастырем, который вторым домом мне стал, терять не хочу – первое время помощь будет нужна с припасами, материалами и мастерами. Данил Романович, полагаю, помочь мне встать на ноги не откажется.

А чего ему, всемогущему? Самому же лучше – буду тут в глуши тихонько сидеть да развивать окрестности в процветающий центр опережающего развития, а не участвовать в боярских интригах и не мелькать лишний раз перед глазами Государя с неизвестными последствиями. Всё, Данила поднялся на самый верх, и дальше ему переть некуда. Теперь только держаться за кресло, отпихиваясь от алчных рук конкурентов. Нужен ли ему еще один паук в банке? Уверен, что нет.

- Останешься – будет, - пообещал игумен. – Земля там монастырская, в аренду тебе сдам, за пять рублей в год.

- Там же пустоши, батюшка Алексей, - расстроился я. – Ну какие пять? И я же на пользу всем стараюсь – монастырю от меня по соседству одни прибытки да слава. Пять денег в год – вот справедливая цена. На двадцать лет вперед оплачу.

Сторговались на рубле в год, но – на десять лет, а потом придется контракт пересматривать. Опытный я вставил сюда «костыль» - подымать выше изначально заявленных пяти рублей арендную плату нельзя. Какая-никакая стабильность получилась, осталась мелочь: выпроводить обратно в Москву уважаемого родственничка.

Вернувшись мыслями в столовую, я принялся за дело.

Мочёная репа – класс! Очень мне здесь специй не хватает, поэтому хотя бы так, на грибках и травках матушкой-природой даденных! И ароматным хлебушком «шлифануть». Ух, хорошо! И квасочек медовый, сладенький, из кувшинчика запотевшего сверху. Благостно!

После обеда я сходил до Ярослава и узнал, что работы над печкою было решено временно прекратить, а наполовину отстроенный прототип №2 прикрыть чистенькой тряпочкой, дабы не видал Данила того, чего ему не надобно.

Не хочет батюшка игумен лишний раз мою полезность подчеркивать, и я его хорошо понимаю: наличие этакого кадра в любом монастыре, начальство которого не впало в маразм, является величайшей ценностью. Многочисленные полезные новинки и само мое довольство нынешней жизнью не могу не капать в репутационную копилочку Алексия. Приятно оно ему очень, ибо выражается в росте богатства и влияния. Слыхал тут – прирезала нашему монастырю Церковь землицы немножко, и я нескромно полагаю, что в этом есть и моя заслуга.

Не может человек без амбиций подняться до высоко поста, если он, конечно, не родственник самого главного начальника. Батюшка игумен не таков, он себя, что называется, сам сделал, из младшего сына сапожника сюда вот прыгнул, а значит с амбициями и умением нарабатывать связи у него все в порядке. Мне наказал перед Данилою «не робеть», и сам робеть не станет: да, за Захарьиным стоит государство, но за Алексеем-то сам Господь…

Знаю уже, чего Данилу сказать – очень вежливо отказаться переезжать. Желательно – не доводя разговор до прямого «ты мне не указ», а аккуратненько, намеками и рассказами о том, как мне хорошо здесь, и как плохо будет там.

Минуя рабочую суету, я добрался до своей кельи, сгреб писчие принадлежности и отправился сочинять список для «дяди Дани» на покрытую свежей соломой крышу – надоело глаза в полутьме ломать, вредно это, лучше на солнышке посижу, зимой-то такой благодати уже не будет.

***

- Едут!!! Еду-у-ут!!! – неслась над монастырем и окрестностями весть.

Мы с Федькой, Колькой и Тимофеем стояли на колоколенке и видели, что гости таки действительно «едут». Ох и внушительно едут – давненько уж передовая часть колонны из-за лесочка выглянула, а хвост ее всё никак не появится.

- Видал такие выезды? – спросил я телохранителя.

- Видал, Гелий Давлатович.

- Расскажи, - попросил я. – Как кто называется, кто чем занимается.

- Отчего бы и не рассказать, - пожав плечами, Тимофей взялся за дело. – Енти вот, что впереди едут, отроки да биричи конные, дорогу от людишек криками да плетьми очищают. За ними трубачи да лютники следуют, возвещают о приближении уважаемого человека. Эти вон, - указал дальше вглубь колонны. – С посохами – сотники верные. Ну а далее уж сам Данила Романович с ближниками едут, отсель не разобрать, но шапка темная вишь возвышается? Евойная.

- Вижу, - подтвердил я.

К этому моменту кортеж «дяди Данилы» успешно вывалился из лесочка на дорогу целиком, и стало видно, что большую часть в нем занимают однообразно одетые в синее сукно вооруженные люди. Конные, конечно – пехота в эти времена вообще не рассматривается: ни как атрибут статуса, ни как на что-то способная боевая единица. Ничего, все на круги своя возвращается, и станет пехота однажды «царицей полей», замкнув тем самым тысячелетний цикл, закончившийся когда-то на римских легионах. Просто огнестрела нет пока, а из него по всаднику стрелять одно удовольствие: силуэт очень крупный получается.

- Замыкает дружина боярская, - продолжил комментировать Тимофей. – Саблями да копьями в основе своей вооружены. Кафтаны, кстати, защиты не дают – так, покрасоваться, - добавил профессиональной антипатии к «ряженым», красивым солдатикам. – Ну а далее – обоз со слугами да кони запасные.

Едут телеги груженые да с лошадками к ним привязанными, да. Всего, если очень приблизительно, за сотню человек в «кортеже», а точно считать я не стану – некогда. Ну а с кортежем все понятно – спереди атрибуты власти, в центре – собственно власть, позади – тож атрибут власти, но уже утилитарный, способный защитить, накормить и обогреть «патрона». Полагаю, на местных такие кортежики еще и другое, предельно практического толка впечатления оказывают, демонстрируя грозную мощь самого государства, перед которым каждый всего лишь вошь беззащитная.

- Идем готовиться, - повел я свой маленький отряд к лестнице.

Спустились и направились «домой» - переодеться нужно – наблюдая остатки суеты и спешку жителей монастыря, направляющихся к северным воротам, через которые Данила Романович и въедет. Приходилось пару раз участвовать в организации и проведении некоторых мероприятий в прошлой жизни, и ощущения были очень похожи на нынешние: все с одной стороны в торжестве участвуют, а я – как бы с другой, отчего ощущаю сопричастность к некоторой тайне. Приятно и интересно, и даже почти совсем не переживаю за исход нашей с Данилой встречи. Важный я, и нахожусь в совершенно своём праве возложить на дядю Даню аристократический болт. Очень аккуратно, чтобы сабелькой не приголубил в приступе ярости – давно он рядом с Престолом трётся, уже, полагаю, и забыл, каково это, когда на тебя «кладут».

Мне у ворот дядюшку встречать не надо – не по рангу оно. Вот будь я на службе Государевой, да по должности «под дядей» испомещаясь – тогда да, пришлось бы, пусть и со скрипом зубовным (это ж какое ущемление настоящего Палеолога) да рядом нюансов в виде конфликта двух «социальных шкал»: местничества и должности.

Батюшка игумен тоже тот еще интриган, поэтому мы с ним разработали план встречи. «Рамочный», с широкими зазорами под импровизацию и «всякий случай», и Настоятель под первую его фазу даже выделил мне свою приёмную, чтобы не в келье мне дядюшку встречать, а как положено, причем с позиции хозяина – он же ко мне ехал и в кабинет шел, а не я к нему. Мало, ох мало в корне своем человечество изменилось – базовый набор манипуляций и сигналов уже давным-давно сформирован и активно используется и без засилья учебников по НЛП и прочим коммуникациям.

Во вред они частенько в мои времена шли. Все вроде бы нормальные люди, все понимают, кто и чего пытается «сманипулировать» при помощи всем известных методик, и тут бы к чертям собачьим это все послать, да нельзя – другие-то не пошлют, продолжая раскладывать всех встречных по картотечным шкафчикам, снабжая ярлыками да вырабатывая наиболее пригодную модель поведения. Общаешься такой с новым для себя человеком, а он, падла, тебя «зеркалит» да в голову поглубже залезть пытается. Обидно даже – я тебе что, объект для отработки полученных на очередном потешном тренинге навыков? Тоска зеленая, никакой искренности, одна сплошная атомизация общества. Печально, но честно – здесь малообразованным человеком как хошь вертеть без особых усилий можно при помощи самых простеньких манипуляций, а там… А там тоже можно, потому что когда все вокруг считают себя очень умными, на реальности они точно так же сказывается: от чистой гордыни и с железной уверенностью в том, что его-то такого умного никто не «кинет», бабло в клювике махинаторам аж в припрыжку несли – хотя бы за то, чтобы человек в пиджаке поделился вот этими «тайными» знаниями уровня «повторяй за человеком, от которого тебе чего-то нужно, его слова – всем это нравится!». Тьфу, вспоминать противно.

Форма одежды сегодня максимально парадная, но совсем-совсем не той «парадности», которая нужна. Белая, льняная, новенькая и чистая рубаха классического «рабочего» фасона – такие, с поправкой на материалы и состояние, носят местные трудники. Штаны – под стать, но тоже новые и льняные. Лапти – аж сияют новою дратвою в свете лучины и лучиков из крохотных окошек с дымоволоками. На голову – простенькая, лишенная сакрального значения, шапчонка. Поясок так и вовсе из серой сермяги. Картина «юродствующий Палеолог» завершена!

- Снесите-ка, братцы, яблочки вон те с ножиком в приемную, на стол батюшки Настоятеля поставьте, - велел я маленьким помощникам. – Постоишь аккуратненько в теньке за спиною моей? – спросил у Тимофея.

- Постою, Гелий Далматович, как Владыко и велел, - с поклоном ответил тот.

Вот и хорошо.