Кондитер Ивана Грозного

Глава 8

Двенадцатого июля, на девятый день своего пребывания в монастыре я понял, что привык подниматься с соломенного тюфяка до солнышка и ложиться с ним. Привык к размеренной, расписанной по часам жизни монастыря. Привык к населяющим его людям, от начальства до трудников. Привык к запахам, звукам, тесным коридорам, полумраку келий, столовых и храма. Привык к своему нехитрому утреннему «моциону», и даже рискнул покуситься на третий круг. Не спешил – за мной ведь шагал вихрастый, русоволосый, десятилетний кареглазый тощий пацан в многократно латанных и перешитых из переставших годиться взрослым дерюг лохмотьях и убитых до заткнутых травою дырок в лаптях.

Третий день ходит. Сначала мальчишек было трое, потом – двое, а теперь остался один Федор. Приятный момент – это относится только к полному утреннему циклу, а чистить зубы регулярно приходят по пять-восемь мальчишек. Полагаю, просто от нечего делать или потому что нравится.

Никодим псом неприкаянным вокруг меня каждое утро кружит, вынюхать нехорошее пытается. Я не понимаю, чего он на меня взъелся, но мне оно и не надо – ежели наговаривать лишнего станет, батюшка келарь ему живо напомнит о вреде лжесвидетельства.

Закончив «моцион» пораньше, я задал Федору ключевой в его судьбе вопрос:

- Пойдешь ко мне в помощники, Федька?

- Пойду, дядюшка Гелий, - сразу же ответил он, отчего-то помрачнел, отвел глаза и добавил. – Только тебе бы лучше Гришку взять, он и стирать умеет, и четыре буквицы уж выучил, и цифири складывать могет. Да он и старше, почитай мужик уже.

Честный какой. Впрочем, иного от ребенка и ждать было странно – потом, когда подрастет, врать научится, а пока вот так.

- Может и возьму, - пожал я плечами. – Давай так – будешь делать, что велено, а я тебя за это буду кормить, одевать да грамоте учить. Справно работать станешь – в уважаемые люди тебя выведу. Будешь плошать – выгоню и возьму Гришку.

Вот так ценные уроки и получают – вроде бы от чистого сердца Федька мне другого кадра посоветовал, реально как лучше для меня хотел, но теперь отчаянно жалеет: вон рожица какая напуганная. В следующий раз, если судьба подкинет ему похожую возможность, так поступать уже не станет: напротив, будет изо всех сил себя рекомендовать. Дождавшись, пока на смену страху придет решимость не «выгнаться», я велел:

- За мной ступай.

Я в упорстве паренька уверился еще вчера, поэтому загодя договорился с послушниками-ткачами. Дело им предстояло посложнее пареной репы, но именно пятком увесистых корнеплодов, чисто по кулинарной традиции спертых мной с кухни я с отвечающим за не-духовные шмотки послушником Андреем и рассчитался, добавив к ним мелкую «денгу». Изготовить Федьке новую «робу» портной бы физически не успел, потому что ночью здесь спят все кроме «дежурных», но «зайти с утречка» он вчера просил уверенно.

Пнув бросившегося на меня, известного на весь монастырь своей бесполезной отвагой петуха, я проигнорировал его возмущенное квохтанье и продолжил знакомиться с пацаном:

- Ты откуда сам?

- Под Калугою жили, дядька Гелий. В деревне на тридцать дворов. Крымчаки крепостицу ближнюю сожгли, воинов всех перебили, а потом и до нас добрались… - голос Федора затих, и он замолчал.

Такой вот нынче мир вокруг. А ведь когда-то, многие века спустя, потомки вот этих вот кочевых разбойников, убийц и работорговцев будут рассказывать про уникальную культуру и величайшие научно-технические достижения, которые злые колонизаторы-русаки приписали себе, а самих кочевников принялись нагло эксплуатировать, отбирая лошадей и переселяя из юрты в благоустроенные квартиры, да заставляя ходить в школу и получать профессию, которая пригодится на выстроенном за деньги колонизаторов заводе. Ну невыносимый гнёт!

Сейчас немножко помогу, малыш.

- На нас тоже крымчаки напали, - тихо ответил я. – Отца моего убили, друзей… Один я остался. Как ты.

- Батюшка Афанасий говорит – не один, Господь приглядывает. И мамка с батькой, дедом, бабкой, братьями, сестрицей, дядькой Иваном…

Тех, кого у него отняли, Федор перечислял торопливо, жмурясь так, словно больше всего на свете боялся забыть хоть кого-то из них, даже забегающую в деревню по зиме, неуловимую для охотников, ненавидимую всеми за кражу кур лисицу. Забудешь хоть малую толику, и все, рассыплется старый мир словно и не было его никогда, оставив лишь пугающую неизвестность и горечь страшной потери.

Такая судьба легко могла бы лечь в основу истории о последнем выжившем из сожженной деревни, который встал на путь мести. Пережив множество приключений, обретя верных друзей и покрывшись шрамами, ставший героем мальчик конечно же покарал бы обидчиков и может быть даже стал бы королем. Увы, реальность жестока, и всё, что ждало бы Федю в этой жизни, это карьера батрака. И это еще повезти должно.

- …И батюшка Сергий! – закончив, Федор лихорадочно всхлипнул и ожесточенно вытер слезы. – Он нас в церкви прятал, на коленях крымчаков умолял хотя бы нас, маленьких, пощадить, а они его… - всхлипнув снова, пропустил кусок рассказа. – Григорий, сосед наш, почти взрослый был, он половицу у стенки оторвал, а там – яма. Меня туды сунул, еще Ваську с Лёшкой, а Кольку не успел – его тоже зарезали, прямо надо мной. Я лежу, рот себе да Лёшке, он малой совсем был, ладошкой закрываю, глаза зажмурил, чую – капает на меня сверху теплое и тяжелое. Колькой это на меня капало… - немного подумав, посмотрел на меня и спросил. – А на тебя кровью капало, дядька Гелий?

Сглотнув тяжелый ком в горле, я задушил попытавшийся вырваться нервный смешок – ох уж эти дети!

- Не капало, - признался я. – Но забрызгало сильно.

Подумав, пацан кивнул – засчитывается – и спросил:

- А ты как уцелел, дядька Гелий?

- Память у меня, Федька, похуже твоей, - подкормил я пацана добрым словом. – Всё быстро случилось – ехали себе спокойно дорогой лесной, тут вжух-вжух, стрелы полетели, следом – кони, люди…

«И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой».

- …Сабли зазвенели, мне лицо крымчак разбил, - указал на почти сошедший синяк и полностью зажившую губу. – Я упал, уснул будто, а потом меня Государевы воины разбудили. Они крымчаков поубивали, жизнь мне спасли.

- Государь крымчаков лютой ненавистью ненавидит! – сжав кулаки, сквозь зубы выдавил Федор чьи-то слова. – За каждую каплю крови русской втрое спросит!

- Спросит, - согласился я.

К этому моменту мы подошли к низенькому, но длинному и в меру широкому бараку. Подойдя ко второму справа от двери, мелкому, лишенному стекол окошку с распахнутыми ставнями, я, как условились, шепнул:

- Андрей.

Изнутри донеслось тихое копошение, и в окошко высунулась рука со свернутой в рулон холстиной. Так себе сервис, но я не обиделся, забрал «заказ» и повел Федьку дальше, к стоящему неподалеку от лесопилки бараку «лапотников» - такое расположение позволяет сократить логистическое плечо подвоза сырья. Остановившись у сформированного «глухими» торцами бараков темного переулочка, я развернул полученной от Андрея рулон. Хлопковая, некрашеная, грубая, но почти новая, чистая и целая рубаха будет выгодно отличать моего подручного от других ребят. Такой же ткани и качества портки и простенький хлопковый пояс дополнят образ. Ого, даже на исподнее Андрей расщедрился. Спасибо ему, а то я про него в «техзадании» упомянуть забыл. Надо будет еще комплект потемнее заказать, а то на этом грязюку и копоть за версту будет видно.

- Переодевайся, - выдал я Федору одежду и указал на переулочек.

Пацан прошмыгнул туда, а я присел на стоящую перед бараком чурочку, направив взгляд на гаснущие от неумолимо наступающего рассвета звезды. Мир – он очень большой, и так уж получается, что каждую секунду кого-то где-то режут. Часто это происходит в пределах родной страны. Пока я сижу здесь, по всему «фронтиру» Руси пускают под нож или ловят арканами для продажи в рабство таких вот Федек. Государство честно старается этого не допускать, формирует разъезды, ощетинивается крепостями, но… Русь уже сейчас большая, и нет числа ее лесам, степям и деревням. Физически нет возможности передушить всех любителей попить русской кровушки, но Иван Васильевич неумолимо следует главному принципу Российской внешней политики: соседи России будут либо нейтрально-дружественными к ней, либо станут ее частью.

- Дядька Гелий, а куды старое девать? – отвлек меня от тяжелых дум о Родине Федор.

В самом деле, мне лохмотья не нужны.

- А ты тихонько в то же окошко закинь, - выдал помощнику его первое поручение, заодно внимательно осмотрев.

Почти в пору все – немножко «на вырост», и это правильно. Ну а старье на заплаты сгодится. Пацан бодрой трусцой отправился утилизировать лохмотья, а я еще немного посидел на чурочке, дыша прохладной, влажной тишиной раннего средневекового утра. Угораздило же.

- Сделал, - прибежал Федька. – Дядька Андрей просил передать, что будет за тебя молиться, дядька Гелий.

Шутник, блин.

- Молодец, - похвалил я помощника, и мы добрались до барака «лапотников».

Здесь – третье окошко слева.

- Евгений.

- Ща, - вместе с тихой суетой раздалось из-за окошка.

Досыпают жители монастыря последние, самые сладкие минутки, и мне немного совестно, что мы тут шумим. Но прямо «немного» - не я же время встречи назначал.

Из барака, аккуратно прикрыв за собой дверь, выбрался одетый в рубаху и портки, опоясанный обычной веревкой, бородатый русый молодой человек лет двадцати пяти. С ним я расплатился караваем хлеба, денег не потребовалось.

- Доброго утречка, - шепотом поздоровался с нами Евгений и шлепнул на землю три пары лаптей. – Примерь, - велел Федору.

- Доброго утра, - вежливо поздоровался помощник и пошел примерять.

- Доброго утра, - поздоровался и я.

- Славный день будет, - решил скоротать время разговором «лапотник».

- Благостный, - поддержал я разговор. – Нечисть пернатая опять лютует.

- Петух-то? – тихонько хохотнул Евгений. – В суп просится, собака, да рука топором махнуть не подымается по этакому храбрецу. Ты про поршни-то надумал? – напомнил про более выгодный заказ.

- Не надумал покуда, - признался я. – Денька три подумаю еще.

- Думай-думай, - одобрил Евгений. – Тебе в лаптях не годится, человек-то ученый, при батюшке келаре состоишь, с мастеровыми вась-вась, а сапоги-то не вечные.

Маркетолог, блин, средневековый.

- Туманно будущее мое, Евгений, - ответил я. – Покуда секрет с мастеровыми не испытаем, а батюшка келарь его не одобрит, не хочу ничего думать: может и вовсе в шею на днях погонят.

- А этого чего ж? С собою возьмешь по лесам бродить? – кивнул «лапотник» на примеряющего третью пару Федьку.

- А это зарок мой, - соврал я.

Евгений все «понял» без лишних объяснений – типа договор с Богом: я сироте жизнь устроить помогаю, а тандыр за это работает как должен. Неплохая импровизация, кстати, возможно стоит взять на вооружение. Федя тем временем закончил и стоял босой около лаптей.

- Какие лучше? – спросил я.

- Эти малы, - указал пацан на крайнюю справа пару. – Эти – впору, но надолго не хватит, - указал на левую. – А эти великоваты, но брать нужно их.

Молодец какой. Мозолей и прочего можно не бояться – ноги у всех здесь такие, что натурально по углям босоногим ходить можно.

- Смышленый, - похвалил моего помощника Евгений, убирая отвергнутые пары. – Старые туды кинь, ежели не нужны, - указал на стоящую неподалеку кадку с отработавшими свое лаптями.

Шесть пар там насчитал, едва дно покрыто – не залеживается «вторсырье» даже с учетом обилия на Руси лыка.

- Вот теперь ты как надо одет, - поведал я Федору по пути к моему жилому зданию. – Сразу видно, при уважаемом человеке служишь. Ты, Федор, теперь не только сам за себя говоришь, но и за меня, потому лишнего не болтай. Ко всем с уважением относись, но в обиду себя не давай. Ежели не будешь знать, как поступить, меня спрашивай. Понял ли?

- Понял, дядька Гелий, - подозрительно быстро ответил пацан.

- Повтори, ежели понял, - попросил я.

- Не болтать, ежели чего к тебе бежать, - в целом справился он.

Мир вокруг тем временем оживал: хрипло кричали петухи, жизнерадостно хрюкали свиньи, мычали требующие дойки и выпаса коровы, на крышах копались в перьях да чирикали воробьи, где-то в лесу настукивали свои ритмы дятлы, а в небе, на секунду заслонив собою лениво встающее из-за деревьев солнце, с пронзительным криком пролетел орлан-белохвост.

Цыплят, курей и даже котов с собаками, тварь Божья, только так ворует!

Новый день встречали и люди: из окошек доносились слившиеся в единую, неразборчивую волну звуков бормотание, шелест соломенных тюфяков, скрипы дверей и половиц, топот десятков ног. На лицо сама собой вылезала улыбка, набирая силу вместе со встающим солнышком. Просыпается Святая Русь, спешит выжать всё из очередного денька такого короткого лета.

Я – не послушник и тем паче не монах, поэтому пропущенная Заутреня мне простительна. А вот «коменданту» нашего жилого здания, батюшке Петру, нельзя, и нам с Федькой пришлось его немного подождать:

- Стал стучаться под избой:

«Эй вы, сонные тетери!

Отпирайте брату двери…», - декламировал я выученного наизусть «Конька-Горбунка».

Удивительная сказка – вроде и не учил никогда специально, пару десятков раз сыновьям маленьким прочитал и сам не заметил, как запомнил целиком. Федор слушал как и положено средневековому ребенку – широко открыв рот и сияя глазами. Моим-то оболтусам в его годы уже телефоны в руки сунули, а после этого ну какие сказки? Они им стали просто неинтересны. Эх, да чего уж там – не телефоны виноваты, а я сам. Да ну его совсем – половина тысячелетия меня здешнего от меня того отделяет, а жить, как известно, нужно настоящим, а планы строить на обозримое будущее.

- …Ночь настала; месяц всходит;

Поле всё Иван обходит…

За углом коридорчика, в котором мы с Федькой стояли перед дверью «коменданта» скрипнула половица и я заглянул туда, обнаружив стоящего тощего низенького монаха с обильно тронутым бурным пубертатным периодом, покрытым щербинками, лицом.

- Батюшка Петр, ты чего тут затаился? – спросил я.

- И чего это «затаился»? – смущенно засуетился «комендант». – И ничего не «затаился». А ты чего тут вирши рассказываешь, Гелий? – перешел в атаку.

- Тебя жду, батюшка, - честно признался я. – Помощника себе нашел, - сделав шаг в сторону, чтобы Петру было видно, указал на Федьку. – Келью бы попросторнее мне, а? – показал пару лежащих на ладошке монеток.

Пошевелив на них бородой, «комендант» с явным сожалением меня обломал:

- Никак, Гелий. Токмо тюфяк да одеяло, пущай у двери поспит.

Две монетки сменились одной, меньшего достоинства.

- Новый тюфяк-то, да одеяло доброе, - принялся торговаться «комендант». – Дать собирался, а теперича даже и не знаю, - вздохнул. – На дурном тюфяке-то да под драным одеялом замерзнет мальчонка, осени не переживет.

- Рачительный ты, батюшка, - вздохнул я и заменил мелкую монетку одной из прежних.

Чуть тяжелее она, а номинал считай одним только весом серебра и определяется. Интересно, как долго стали бы ржать окружающие меня русичи, если бы я рассказал им о бумажных деньгах, а тем паче про безналичные счета? А вот про акции кое-кто может и в курсе быть: эта штука давно изобретена в странах с развитыми финансовыми институтами.

- Скудна жизнь земная, - не обиделся батюшка, деловито убрав монетку в суму. – И не стяжательство сие, а вклад твой в общий дом наш.

Ага, как скажешь.

Поблагодарив Петра за оказавшийся и впрямь новым, чистым и хорошо набитым тюфяк с войлочным одеялом, я повел Федьку заселяться. Подушки в этом времени малопопулярны. Помню, как впервые увидел человека, который буквально подложил полено под голову и выглядел этим вполне довольным. Я-то думал, что это сорт народного мифа, а оно, оказывается, правда. На полене, однако, спят не все. Большая часть не пользуется ни подушкой как таковой, ни ее «суррогатами», а кто-то, кто любит помягче, обходится свернутой в валик одеждой или как я – мешком с соломою, хотя тело мое и на полене поспит нормально, оно же средневековое.

Мебели в келье толком нет – мой тюфяк на каменной, выходящей прямо из стены нише, лучина в специальной «держалке» на маленьком подоконнике мелкого окошка да кривенькая, непонятно зачем здесь нужная табуретка. Меня устраивает на самом деле: все равно я сюда только спать прихожу, а «жилой корпус» вполне престижный – здесь кроме меня только полноценные монахи ночуют, даже послушников не пускают. Не привези меня в свое время «богатыри», а приди я сам, шиш бы мне каменные хоромы обломились – вон, в барак к трудникам пожалуйте, вповалку на сваленной на пол соломе спать.

Вшей, тараканов, крыс да клопов, впрочем, здесь не меньше, чем в других зданиях, но с этим я пока сделать ничего не могу, а значит нужно просто смириться и не обращать внимания. Получается – человек ко всему привыкает.

Сдвинув табуретку к стене под окошко, мы с Федькой уложили его тюфяк на пол у стены напротив моего лежбища. Места осталось на крохотную «тропинку», но придется пока довольствоваться этим.

- Всё, - решил я. – Заселились. Идем теперь к батюшке Михаилу, про твою кормежку поговорим.

Надо увеличивать Федькины порции, а то кожа да кости.

Уважаемый читатель, если Вы добрались до этого момента, значит скорее всего книжка Вам понравилась. Если это так, прошу Вас поставить лайк. Заранее спасибо 🙏