Кондитер Ивана Грозного

Глава 15

Иннокентий вполне культурно отщипывал кусочки от вышедшей из тандыра, горячей и ароматной лепешки, не забывая доставать из бороды крошки и отправлять их в рот. В эти сложные времена многие так делают, а пример подает сам игумен. Мы, в отличие от юродивого, зубы покуда не утратили (и Слава Богу!), поэтому лепешки грызли. Мы – это я с Федькой, Василием и Ярославом (эти изменившегося ко мне отношения проявить за короткий промежуток между кражей и занявшей все утро прогулкой епископа по монастырю не успели. Возможно оно имело место, но я ж точно не знаю, а значит «нещитово»), а больше на испытательном полигоне никого и нет, ежели не считать дежурящего неподалеку боевого послушника. С ним я тоже лепешкой поделился.

Время близится к вечеру, настроение великолепное, ноги вновь чувствуют под ногами твердую почву, сундук в моей келье снова наполнен добром, а долг более не давит на плечи. Более того, сам епископ обещал «достойно наградить» меня за громоотвод и тандыр. После того, как с начальством их согласует, конечно – новинки он счел достойными для «презентации» имеющим право принимать решение в масштабах всей Церкви. Гостить у нас Евфимий собрался еще дня три.

- Столько лет знакомы… - вздохнул Ярослав.

- Погань! – Василий высказался более критично.

Не про меня, само собой, и уж тем более не про епископа, а про ворюгу, коим совершенно неожиданно для всех оказался тот самый главный повар Михаил. Ныне он в местном «ШИЗО» сидит, сиречь – в охраняемой землянке, куда обычно определяют сильно проштрафившихся или добровольно возложивших на себя особо строгие пост с аскезой жителей монастыря. В соседних кельях землянки сидят подельники Михаила: один крестьянин из посада и один профессиональный вор, которого этот самый крестьянин у себя укрывал вместе с украденным добром.

Цепочка была проста – Михаилу по должности было положено встречать и провожать телеги с продуктами да отходами, и «режим ЧП» этому делу не помеха: кухня при любом раскладе должна работать. Настоящая дыра в безопасности – внутрь бочек да под мешки никто не заглядывал (за это сняли с должности главного «силовика», а дежурных с восточных ворот, через которые проходили продуктово-мусорные караваны и вовсе выгнали в шею, не забыв отобрать всю казенную «арматуру»), и именно так привозили и увозили ворюгу с добычей.

Ворюга и Михаил «колоться» не захотели и отпирались как могли, но крестьянин такой стойкостью не обладал, поэтому выложил все как на духу и показал закопанные в своем сарае свертки с добром. Детективные таланты епископа здесь совсем не при чем: просто наш юродивый видел, как Михаил лично закрывает крышкой бочку, в которую «упаковался» одетый в черные шмотки человек. Видел он и как вор позапрошлой ночью прокрадывался в «мой» жилой комплекс, и даже указал епископу конкретное чердачное окошко, через которое вор залез собственно на чердак и там дождался удобного момента, чтобы обнести одного шибко богатого грека.

Батюшка игумен изо всех сил старается не обижаться на Иннокентия и винит себя: ежели не рассказал ему юродивый об увиденном, стало быть не считает достойным. Сиречь – грешен наш Настоятель, как есть грешен. Я бы на его месте настолько категоричным не был, потому что искать мотивы в поступках шизофреника дело неблагодарное. Тем не менее, юродивому я очень благодарен. Не приглашал его сюда, кстати, он сам пришел, как это всегда и бывает.

Но это все случилось уже после обеда, а до него мы посмотрели на руины кузни. Наковальня, в отличие от крыши, удар стихии в целом выдержала, но покрылась трещинами и частично оплавилась. Непригодна более к работе, придется выписывать новую, но это вообще не моя проблема. Меня больше интересовали последствия.

Осмотрев кузню, Евфимий рассказал нам всем известную притчу о фарисее и мытаре из Евангелия от Луки.

- Молитва фарисея была полна гордыни и осуждения других: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или даже как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть всего, что приобретаю».

- Мытарь же, напротив, стоял вдали и не смел даже поднять глаза к небу, а бил себя в грудь и молился: «Боже! будь милостив ко мне, грешнику!».

- И сказал Господь: «Говорю вам: этот, снизойдя в дом свой оправданным более, нежели тот; ибо всякий возвышающий себя унижен будет, а унижающий себя возвышен будет».

Кузнец Федор, послушав притчу, зарыдал как дитя и бросился мне в ноги, отчаянно прося прощения. Я с таким столкнулся впервые, и приятного для себя в таком поведении ничего не нашел.

- Не вижу вины в тебе, батюшка Федор, - опустившись на корточки, я попытался поднять здоровяка. – Прошу тебя, встань.

- Нет долга никакого, - сквозь слезы и мольбы вымолвил он. – Прости меня, Гелий, за алчность да гордыню мою! Светлый ты человек, добрый, а я – червь грешный!

- Помоги ему, Владыко! – растерявшись, попросил я инициатора покаяния устранить последствия.

Евфимий помог – подойдя к кузнецу, он с неожиданной силой поднял того на ноги, обнял и принялся что-то шептать на ухо. Присутствующие от такой душеспасительной сцены роняли радостные слезы, молились и крестились. Раскаялся грешник, а значит одной спасенной душой в мире стало больше – это ли не повод для радости великой?

Я, признаться, в какой-то момент даже заподозрил, что за кражами стоит именно кузнец. Схема-то отличная, «обносим» грека, а потом ставим его на бабки. Двойная выгода получается. Немного стыдно – Федор-то хороший, добрый человек, ибо такое раскаяние изобразить способен только очень хороший актер, коим кузнец ну вообще никак не является. Ладно, чего уж теперь.

Но долг я ему все равно отдал, буквально с полчасика назад, когда мне вернули добро, преступников отправили в землянку дожидаться конвоя, а епископ с игуменом, батюшкой келарем, благочинным Юрием и другими важными монастырскими шишками удалился разговаривать без лишних ушей.

Федор в это время сидел там же – на руинах кузницы. Увидев меня с несущим оговоренное добро тезкой (моим помощником), он вновь начал плакать и изо всех сил отказываться, однако я был неумолим:

- Договорились мы, Федор. Прошу тебя, прими оплату. Честно ты работу сделал, громоотвод тобой выкованный жизнь мне и другим добрым людям спас – разнесла бы молния крышу дома нашего, пожар бы случился, люди бы погибли. Доброе дело ты сделал, как ни крути, и это, - указал на шмотки. – Цена за спасенные жизни никчемная. Не хочешь себе брать, монастырю передай. Прошу, помоги мне слово мое сдержать.

Короче – уговорил, и кузнец действительно передал всё монастырю, заодно добавив всё нажитое за годы кузнечной карьеры. Уволился, завтра с утречка в пешее паломничество по монастырям Руси отправляется, грех «фарисейства» отмаливать. Печально на самом деле, кадр-то толковый, но Церковь без кузнеца да наковальни новой нас не оставит.

- И чего дурачку не хватало? – вырвал меня из мыслей о прошлом вздох Ярослава.

- Неужто так сильно голоден был? – наполненным скорбью по заблудшим агнцам голосом вторил ему юродивый. - Неужто душа так изнывала, что пришлось красть у тех, кто и сам ничего не имеет? У людей Божьих взял. У тех, кто за него же, окаянного, Богу молится. Не чашу украл, не свечку. Молитву ихнюю украл. Сам у себя Благодать украл. Жаль его, сердешного. Не абы что в залог за побрякушки бренные, а Царствие свое Небесное принес.

Иннокентий принялся мочить лепешку падающими из его глаз слезами и продолжил:

- Воруют… Воры везде. Один — кошель у купца, другой — у ангелов своих крылья. И не знают, что ангелы те плачут, а купец новый кошель купит. Кому же больнее-то? Тому, у кого крылья украли…

Юродивый замолчал, и мы с друзьями (чего уж там) не сговариваясь перекрестились, вздохнув по потерянной для Царствия Небесного душе Михаила.

Сгубила жадность фраера.

***

«Сидение у тандыра», к великому моему сожалению, не продлилось даже до Вечерни. Сэкономленные при помощи юродивого детективные навыки епископ Евфимий, к еще большему сожалению, решил потратить на меня. Не то чтобы прямо «колоть» и «дело шить» пытался, но…

- Непонятно мне, Гелий, - откинувшись на стуле, Владыко принялся тарабанить пальцами по столу. – Говоришь, окромя Цареграда да Руси нигде не бывал, да только Цареград с твоих слов получается совсем не тот, где мне побывать доводилось.

Так полтыщи лет между нашими Цареградами прошло. Очень плохой это разговор – Евфимий меня натурально «колет». Да что там, уже расколол, и я вообще не представляю, куда мне придется отправиться из его (на самом деле игуменского) кабинета: в землянку к ворам или на Вечерню.

- Позволю заметить, Владыко, что простые и уважаемые люди ходят разными дорогами и мир от этого видят тож по-разному, - привел я сомнительный аргумент.

А чего мне еще остается? «Я из XXI века от Рождества Христова»? Смешно.

- Зачем Владыко обмануть пытаешься, Гелий? – укоризненно спросил помогающий меня «колоть» игумен.

Сбоку примостился, на скамеечке у стены, уступив свои стол и стул начальству. А еще в кабинете присутствуют двое здоровенных боевых монахов из свиты епископа. Один – у двери, другой – рядышком с Евфимием, охраняя как его, так и крохотное, но достаточное для экстренного бегства окно. Такое расположение «силовиков» меня очень нервирует.

- Не обманываю, Ваше Высокопреподобие, - повернувшись к игумену, я изобразил оскорбленную гордость. – Как можно служителям Его лгать? Все, что в голове моей было как есть рассказал!

Простенькая уловка не сработала – добрый епископ улыбнулся и зацепился за неосторожную фразу:

- Верим тебе, Гелий. В самом деле рассказал ты нам все, что «в голове твоей было». Да только от того, что в голове моей, шибко оно отличается. Святую Софию, на стенах которой сквозь известь аки душа через бренную плоть проступают древние мозаики, мы с тобою видели одинаково, да только окромя нее сходств-то и не нашлось. О Святой Софии ты знаешь, но не знаешь о том, что главная святыня греков Цареградских теперь монастырь Живоносный Источник за городскими стенами. Ты видел Галатскую башню, да отчего-то решил, что шары огненные с нее и по сей день запускают. Бухты Золотой Рог ты и вовсе, ежели по словам твоим судить, отродясь не видал, а лишь слышал о ней с чьих-то слов или вовсе в книгах читал. Говоришь ты тоже не так, как греки Цареградские – те-то уж давно слова турецкие в речь свою добавляют, перемешались. Ты, Гелий, сам словно список, вышедший из-под руки искусного, но далекого от мира писца, который не знает, что подлинник давно уж истерся и изменился. Братья, с коими ты вместе живешь и молишься, говорили – им о Цареграде ты времен деда твоего рассказывал, а не о том, что своими глазами видывал.

Стукачи, блин.

- Так, - подтвердил игумен.

- Ты, Гелий, не бойся, - душевно обратился ко мне Евфимий. – Нет на Руси врагов для тебя. Клятву отцу давал поди не открывать о себе ничего?

Ну вот епископ сам себе все и объяснил. Или снова уловка? Вешаем голову (ох не повесили бы в насильственном смысле слова!), изображая тяжелую внутреннюю борьбу, тем самым с одной стороны пытаясь убедить Евфимия в его правоте, а другой выигрываем время и лихорадочно пытаемся найти способ уберечь бренную оболочку от пыток и насильственной смерти.

- С кухнею так же было, Владыко, - пришел мне на помощь игумен. – Николай рассказывал, многих трудов ему стоило Гелия секретом поделиться уговорить, слово свое наш юный гость держит не чета многим умудренным сединами мужам.

- И долг кузнецом неправедно наложенный отдал, - согласился с ним Евфимий. – Видим мы, Гелий, что христианин ты добрый, верующий, зла да подлости в сердце своем не носишь. Не враги мы тебе, да только в мутной воде чего угодно спрятать можно. Узнают о тебе многие люди, начнут вопросы задавать, и не как мы с Его Высокопреподобием, а иначе – озлобляясь от нежелания твоего на них отвечать. Не хотим мы тебе судьбы такой, видим – многие богатства в голове своей носишь, - с улыбкой вычленил из «формулы» юродивого истинный ее смысл.

В самом деле истинный – это я, попорченный другими временами, в материальные блага уперся как баран, хотя сам же про «активы» из головы своей келарю рассказывал. Бывает так – одна «двойка» есть, имеется и другая, а в «четверку» ну никак без внешнего вмешательства их сложить не удается.

- Клятва всегда клятва, Владыко, - тихо ответил я, глядя в доски пола. – Стыдно мне их промеж себя сравнивать, да только кухня – это одно, а здесь совсем другое.

- Понимаю, - заверил меня Евфимий. – Клятвы сей нарушать мы от тебя требовать не станем, но прошу тебя еще немного с нами поговорить о других землях да прочем.

- Расскажу все, что смогу, Владыко, - с уважительным поклоном ответил я.

- Помножь 124 на 21, - неожиданно выкатил задачку епископ.

Подумав, я решил не просить у него писчие принадлежности для умножения «в столбик», а напрягся и сосчитал в голове:

- 2604.

- Хорошо Гелий наш считает, - похвастался мной перед игуменом епископ.

Вокруг меня одни средневековые манипуляторы от зависти к навыкам которых удавились бы как матерый следак, так и самый распиаренный «коуч» по НЛП из моих времен.

- Николай тож об этом говорил, - кивнул игумен. – Потребные для приготовления трапезы на любое число человек продукты ох споро высчитывает.

Так мне по образованию положено. Поддерживая реноме «молодого», который в обычных ситуациях старается вести себя как мужик средних лет, но в критических «теряет лицо», изображаем на лице короткую польщенную улыбку и сразу же прячем нафиг – типа «спалился». Батюшки обязательно заметят. Хорошо, что возраст у меня нынешнего несерьезный, а за плечами очень большая драма – в мое изложенное когда-то батюшке келарю «веду себя так потому что чужак с мутным будущим, слабины показывать нельзя», похоже, верят и вот эти двое умудренных старцев. Ну как «старцев» - я-то раньше постарше был, а этим бы даже пенсии вне известных структур не светило.

- Скажи, Гелий, кто ныне правит Священной Римской Империей?

- Точно сего не знаю, Владыко, - признался я. – Но один из Габсбургов.

- Францией?

- Один из Валуа.

- Португалией?

- Сие мне не ведомо, Владыко. Знаю, что в Англии правит династия Тюдоров, в далеких землях Китая правит их Император, на которого нельзя смотреть простым смертным, в Индии не знаю кто, но зовется он «падишахом».

Выслушав, епископ спросил:

- А ближние соседи Руси?

- Имя Сигизмунда II Августа здесь известно многим, - ответил я. – Но до попадания на Русь этого имени я не знал.

Кивнув, Евфимий вновь задумчиво постучал пальцами по столу. Долго стучал, а потом принял решение:

- Нарушить клятвы просить тебя не стану, но прошу послушать то, что мы с Его Высокопреподобием поняли. Отвечать не нужно, просто послушай.

«Ответить» же не только словами можно, а физиогномикой епископ владеет.

- Да, Владыко, - согласился я и как бы «незаметно» сжал кулаки.

Я и впрямь нервничаю – мало ли чего средневековая голова надумать может.

- Ты нам и в самом деле не лгал, Гелий, - заявил епископ. – Мы видим в тебе жертву иной, бо́льшей тайны.

Не хочу! Нужно было сразу имитировать провалы в памяти из-за «ушибленности», желательно вообще до полной амнезии, но задним умом-то все сильны.

- Ты, Гелий, не обыкновенный грек из семьи поваров. Ты – потомок знатного рода, коего спрятали от султанова гнева. Спрятали там, до куда его обагренные христианской кровью руки не дотянутся. Воспитывал и учил тебя человек мудрый и знающий, но утративший связи с миром. Учил по книгам. Учил чистому языку предков, богословию, истории великой Империи, которая давно уж пала. Цареград твой от этого – город хроник, а не город турок и униженных христиан. Вот почему знания и речь твои оторваны от жизни. Вот почему ты путаешь обычаи столетней давности с нынешними.

Ну… если исключить «знатность», а «мудрого человека» счесть концептуальным синонимом школы и «шараги», в целом так оно и получается – и впрямь книжные, оторванные от жизни знания получал.

- А теперь я спрошу, - удовлетворенно кивнув на занервничавшего с новой силой (не хочу быть «потомком знатного рода», это же не только пакет привилегий, но и сомнительная перспектива стать фигуркой в чужих играх с высокой вероятностью «размена» моей жизни на что-то) меня, Евфимий задал вопрос. – Все ли твои вещи мы вернули тебе?

- Не с проста спрашиваете, Владыко, - догадался я. – Клянусь – благодаря вам мне вернули всё добро, о котором я знал. Вы нашли что-то, чего не нашли Государевы воины и я?

- Нашли, - с предельно серьезной рожей ответил епископ, и, не прерывая зрительного контакта со мной, достал из ящика стола три мятых куска пергамента, которые положил передо мной. – Видел ли ты письма сии?

- Окромя того письма, что Государевы люди нашли, других не видел, - честно признался я. – В одежку вшиты были?

Очень сильно сожалею, что не прощупал всё как следует на предмет «ухоронок». Спалил бы эти бумажки к чертовой матери от греха подальше, чтобы сохранить устраивающий меня «статус-кво».

- Светлая у Гелия голова, - похвалил меня игумен.

- Светлая, - согласился епископ. – Знакома ли тебе сия печать? – указал на до дрожи знакомого двуглавого орла.

Знакомого, но иного, не как на гербе России будущего. Не видел, но догадаться несложно – с точки зрения той легенды, что выдумал епископ, не видеть такой печати я попросту не мог, а значит говорить «нет» смерти подобно:

- Ромейская печать, Владыко.

- Старинный символ Палеологов, - уточнил Евфимий.

По спине от этой фамилии пробежали ледяные мурашки. Разное я в будущем слышал об этой династии, в основном – нехорошее, но наверняка утверждать нельзя: историю пишут победители, а Палеологи в какой-то момент пали и канули в небытие. Тем не менее, фамилия для меня очень, очень, ОЧЕНЬ нехорошая: малейшая связь с ними, пусть и на уровне «дед сего мальчугана поваром при Палеологах был» превращает меня в лакомый кусок для одних и мишень для других. Судьба моя, таким образом, уже совсем не в моих руках, а в руках вот этих двух уважаемых старцев. А потом и вовсе перейдет она куда-то на уровень «земной оси», сиречь – на уровень высшей светской и церковной власти.

- Не бойся, юный Палеолог, - душевно улыбнулся мне епископ. – Тайну твою мы сохраним.

- Зачем мне-то о ней сказали? – совсем не наигранно простонал я, схватившись за голову. – Я же поваренок! Я вообще не знаю, кто, как и зачем вот это вот все затеял! - кивнул на бумаги. – Я ничего не хочу кроме как на благо людей трудиться, через искусство кулинарное да придумки навроде громоотвода! Молю вас, батюшки, не губите! Клянусь, много пользы Руси и Церкви Святой принесу, только не тащите меня в Москву, позвольте в монастыре остаться!

По щекам потекли слезы.

- Пользу принесешь, верю, - с показавшемся мне вполне искренним сочувствием в голосе и на лице заверил Евфимий. – И в то, что о происхождении своем ты не ведал, тоже верю – опасно тайну сию даже тебе самому доверять было. Берегли тебя шибко, Гелий, от самого себя берегли. Да только не рассказать Его Святейшеству о тебе я не могу.

Хана мне – Митрополит-то, в свою очередь, «не сможет не рассказать» уже Царю. Кто его знает, чего с Палеологом тот сотворить захочет – может златом и любовью осыплет, а может и удавить прикажет, после чего, конечно, до конца своих дней лично за душу мою молиться станет.

- Не бойся, Гелий, - вернулся к старому обращению Евфимий. – Очень хорошо, что тебя в монастыре сем оставили. Места здесь тихие, батюшка Алексей, - посмотрел на игумена. – Тебя покуда при себе подержит, от напастей любых убережет, да пользу, как ты и хочешь, принести позволит. Может и вовсе насовсем здесь останешься, ежели захочешь. Его Святейшество человек добрый и ума великого, не нам, сирым, чета. Я передам ему просьбу твою «в Москву не тащить», - ободряюще улыбнулся. – И о громоотводе с тандыром ему поведаю обязательно, задумки добрые, пользы и впрямь немалой. Его Святейшество оценит обязательно. А чтобы сподручнее тебе было далее пользу приносить, от имени Церкви Нашей награду тебе за придумки твои кладу, в сотню полновесных рублей. Монеты тебе здесь без надобности, поэтому, ежели понадобится чего, просто батюшке келарю скажешь.

- Да чего Николаю-то? – засуетился игумен. – Лучше прямо мне говори, оно и сподручнее будет, один стол делим.

Офигенно тайну собрался хранить настоятель, на самое видное место меня пересадив! Впрочем, в свете череды удивительных совпадений, случившихся в последние дни, такой резкий рост в системе местничества никого особо не удивит.

- Спасибо, батюшки, - уныло поклонился я.

- Не боись, Гелий, - снова подбодрил меня епископ и осенил крестным знамением. – Ступай с Богом, а нам с батюшкой Алексеем о другом, тебе неинтересном, потолковать нужно.

Можно попросить почитать письма, но я уверен в том, что там будет полно незнакомых имен, мутных намеков, а может и тупо схема будущей интриги. Незнание в моем случае благо, и я в лепешку расшибусь, чтобы попытаться удержаться подальше от Москвы.

Ой, да кого я обманываю – через потребный для возвращения в Москву, передачи бумаг Митрополиту и принятия последним решения срок за мной приедут. Не могут не приехать.

- Спасибо, Владыко, - поблагодарил я за благословение и на подкашивающихся ногах направился к выходу из кабинета.

А как хорошо всё начиналось!