Кондитер Ивана Грозного

Глава 12

Ночью я спал плохо – за окном бушевала гроза, струи ливня тарабанили по крышам, подоконникам и ставням, вспышки молний ярко освещали келью даже через крошечные щели в последних, а приходящий за вспышками гром словно сотрясал казавшиеся несокрушимыми каменные стены.

До последнего я надеялся, что смущающая меня, какая-то детская, недостойная взрослого мужика, фобия со мной в эту жизнь не переехала. Дождики я в этом мире уже видел, видел и далекие, слабенькие молнии, слышал растерявшие силу из-за пройденного пути раскаты грома, и это только подкрепляло мою надежду: как и положено взрослому человеку, мне было на это все равно. Но эта буря…

Вспышка молнии заставила пропотевшего от страха меня вздрогнуть и зажмуриться в ожидании грома. Один, два, три…

БАХ!!!

Стало страшнее – в прошлый раз он пришел на «четырех», а значит гроза приближается.

- Господи, спаси и сохрани мя. Аминь, - дрожащими губами повторил я такую короткую, но такую мощную молитву и перекрестился не менее дрожащей рукой.

Завидую Федьке – спит как убитый, хотя по возрасту это ему бояться положено, а не мне! Ох, грехи мои тяжкие…

БАХ!!!

- Господи, спаси и сохрани мя. Аминь.

В прошлой жизни почти пять лет и очень много денег на походы к психиатрам и психологам слил. Без счета «народных» способов перепробовал. Да что там «без счета», а тупо все, о которых знал, а копал в эту сторону я на совесть. Тщетно люди с красивыми дипломами и грамотами на стенах копались в моих мозгах, пытались гипнотизировать, отправляли на процедуры и изо всех сил пытались найти в лечении прогресс – на пятый год терапии я смирился с тем, что с астрафобией мне придется жить до конца моих дней и забил.

Мама рассказывала, что когда мне было три годика, мы семейно, с родным тогда еще отцом, ездили пожарить шашлыки на реку. День обещали погожий, и именно так он и начинался, но потом, откуда ни возьмись, грянула буря. Родители тогда решили, что долго она не продлится – и так оно и оказалось, за полчасика тучки «рассосались» - и мы дожидались ее окончания в машине. Пока мы в ней прятались, молния мощным разрядом превратила в обугленные щепки стоящее в паре метров от нас дерево. Испугался я тогда настолько, что даже сейчас, угодив в чужое тело и в чужие времена, ничего не могу с собой поделать.

Бах!!!

- Господи, спаси и сохрани мя. Аминь.

Гроза закончилась только под утро, и последний ее час я с неописуемым облегчением отмечал увеличивающийся промежуток между вспышкой молнии и приходом грома. Страшнее всего было тогда, когда между ними я даже одной жалкой секунды насчитать не смог. К счастью, ничто не длится вечно, и буйство стихии тоже. Одна секунда, две, три, четыре, пять, и вот небеса затихли совсем.

- Слава тебе, Господи! – перекрестился я в честь окончания грозы, чувствуя, как напряжение покидает мое липкое и мокрое от пота тело.

Ощущение такое, словно с медведем на узкой лесной тропке миром разминулся.

«А ведь громоотводов я здесь ни разу не видел» - пришедшая в голову мыслишка заставила меня вздрогнуть от короткой, но сильной волны вернувшегося страха. Ох малы шансы получить разряд прямо в ставни моей кельи, но ни разу не нулевые! Даже вероятность в 0.00000001% для меня слишком много. Вся моя недвига в прошлой жизни была от молнии защищена всеми доступными мне средствами. Немного помогало, я даже порой поспать в ночную грозу умудрялся, а здесь… А здесь я с голой задницей против буйной стихии!

- Господи, спаси и сохрани мя. Аминь.

Нужно озаботиться громоотводом, и плевать, что заказ большой железной фиговины опустошит мои и без того никчемные капиталы – это для меня жизненно важный вопрос. Батюшка келарь-то на такую чушь (в его глазах) тратить монастырские ресурсы не станет. Решено, сразу после Заутреней к кузнецу пойду.

Я разбудил Федьку, и мы пошли на утренние процедуры. Влажный, наполненный озоном и лишившийся пыли да гари очагов воздух был прохладен, крайне приятен, и в купе с пробежкой и омовением в бочке немного сгладил последствия беспокойной ночи. Я почти свеж, почти полон сил, и очередной раз спасибо Господу за то, что даровал мне новую молодость – хрен бы я в своей прошлой жизни после такой ночки что-то конструктивное сделать смог, а теперь – ничего, только спать хочется. Увы, «тихого часа» монастырский режим дня не подразумевает, а значит придется терпеть до заката.

Ну и ладно, лучше порадуюсь тому, что к пятку чистящих зубки ребят добавился десяток взрослых, среди них – монахи Павел и Софроний, с которыми я сошелся лучше всего, и закадычный друг каменщик Ярослав, который, в отличие от обладателя поганого характера Василия, в потребность ухода за зубами поверил. Авось, так и весь монастырь первенство по сохранности зубов выиграет! Жаль, что такого конкурса не существует.

В неплохом настроении, в окружении приятных для меня (а таковые здесь все, кто не точит на меня остатки зубов) людей я направился в храм, не забыв порадовать спутников рассказом про невыразимо удивительную тварь «утконоса», и привычно отстоял Заутренню, в процессе немного пересмотрев свои взгляды на громоотвод.

Очень много бледных да не выспавшихся лиц в храме. Очень много сбоев в доселе доведенных до автоматизма движениях. Больше обычного искренности в них и шепчущих молитвы губах. Что ж, Средневековье вокруг, и народ буйство стихии в массе своей не шибко любит. Многие этой ночью мучались бессонницей, вздрагивали от раскатов грома и судорожно повторяли «Господи, спаси и сохрани мя. Аминь». Может и не станет вредничать батюшка келарь, а может наоборот, спишет страхи на недостаток кротости и Веры да пошлет подальше. Не спросишь – не узнаешь.

- Беда случилась, Гелий, - едва мы вышли их храма, растерял привычный вид Ярослав.

Теперь он выглядит очень встревоженным.

- Какая? – напрягся я. – И чего сразу не сказал?

- Да чего утро портить? - привел он обезоруживающий аргумент.

- Тандыры залило? – предположил я худшее.

Дождь может случиться в любой момент, поэтому над тандырами в случае нужды сооружаются навесы, а сами изделия укутываются в условно-непромокаемые тряпки. Каучук человечеством еще не освоен, и до настоящей «непромокаемости» местным материалам как до Луны пешком.

- Да не, навесы добро от дождя укрыли, - покачал головой Ярослав. – Оба тандыра сухие.

Начав догадываться и ощутив от этого удушающую волну страха, я спросил, уже зная, какой ответ получу:

- А третий?

- А третий молнией приложило. Навес в щепки, тряпки сгорели, а тандыр чуть ли не пополам треснул.

ДА ОТТУДА ДО КЕЛЬИ МОЕЙ РУКОЙ ПОДАТЬ!!!

Закусив губу, я подавил подступающий приступ паники – всё, не о чем переживать, всё уже случилось, а я цел и невредим – и ответил:

- Посмотрим сейчас. А ты когда посмотреть-то успел?

- Да я и не успел, - признался каменщик. – Мне караульщик сказал, Ерофей – они туда еще ночью сбегали, поглядели быстро и назад. Страшная гроза была, - вздохнул.

Представив себя на месте вынужденных куковать на улице этой страшной ночью стражников, я ощутил пробежавшие по спине ледяные мурашки и постарался выбросить это из головы: сейчас поважнее проблема есть.

- Страшная, - согласился с Ярославом. – Ничего, нам и двух хватит, - увел разговор подальше от обсуждения стихии.

- «Три чаши сложили, да одна для воды мертвой, что не поит», - тихо, с мистическим трепетом в голосе и горящими от соприкосновения с чем-то неземным, процитировал Ярослав «пророчество» юродивого. – «Другая – для вина тихого, доброго. Третья – для мёда пьяного, что опрокинет пьющего в самые небеса, и да покарают они его за дерзость».

Закончив, он с таким же, «потусторонним» выражением лица посмотрел на меня.

- Покарали третий тандыр небеса, получается, - смирившись, развел я руками.

Ну совпало, ну и что? В мире и не такие совпадения случались, от этого даже специальная наука родилась – конспирология. Способен ли средневековый шизофреник время от времени изрекать что-то, на что потом можно «натянуть» какое-то происшествие. Да и в мои времена любителей так делать было как грязи, а здесь, когда мистическое мышление является доминирующим… Ай, ладно, юродивый точно не моя забота, пусть тут сами его культ пестуют, а я своими делами буду заниматься.

«Гвоздик» - напомнила о «знамении» собственная, ответственная за мистическое мышление, часть сознания.

«Пусть себе лежит гвоздик» - отмахнулась рациональная.

Мало ли чем безумцы кидаются. Спасибо, что не тем самым, было бы гораздо неприятнее.

***

По прибытии в наш попорченный молнией закуток я сначала еще разок испугался, осмотрев раскуроченный, треснувший и подкоптившийся тандыр, а потом переключился на более конструктивные мысли: просто совпало, юродивый-то прямо по порядку судьбу тандыров перечислял, разрушиться полагалось третьему по счету, а молния угодила во второй. С другой стороны, он не то чтобы пальцем тыкал в каждый в разные моменты «предсказания», а вывалил все скопом, без деталей. Очень, надо признать, удобное «предсказание».

Быстренько покомандовав работниками на тему «убрать территорию рядом с прототипами один и три», мы с Ярославом и Василием убедились в том, что «выжившие» тандыры целы, раствор их высох, а значит можно начинать испытания.

- Сбегай до кухни, - велел я своему маленькому помощнику. – Со всем уважением передай батюшкам келарю и Михаилу наше с уважаемыми мастеровыми…

Мужики горделиво приосанились.

- …Приглашение на проверку тандыров.

- Батюшка Михаил который главный по кухне или по конюшням? – уточнил Федька.

Попадаются одинаковые имена у батюшек, поэтому вопрос не глупый, а вполне нормальный: ну откуда Федьке знать, какой именно Михаил нам потребен?

- По кухне, - уточнил я, и пацан убежал.

- Хорошо учится? – спросил Ярослав и за неимением здесь досок – всё, унесли, строить-то ничего больше не планируем – опустился на корточки, привалившись спиной к стене здания.

Василий опустился рядышком, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать их примеру:

- Не проверял пока, - признался я. – Да и нечего проверять там, его азбуке никто раньше и не учил.

Ребят здесь учат в основном Богословию (в той его части, которую должно знать маленьким русичам) и немножко счету, который полезнее чтения: читать здесь особо нечего, а считать по жизни приходится всем и всегда.

- Правильно ты это придумал, грамотный человек-то никогда не пропадет, - одобрил Ярослав. – Вот ежели бы мы с Василием читать да писать еще маленькими научились… - вздохнул с тем выражением лица, которое я в прошлой жизни порой наблюдал у скорбящих об отсутствии у них высшего образования людей.

Занятно, что почти все из них смогли неплохо устроиться в жизни. Комплексы.

- В самой Москве бы жили, уважаемыми людьми, - согласился с ним Василий.

- С другой стороны забора трава всегда зеленее, - поддержал я разговор поговоркой.

- Как? – заинтересовался Ярослав.

Я повторил.

- И ведь правда! – хохотнул Василий и принялся выговаривать каменщику. – Ну тебя, Ярослав, только душу бередишь зазря. Хорошо мы здесь живем, все нас уважают, и монастырь наш без нас как без рук. А в Москве-то, поди, таких как мы что травинок на лугу – затопчут, сожрут, и поминай как звали.

И такое я тоже в прошлой жизни слышал. Да что там «слышал» - сам в Москву с концами переезжать не стал именно по этой причине: мне в родном захолустье спокойнее было, от мэра всего в трех коттеджах жил, друг к дружке в баньку ходили. А в Москве так можно было бы? Нет, если бы я в большую политику попер – и ведь звали – однажды может и дорос бы до такого уровня, но мне вся эта возня, в отличие от бизнеса, никогда не нравилась. Прости-Господи, но очень хорошо, что до Государевой кухни я с «приемным» отцом не добрался – там волей-неволей придется с разного рода «царедворцами» взаимодействовать, а пешкой в чужой игре я быть не хочу, лучше погуляю где-нибудь подальше, не отвлекаясь от реально полезных дел на средневековые интриги.

Батюшки келарь и Михаил пришли в компании гордого хорошо выполненным поручением Федьки и тройки младших поваров: один нес корзинку с тестом, другой – немножко дров, третий – налегке. Забегая вперед, этот даже не пригодился: полагаю, его захватили с собой ради принципа «Бог Троицу любит».

Первым делом батюшка келарь проявил информированность – мы рассказывали ему о визите на «полигон» юродивого, а кто-то другой успел донести о попадании молнии.

- Видел в Цареграде такие штуки, навроде как длинная палка железная с цепью, что в землю уходит, - воспользовался я возможностью, чтобы попытаться переложить «громоотводное дело» на плечи Николая. – Молния в железо бить любит – треснет в такую, и вся сила ее по цепи безобидно в землю уйдет. Так и называется – «громоотвод».

- Какие еще «отводы»? – удивленно воззрился на меня келарь. – Епископ завтра прибывает, ты делом лучше давай занимайся, а куда молнии бить – то не нам решать.

Ясно, вообще сейчас батюшке келарю не до громоотвода. Начальство монастырское вообще на взводе. Игумен так и вовсе последние дни крайне смурной и неразговорчивый. Понять мужика легко – он, понимаешь, много лет карьеру строил, «поднялся» на зависть многим, а теперь у него геморрой, зубная боль, а на вверенном ему Церковью объекте завелся вор. Будешь тут «смурнеть» - а ну как осерчает епископ да передаст монастырь другому «топ-менеджеру»? Ну а за Его Высокопреподобием вполне логично полетят с должностей его «менеджеры» рангом поменьше: новое начальство любит новую команду собирать, и должность того же батюшки келаря легко может быть передана кому-то другому.

Помолившись, мы принялись проводить испытания. Тандыр номер один после выпечки парочки тестовых лепешек признали исправным, и это всех нас порадовало. А вот тандыр номер три, собака такая, вышел неудачным – в нем тупо гасло пламя, не давая стенкам напитаться жаром.

- «Одна – для воды мертвой, что не поит», - прошептал батюшка келарь, и мы дружно перекрестились.

Я – чисто поддержать, потому что никакого мистицизма здесь в упор не вижу. Логично же – первый тандыр построили как положено, второй, полагаю, тоже, а вот третий, благодаря вмешательству самого юродивого, «лепили» спустя рукава: сказал же Божий человек, что один из трех по-любому заработает, так чего бы не оплошать вопреки известной пословице?

Я? А я чего? Я, блин, не каменщик, не плотник и не печник. Я с тандырами сталкивался всю прошлую жизнь уже готовыми и исправными, из материалов, которые бесконечно качественнее «современных». Да, я не меньше Ярослава с Василием глазел на работу, ощупывал да осматривал стенки, но это чисто щеки понадувать. Благо конструкция простая, иначе могли бы и подвести батюшку келаря.

От завтрака Николай нас всех освободил, велев обойтись «подножным кормом» в виде вышедших из тандыра лепешек. Здесь тоже испытания нужны – первая партия частично подгорела, частично недопеклась, и вид имела не больно-то аппетитный. Вот этим мы до самого обеда и занимались, покуда, переведя некоторое количество теста почти зря (что очень печально), не освоили процесс на должном уровне. Но животы набили знатно – подгоревшими корками да недопекшимися кусочками пробавлялись работники, а мы вчетвером (считая оставшегося с нами Михаила, завтрак-то и без него слепят) подъедали лучшие кусочки. Немножко из своей доли я оставил на подкормку Федьки – он нам сейчас не нужен, поэтому был прогнан завтракать.

Когда мы в целом закончили и были готовы нести батюшке келарю на пробу пяток самых удачных, с пылу-жару лепешек, он нагрянул сам. Похвалив аромат и цвет, он со смачным хрустом прокусил чуть более твердую и темную, чем мне бы хотелось (но только мне, другие-то не знают), корочку, прожевал, проглотил и вынес вердикт:

- Лакомо! А ну-ка, Михаил, выбери какую помягче, корку с нее подсрежь, да снесем к Высокопреподобию. Это… - указал на негодные тандыры. – Разобрать.

- Прошу прощения, батюшка Николай, - влез я. – Выглядят они и впрямь некрасиво, но может быть будет полезно показать епископу насколько добро мы трудились?

Подумав с минутку – что очень даже быстро для него! – келарь кивнул:

- И о предсказании ему интересно послушать будет. Не разбирать, но прибраться нужно. И забор разобрать, прятать теперича нечего. А вы, братцы, - обратился к младшим поварам. – Ступайте за тестом, да напеките к обеду сколь успеете.

Хорошо. А еще лучше то, что для меня задания у батюшки келаря не нашлось. Есть время сходить до кузнеца, еще одной настолько же «беззащитной» ночи я не переживу. Придется раскошелиться.