Кондитер Ивана Грозного

Глава 7

У монахов и послушников – Полунощница, а у меня – утренние процедуры перед Заутреней. Ночные звезды еще не покинули неба, прохладный утренний воздух – чистейший, несмотря на легкие нотки нечистот и извечной копоти, от которой в монастыре некуда спрятаться. Ноги быстро промокли – роса легко проникла внутрь моих «беговых» лаптей, купленных у плетущего их трудника за мелкую монетку. Сильно переплатил, кстати, но альтернативой был бартер, а пригодные для него предметы гораздо дороже. Жалею сапоги, они у меня одни, а цены на обувь в этом времени такие, что я собираюсь при первой возможности обзавестись поршнями, чтобы и статус какой-никакой показывать, и нормальные сапоги поменьше «убивать».

Вчерашние мальчишки, которым я заплатил за чистку их собственных зубов, конечно же о случившемся растрепали, поэтому пробежку по периметру стен я совершал в компании двух десятков ребят возраста от пяти до двенадцати примерно лет. Дети молодцы: маленьким на такие дистанции бегать тяжело, поэтому ребята постарше им помогали. На самом деле бегать-то необязательно, впроголодь живут, худющие все, а тут столько калорий впустую, но как-то постеснялся отправить деток к «умывательной бочке». Спорт в любом случае полезный, а ребята, раз уж до своих лет дожили, здоровьем обладают отменным. Не будучи извергом, я изрядно замедлился, на втором «круге» - почти до обыкновенного шага, и это позволило всем преодолеть дистанцию.

Дальше – омовение, и здесь ребята разделились: самые отважные плескались в бочке, а остальные решили, что им и чумазыми неплохо. Зубки, однако, чистили все, и я уверен, что палочки для этого они готовили весь вчерашний день. По завершении процедуры я впервые обратился к ним:

- Зубы, други мои… - «други» расправили плечи. – Господь нам дважды за жизнь дает. Сперва – маленькие, они у вас выпали или скоро выпадут, и вторые, кои на всю жизнь с нами останутся. На зубы грязь не хуже чем на лицо да руки липнет, и от нее зубы начинают портиться и сильно болеть. Чтобы они не болели, нужно вот так хотя бы по утрам и вечерам их чистить. А чтоб наука запомнилась, подходите, я вам по монетке дам.

Ребята не без шипения друг на дружку и как бы незаметных тумаков выстроились в очередь и дружно обогатились под осуждающим взглядом монаха Никодима – Полунощница закончилась, и он приперся проверить, насколько верным оказалось его «зря ты это сделал».

- Ежели кто за зубами и чистотою дальше со мною следить хочет – милости прошу, но монеток и других подарков более не дам, - обломал я ребят. – Ваши зубы, вам с ними ежели чистить не будете маяться, и платить за это вам более не стану.

Смотреть на померкшие рожицы маленьких русичей было грустно, но я помог им как смог. В дальнейшем, когда появятся возможности, будут и приюты, и школы, и ПТУ ремесленные, а пока, надеюсь, хоть кто-то зубки чистить станет.

- Портишь деток Православных привычками оттоманскими, - осудил меня Никодим, когда расстроенные ребята разошлись. – Еще и к деньгам незаработанным приучаешь. Кто из них вырастет? Попрошайки подзаборные?

- Привычка, батюшка Никодим, это для тела и души полезная, ибо сохраняет зубы в целости и приучает к послушанию. Прости мне грубость мою, - поклон. – Да только ежели в оттоманских землях сам не бывал, негоже магометанам чего-то приписывать, это же вранье получается. Грешно.

Не люблю, когда кто-то нихрена в предмете не разобравшись со своими ценными мыслями по его поводу делится. Не зря же в народе говорят – «не знаешь – не лезь».

- А вот приедет через седмицу епископ со смотром архиерейским, он-то на Оттоманщине три года жил, мы у него и спросим, - нагло ухмыльнулся Никодим.

Вот и нажил я первого врага, и даже не знаю, вправду ли он епископа беспокоить таким пустяком посмеет или на «понт» берет. Но мне оно побоку – сейчас по всему миру зубы очень удачно не чистят, разве что богачи да аристократы мяту жуют, чтобы вонять поменьше.

- Спросим, батюшка, - согласился я и пошел переодеваться в сухое перед Заутреней.

Ну его, этого Никодима, дел что ли других нету кроме как до меня докапываться? Вон монастырь какой огромный, в любую точку ткни, и оттуда непочатый край работы вывалится. Мы с мастеровыми, например, сразу после завтрака (на выпечку хлеба мне сегодня можно не ходить) пойдем в наш уголок, еще немного полюбуемся построенной вчера деревянной моделью («образом») и с молитвою начнем готовить фундамент.

По пути с Заутреней ко мне снова подошел батюшка Павел:

- Скажи-ка, Гелий, а правда в ваших краях зверь страшный водится, этакая большая да зубастая ящерица, что в воде живет?

Похоже, у нас тут потихоньку складывается традиция – в свободные минутки слушать про далекие земли. Это для меня хорошо.

- Правда. Зверь этот крокодилом зовется. Занятнейшая тварь – зверьем поменьше да рыбою питается, в воде живет, но при том воздухом земным дышит, а еще яйца откладывает.

- Ишь ты! – восхитился батюшка Софроний. – И вкусны ли те яйца?

- То мне неведомо, батюшка, - признался я. – Но самого крокодила едал, на курицу похож.

Не Нильского, правда, а азиатского, но это неважно.

- Побожись! – потребовал «бородавчатый» батюшка Андрей.

- Вот вам крест, - перекрестился я на храм.

Доверия ко мне Андрею это не шибко прибавило – мошенники в любом времени и месте есть, и тож «божиться» умеют.

- А ежели научно, то зовется этот зверь «крокодил тупорылый».

- Это как Мишка наш! – шутканул какой-то послушник.

По народу пробежала волна сдавленных смешков, и награда нашла своего героя:

- Ступай к батюшке Юрию, он тебе пост строгий положит, - велел батюшка Андрей.

- Спасибо, батюшка, - поблагодарил послушник и покинул наш строй.

Не первый раз при мне кого-то к батюшке Юрию за наказанием отправляют. Должность его называется «благочинный», и я совру, если скажу, что хотел бы с ним познакомиться.

- Сказывают, владыко в гости приедет? – решил я проверить полученный от Никодима «инсайд».

- Так, - подтвердил Павел. – В ночи гонец из Москвы прибыл, - поежился. – Владыку встречать – честь великая, но потрудиться придется от души.

Окружающие согласно покивали. Знамо дело – начальство едет, нужно лихорадочно наводить марафет и строить Потемкинские деревни.

Дальше, по принципу «человек запоминает начало и конец разговора», я рассказал спутникам об удивительном звере слоне, и пришлось их расстроить – с вычленившимися из толпы каменщиком и плотником мы направились на внутренний двор столовой.

- А чего это ты нам ниче такого не рассказывал? – не без обиды в голосе спросил плотник Василий. – До самого заката трудились, а ты молчал аки червь.

- Сам ты червь! – обиделся я. – Скомороха во мне увидал?

- Охолоните, братцы, - встал между нами Ярослав. – Ты, Гелий, на Василия не серчай – говорю ж, не со зла он. А ты… - повернулся к плотнику. – Он тебе чего, чтец? Тебе ежели интересно, ты спрашивай, тебе и ответят. И повинись, не то батюшка келарь с тебя шкуру спустит.

Работает иерархия – Василий буркнул мне извинения, я извинился в ответ (а зачем с мудаком лаяться?), и мы, как и вчера, помолились за новое дело, после этого усевшись на штабель кирпичей и глубокомысленно вперившись взглядами в «образ».

- А ведь ладно получилось, а, Гелий? – улыбнулся мне каменщик.

Продолжает «мирить» меня с Василием. Понятно почему, но лично я с ним и не ссорился:

- Ладно, - честно согласился я. – Ежели бы дерево не сгорало, можно было бы уже лепешки печь.

Плотник приосанился.

- Красоту ломать не будем, - продолжил я. – Тут вот построим, чтобы, значит, образ перед глазами иметь, - указал на метр правее модели.

- Так оно вернее будет, - одобрительно кивнул Ярослав. – Егорка! – кликнул стоящего за изгородью в ожидании приказа паренька лет восьми. – Сбегай-ка до землекопов, пущай двое лопаты берут и к нам шуруют.

Землекопы и их средства производства, как и ожидалось, выглядели не очень – профессия такая, что в землице Русской с ног до головы каждый божий день. Низкоквалифицированный труд здесь ценится мало, поэтому Ярослав с видимым удовольствием стращал копающих небольшую и неглубокую круглую яму, с которой мы бы легко справились и сами, но профессиональная гордость мастеровых этого не позволила:

- Вы здесь не видали ничего, братцы. Дело важное, сам батюшка келарь за ним пригляд держит. Ежели болтать станете ух несладко придется…

- Все равно разболтают, - проявил скепсис Василий.

- Не видели мы тут ничего, батюшка, вот вам крест, - перекрестился землекоп.

- Не о чем болтать, батюшка – ничего не видели, ничего не знаем, - перекрестился второй.

Круглый, двадцатипятисантиметровой глубины и большего, чем будущий тандыр диаметра мини-котлован вырыли быстро, и, выгнав землекопов, Ярослав вызвал пяток своих прямых подчиненных трудников. Те хорошенько потоптались и попрыгали по дну ямы, утрамбовав землю, и насыпали десятисантиметровый слой щебня. Здесь работы пришлось прервать, и мы отправились на короткую службу – Первый час, освящающую наступивший день.

- Могли бы и больше успеть, - сделал я промежуточный вывод.

- Ты, Гелий, не по годам умен, но молод, - запел старую песню Ярослав. – Давай подумаем – вот ежели ты с первого раза и быстро чего-то новое соорудил, тот, кто работу принимать будет, как рассудит?

- Как? – послушно спросил я, уже понимая к чему он ведет.

- Что проста она, как палка! – развел руками каменщик. – Торопиться нельзя – напротив, нужно делать все очень основательно, с молитвами и рассказами батюшке келарю о том, как нам непросто.

А русичи-то как будто почти с этих вот времен до моих и не изменились!

- Понимаю, - хохотнул я. – Спасибо за науку, Ярослав.

В чем не прав?

Отстояв службу, мы пошли еще немного посмотрели на засыпанную щебнем яму под мои, запрошенные Василием рассказы про дальние страны: про людей с совсем черной кожей, но светлой, пусть и языческой, душой, да про непролазные тропические джунгли с тиграми да обезьянами.

- Обезьяна – она как человек почитай, пусть и тварь неразумная: ищет кусок повкуснее да как поспать подольше, - повеселил я напарников по внедрению новых технологий.

- Сказывали, ты мальчишкам поутру деньги раздаешь, - поделился слухами Ярослав.

Этому можно и рассказать все как есть – не секрет же, просто Никодим раздражает.

- Мне помощник нужен. Не такой, чтобы от нищеты голову терял и на быструю выгоду сорокой бросался, а чтоб думать наперед умел. Я один раз монетки раздал чтобы слух разошелся, второй – уже испытание. Третий раз обещался ничего не давать. Считаю, почти все и придут, а ну как передумаю. На четвертый день придет уже меньше. На пятый… - пожал плечами. – Вот кто на пятый день придет, из тех и выберу себе служку. Грамоте научу, к делу приставлю – будет мне помощник добрый, а не хапнул и в бега.

- Как-то оно… - поморщился Василий. – Малые все ж, а ты – вот так, словно щенка пободрее выбираешь.

- Все мы здесь добрые, православные люди, батюшка, - ответил я. – Да только люди-то – они разные, и я здесь плохого не вижу: сам-то поди бестолочей в шею гонишь.

- Да ты не горячись, Гелий, - поморщился Ярослав. – Правильно говоришь все, только… - вздохнув, поводил ладонью в воздухе.

- Молод я еще, - подсказал я.

Василий заржал:

- А умыл он тебя, Ярослав!

- Острый язык и до беды довести может, - с веселой ухмылкой сложил лапищу в могучий кулак каменщик.

- Ценную голову батюшка Келарь лично бережет, - похвастался я «крышей». – Мир, братья.

- Мир, - согласился Василий.

- Мир, - хмыкнул Ярослав.

В связи с подготовкой к обеду мне пришлось покинуть наш уютный закуток, и в столовой, прихлебывая квасок и жуя гречневую кашу с хлебушком, киселем, репою, огурцами да толченою малиной в качестве десерта (Его Высокопреподобие от удовольствия аж жмурится, в чем, уверен, в глубине души очень раскаивается), я сидел настолько же усталый, «копченый» и пропотевший, как и вчера. Воняю, а что поделать? Все здесь воняют, даже, прости-Господи, батюшка игумен.

За оставшийся день мы с мужиками насыпали на щебень пятисантиметровый слой песка. Не сами, конечно, а при помощи приглашенных специалистов с лопатами. Приняв работу и выпроводив «песочников», Ярослав с мощным зевком потянулся, уселся на доски и решил:

- Ну и довольно на сегодня – пущай уляжется, а мы давайте за наш успех по-маленькой, - отработанным жестом достал из-за стройматериалов закупоренный кувшинчик.

Не хочу пить – там себе изредка позволял, но здесь, где нормальной медицины нет и не предвидится…

- Я тебе улягусь! – раздался из-за изгороди гневный окрик батюшки келаря, а следом, через калитку, к нам вошел и он сам. – Я тебе дам «по маленькой»!

Мастеровые подскочили на ноги и покаянно склонили головы. Я остался сидеть, потому что вины не чувствовал.

- Сидят три лодыря, ворон считают да лясы точат! – исчерпывающе описал нашу деятельность келарь. – Владыко почитай через седмицу в гости прибудет, что мы ему покажем? Круг песочный?! – уничижительно указал на плоды трудов.

- Улежаться должно, батюшка, - мощно оправдался Ярослав, стыдливо пряча кувшинчик за спину.

- Я свою работу справил, батюшка, - оправдался Василий. – Таковой образ и самому Владыке показать не стыдно.

- Харю твою пьяную покажем, - зловеще пообещал келарь. – Ну что, сбирались чрево свое ублажить в труды праведные? – этакий оборот мой «фильтр-переводчик» со старорусского на привычный мне даже не решился тронуть.

- Да я ни капли, батюшка, - плотник выпрямился и перекрестился на храм. – Крест даю!

- Не успел – вот и «ни капли», - ухмыльнулся Николай. – А ты чего сидишь? – обратил свой гнев на меня.

- Я здесь чужой, батюшка Николай, - с грустной улыбкой развел я руками. – Уклад у всех свой, и здешнего я покуда не выучил. Ежели уважаемые мастера говорят, что на сегодня довольно, значит так оно поди и есть.

- Не так! – рявкнул он. – У-у-у! – от избытка эмоций погрозил на мастеровых кулаком. – Насели как два коршуна на цыпленка! – сделал полностью правильный вывод с поправкой на то, что делаю я одно, а думаю – другое. – На сироту-то!

- То Ярослав все, батюшка Николай, - сдал подельника Василий. – И потом – мне здесь работы нет, образ-то я сложил.

- А коли здесь работы нет, что ж ты аки пес бездомный на солнышке греешься да в кувшинчик метишь? – ласково спросил его батюшка келарь. – Ступай к батюшке Юрию, скажи как все было, он тебе работу живо найдет.

Поежившись – видимо та еще работка будет – Василий с очевидным сожалением ушел через калитку.

- Изгнан из Рая, - не удержался я.

Ярослав мощно гоготнул и испуганно закрыл рот ладонями.

- Не богохульствуй! – велел мне Николай.

- Простите, батюшка Николай, - виновато поклонился я.

- Больше мальца не порть! – грозно наказал келарь Ярославу. – Сколько там «утрясаться» должно? – посмотрел на меня.

- Раствора вашего не ведаю, батюшка, - признался я. – Смотреть надо, но не менее четырех дней. Но не в таком виде «утрясаться» должно, - честно указал на песочный круг.

- Доделать, и еще три окромя этой соорудить! Времени вам даю до заката!

Батюшка келарь отобрал у каменщика кувшинчик, раздраженно одернул рясу и направился к калитке, обратившись за помощью к начальству:

- Господи, помоги им, лентяям косоруким, и пошли мне терпения…

- Василий надобен, батюшка келарь, - чуть не плача попросил каменщик. – С деревом работать надобно, для основы-то…

- Господи, пошли мне терпения, - едва заметно вздрогнув плечами, взмолился Николай с утроенной силой и ушел.

- Ну что, Ваську отмазали, но придется потрудиться во Славу Божию, - подвел итог Ярослав. – Молодец, Гелий, - неожиданно хлопнул по плечу. – Не робей и дальше, робких ногами топчут.

- Спасибо, Ярослав, я запомню, - пообещал я.

Получив втык от начальства, каменщик преобразился и развил бурную деятельность. «Секретность» была упразднена, и в закуток набились все и сразу. Спустя один выкопанный «круг» к нам пришел Василий, и до самой Вечерни и одновременно до окончания работ по заливке фундаментов (а чего там успевать-то, если не придуриваться?) демонстрировал мне свой поганый характер, и Ярославу стоило немалых усилий сводить время от времени набирающий обороты конфликт на нет: я терпеть не хочу, поэтому охотно огрызался.

Ничего личного – просто молод я еще.