Темный феникс. Возрожденный. Том 2

Глава 18

Московский аномальный очаг затих после ухода участников испытания. Он словно затаился и как раненый зверь зализывал раны. Воздух звенел напряжённой тишиной, которую нарушал лишь скрип доспехов и мерные шаги истребителей монстров.

Сыч шёл первым, его штурмовой автомат плавно скользил по дуге, выискивая возможное движение, хотя никаких монстров на пару километров быть не должно. За ним, пыхтя от натуги и тяжести оборудования, ковылял Лист. Замыкали шествие Лось и Грач — командир отряда.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Лист. — Фон подрос выше базового. Так не бывает. Обычно же после практикантов и исследователей очаг моментально сжирает всю свободную энергию.

— Может перестарались аристократики? — предположил Сыч, обернувшись к боевому товарищу.

— Да тут в прошлый раз практиканты с преподавателями похлеще бучу устроили, а уже через пару часов пусто было, — хмыкнул Лось.

— Стой! Вон там! — коротко рявкнул Грач, указав на поляну впереди.

Сыч узнал то самое место, где они впервые увидели, как пылает тьма Константина Шаховского. Именно здесь он и Эдвард Рейнеке устроили свою смертельную дуэль. Вывороченные деревья и перепаханная взрывами земля до сих пор стояли перед глазами Сыча, ведь он видел, как всё это горело в огне.

Лось шагнул ближе, таща на себе измерители. Его руки дрогнули, когда на месте пепелища он увидел то, чего не должно быть в глубине аномального очага.

Из пепла пробивались ростки полевых цветов. Самых обычных, какие растут вдоль дорог и в полях. Васильки и ромашки, маки и клевер. Самые, мать их, обычные не аномальные цветы!

— Мать честная, — выдохнул Сыч, подходя ближе.

Лось опустил измеритель ниже, активировал особую программу и принялся ждать. Лист уже бежал вперёд по этой странной поляне, доставая пробирки и сканеры.

— Смотрите! — крикнул он, присев на корточки. — Это же лютики! И хвощ! Ещё и растут так быстро…

Грач медленно обошёл поляну, внимательно глядя на россыпь зелени под ногами. Этот островок жизни был похож на оазис среди пустыни. Будто кто-то щедро плеснул воды на песок, и на том месте появилось озеро. Даже воздух здесь был чистым и свежим, его можно было пить, словно родниковую воду.

— Что там с фоном? — спросил он у Лося.

— Зашкаливает, — коротко ответил тот, бросив взгляд на маленький экранчик прибора. — Показывает течение магических потоков, не соответствующее аномальной зоне. Хрень какая-то в общем, командир. Будто мы не в очаге вовсе…

— Это не вписывается ни в один протокол, — хмуро сказал Грач, пнув носком ботинка жёлтый цветок. — Собирайте оборудование, меняем направление. Идём к месту сожжения гвардейцев Мироновой и Кожевниковой.

— Думаешь, что это огонь Шаховского сделал? — спросил Лист, укладывая в рюкзак заполненные землёй, воздухом и растениями пробирки.

— Вот и проверим, — Грач зыркнул на отряд с недовольством. — Чего застыли? Руки в ноги и бегом! Канцлер сегодня с его величеством встречается, мы должны предоставить полный отчёт в течение пары часов!

Я долго не мог решиться взять в руки артефакт, оставленный некромансером. С трудом утихомирив пламя, я понял, что не смогу коснуться осквернённого переговорника, не испепелив его на месте.

— Грох, сможешь перенести эту гадость через изнанку в сокровищницу? — спросил я наконец у кутхара.

— Правильно ты сказал, хозяин, — каркнул он. — Гадость это и есть. Но, так и быть, помогу тебе.

Шипя и ругаясь, Грох подцепил когтём артефакт и рванул через теневые слои к дому. Я последовал за ним, чтобы убедиться, что переговорник будет надёжно укрыт в специальном коробе, глушащим магические эманации. После того как с этим было покончено, я прошёл через изнанку обратно в свои апартаменты.

Настроение было отвратительным. Хотелось сорваться в бой и зачистить в одиночку тот же московский очаг. Но у меня не так много времени, чтобы найти решение.

— Она проснулась, — услышал я голос Агаты в голове и тут же направился в свою спальню.

Вика сидела на кровати, глядя на кошку с явным интересом. Лицо сестры было таким же худым и бледным, как в день моего перерождения, а под глазами залегли фиолетовые синяки. При этом взгляд у неё был ясным и взрослым, будто она стала старше за последние несколько дней.

— Ну как ты? — спросил я, усаживаясь рядом и обхватывая её запястье пальцами.

— Нормально, — тихо сказала она, закашлявшись.

Я встал и шагнул к столику, где стоял графин с водой. Немного подумав, не стал наливать воду в стакан, а просто подал Вике весь графин. Сестра припала к нему, делая жадные глотки, и опустошила его за минуту.

— Теперь лучше, — благодарно улыбнулась она, а потом снова перевела взгляд на Агату. — А что это за создание?

— Это теневой ирб, монстр второго класса, — сказал я, следя за реакцией сестры. Она не испугалась, не отшатнулась, лишь склонила голову к плечу и прищурилась. — Её зовут Агата, и теперь она моя питомица.

— Ага, — кивнула Вика. — Можно её погладить?

— Можно, — я улыбнулся, история знакомства кошки с детьми повторялась точь-в-точь.

— Я её чувствовала, когда спала, — проговорила сестра, осторожно касаясь шёрстки кошки. — Было тепло у живота и груди. А ещё она иногда ворочалась.

— Она тебя охраняла, — пояснил я, отходя к креслу.

— Что случилось, пока я спала? — серьёзно спросила Виктория, подняв на меня взгляд. — Я вижу по твоим глазам, что что-то не так.

— Да как тебе сказать… — я задумался, подбирая слова. — Твоя самоотверженность была замечена близким к императору человеком.

— Ты говори, как есть, — скривилась сестра. — Не самоотверженность, а дар… я же не маленькая, и многое понимаю. Чем это нам грозит?

— Тебя хотят забрать в Особый Корпус при пансионе его величества, — прямо сказал я. Вика и правда уже не ребёнок, но всё же она вздрогнула и опустила взгляд. — Я что-нибудь придумаю, обещаю тебе.

— Мама именно этого боялась? — тихо спросила девочка, замерев с протянутой над Агатой рукой. — Поэтому она не хотела учить нас магии? Чтобы никто не узнал о наших способностях?

— Есть такая вероятность, — не стал скрывать свои догадки я. — Насколько мне известно, учёба в этом Корпусе — не самая приятная вещь.

— Это будет похоже на то, что случилось со мной? — так же тихо уточнила она. — Я знала, что могу погибнуть, когда забирала проклятья у гвардейцев… но они — наши люди, те, кто защищает нас каждый день, рискуя жизнями…

— Ты молодец, я горжусь тобой, Вика, — я сделал глубокий вдох и растёр лицо ладонями. — Да, то, что ты испытала, может повториться. Более того, именно к этому тебя будут подталкивать.

— А Борис? — сестра подняла на меня взгляд, полный отчаянной решимости. — Его тоже могут забрать?

— Судя по тому, как быстро он развивается, есть и такая вероятность, — мне не нравился этот разговор, но я понимал, что должен быть честен с Викторией. — Более того, если люди императора поймут, на что он способен и какие перспективы есть у его дара, это случится даже быстрее, чем мы думаем.

— Тогда… может быть… если я поеду туда сама, добровольно, — Вика судорожно вздохнула. — Может они его не тронут?

— Это вряд ли, — честно сказал я, покачав головой. — Наши предки постарались на славу, наделив нас сильной кровью. А император считает, что имеет право распоряжаться нами, словно мы — просто ресурс.

— Ты хочешь объявить ему войну? — прошептала сестра, выпучив глаза. — Нас же просто сметут… и всё равно получат своё.

— Верь в меня, пожалуйста, — попросил я, встав с кресла и шагнув к кровати. Я протянул руки, и Вика почти прыгнула ко мне в объятия, пряча лицо на моей груди. — Я обязательно что-нибудь придумаю.

— Я знаю это, — негромко сказала сестра. — И я в тебя верю. Верю больше, чем в кого бы то ни было.

Мы так и сидели в обнимку, пока в дверь не постучали. Я не спешил отвечать, да и зачем? Мне было важнее успокоить сестру, которая пережила настоящую агонию и узнала, что это может повториться снова.

— Ваше сиятельство, — громко позвал меня Яков. — Вам стоит спуститься в холл.

— Ты как, ещё полежишь или готова размяться? — спросил я у Виктории.

— Я с тобой пойду, — она легко соскользнула с кровати и дошла до двери спальни, почти не шатаясь от истощения. — А ещё я такая голодная, что готова слона съесть!

— Тогда пойдём, — я подставил сестре локоть, и она повисла на мне, изображая из себя светскую даму. Правда эффект вышел немного другим — её ноги дрожали, так что Вика действительно висела на мне. — Интересно, что там случилось.

Мы вышли из апартаментов и увидели Якова, который нервно теребил край форменного пиджака. Его глаза бегали туда-сюда в полном беспокойстве.

— Там ваша бабушка и гостья, — сказал он, чуть наклонившись вперёд. — Как бы беды не вышло…

Я покосился на сестру и с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза. Ох уж эти женщины. Надеюсь, они не доведут особняк до капитального ремонта с заменой стен и крыши.

Уже спускаясь по лестнице, я услышал ругань, которую не ожидаешь услышать из уст двух аристократок. Казалось, что ещё немного, и обе женщины вцепятся друг другу в волосы. Это было так похоже на перепалку Кожевниковой и Мироновой, что я невольно улыбнулся. Моя улыбка слетела с губ, едва я услышал слова бабушки.

— Ты — жалкая неудачница, сдавшая выпускной экзамен только со второго раза, — её голос дрожал от ярости, будто она и впрямь винила Юлиану в провале. — Я отдала Корпусу тридцать лет жизни! Я лично создавала ту систему, на которую ты сейчас так удобно плюёшь!

— Вы не систему создавали, вы реализовывали собственные амбиции. Да вы же наслаждались каждой пыткой! — выкрикнула Юлиана, и её голос сорвался на высокой ноте. — Вы говорили вчера о тех, кто прошёл обучение и благодарен. А вы хоть раз думали о тех, кто не прошёл? Помните Аню Сомову? Она после вашего «урока» так и не перестала кричать по ночам. Её до сих пор держат в лечебнице Святого Владимира. И это только ваша вина!

— Сомова была слаба, — прошипела в ответ бабушка. А я замер, не доходя до двери, потому что Вика резко застыла на месте и потянула меня назад. — Сильные выживают. А ты… ты просто сбежала, сдалась. У тебя не хватило духа пройти до конца и получить степень инструктора.

— Я не сбежала! — Юлиана почти взвизгнула от ярости. — Я выжила! Вопреки вам! И теперь я вижу, как вы хотите сделать с этой девочкой то же самое. Вы смотрите на неё не как на ребёнка, а как на инструмент. Как когда-то смотрели на нас!

— Это единственный способ стать сильнее в этом мире! — бабушка в ярости ударила ладонью по столику, судя по звуку звяканья подноса с посудой. — Ты хочешь, чтобы она была слабой, как ты? Чтобы её сломали при первом же столкновении с реальностью?

— Я хочу, чтобы у неё было детство! — в голосе Юлианы послышались слёзы, но она их гневно сглотнула. — Чтобы она не боялась собственного отражения! Чтобы её не мучили кошмары о том, как её заставляют глотать чужие страдания, пока не останется ничего, кроме пустоты!

Я посмотрел на Вику, сжавшую кулаки. Она стояла, закрыв глаза, и слушала откровения нашей гостьи. Она знала, что ей предстоит пройти тот же путь, и хотела услышать больше подробностей.

Но я не собирался и дальше молча стоять и ждать, пока бабушка с Юлианой дойдут до действий.

— Им нужно высказать это, — шепнула Вика, сжав мой локоть. — Столько боли и обид… это как гнойный нарыв, который рано или поздно вскроется.

— Какие мудрые речи я слышу из уст моей младшей сестрёнки, — тихо сказал я в ответ, чтобы немного отвлечь Вику. А тем временем, Юлиана продолжала изливать свою боль.

— Вы называли меня бездарностью. А знаете, что я чувствую сейчас? — проговорила она дрожащим от ярости голосом. — Я чувствую, как вас саму до сих пор съедает страх. Страх, что вы потратили жизнь на систему, которая производит таких же испуганных и одиноких калек, как вы сами.

Это было уже слишком лично и слишком правдиво. Я понял, что ещё секунда, и в ход пойдёт не просто тьма, а то, что находится за её гранью.

Я шагнул в гостиную, и моя аура ударила по ним волной давления, заставив обеих отшатнуться. Воздух затрещал от напряжения.

— Хватит, — сказал я тихо, но так, чтобы звенящая тишина вдавила это слово в стены. — Вы сейчас ведёте себя не как аристократки. Вы как две раненые твари, которые рвут друг друга на куски, потому что не знают, как иначе справиться со своей болью.

Я повернулся к бабушке, впиваясь в неё взглядом.

— Ты хочешь сделать Вику сильной? — ледяным тоном спросил я, выставив сестру перед собой так, чтобы бабушка не смогла сделать вид, будто не заметила её присутствия. — Так используй свой опыт, чтобы защитить её от системы, а не чтобы запихнуть её в мясорубку, из которой тебя когда-то вытащили только чудом. Помоги мне найти законный способ отстоять Вику.

Потом я посмотрел на Юлиану, в глазах которой бушевала смесь ярости, стыда и отчаяния.

— А вы хотите ей помочь? — мой голос разрезал наступившую тишину в комнате. Ауру я немного приглушил, а вот тон менять не стал. — Так помогите. Я сделаю всё, чтобы ваша история не повторилась с моей сестрой. Но один я не справлюсь. Мне нужна ваша помощь. Помощь всех вас.

Они молчали, обе дыша тяжело, как после спринтерского забега. Бабушка первая отвела взгляд, её аура сжалась, уходя вглубь. В её позе читалась не просто злость, а глубокая, старческая усталость. Юлиана же выпрямила спину, сглатывая ком обиды в горле, и кивнула.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — прошептала она, и в её голосе уже не было вызова, лишь опустошение. — Это было… неподобающе.

Я видел, что конфликт не исчерпан. Он лишь ушёл вглубь, как всегда и бывает с тёмными. Но сейчас этого было достаточно.

— Нам всем нужно немного отдохнуть и перевести дух, — сказал я, разворачиваясь к столовой и подталкивая Вику вперёд. — Вы можете ненавидеть друг друга сколько угодно, но я прошу вас обеих не забывать о том, что на кону стоит судьба моей сестры.

Малый кабинет его императорского величества

В кабинете пахло старым деревом, воском для паркета и безраздельной властью. Воздух был густым и неподвижным от давящей ауры его императорского величества. Пётр Григорьевич Лутковский стоял перед массивным дубовым столом, сохраняя безупречную выправку.

Уже то, что ему не предложили присесть, означало, что император им недоволен. Глава Тайной Канцелярии только что положил на стол отчёт истребителей. Не сводку и не краткую выжимку, а полный отчёт. С пробами, спектрограммами и комментариями первой группы истребителей.

Михаил Алексеевич Романов откинулся в своём кресле и сложил пальцы домиком. Он не читал, а смотрел поверх бумаг куда-то в пространство за спиной канцлера, и его взгляд был тяжёлым и напряжённым.

— Исцеление, стабильный фон, — наконец произнёс он ровным голосом без единой эмоции. — Интересные термины. Мои истребители монстров внезапно заговорили, как выпускники магической академии. С чего бы это, Пётр Григорьевич?

— Это показания приборов, ваше императорское величество, — не дрогнул Лутковский. — Истребители просто переписали данные.

— Я видел многое за своё правление, — император медленно провёл пальцем по гладкой поверхности стола. — Видел чудеса и катастрофы. Но никогда не видел, чтобы аномальный очаг выздоравливал. Это пахнет ересью. Или провокацией.

— Сводки с других постов подтверждают: активность очага снизилась на тридцать процентов, — мягко, но настойчиво парировал Лутковский. — Монстры отступают вглубь. Это объективные данные. И они совпадают с описанием феномена, схожего с легендами о Вестниках Тьмы.

Император резко, почти по-кошачьи, повернул голову. Его холодные и пронзительные глаза впились в канцлера.

— Я не верю в сказки про Вестников, Пётр Григорьевич, — его голос приобрёл опасную, шипящую окраску. — В предзнаменования и прочую метафизическую чушь. Мне нужна стабильность. Преданность. Контроль. Всё, что я вижу, — это вышедшего из-под контроля аристократа, который вообразил себя мессией.

— Сам Шаховский не объявлял себя Вестником, — осторожно заметил канцлер. — Но те качества, которые он продемонстрировал на испытании, и изменение почвы очага говорят о том, что…

— Скажи мне, Пётр Григорьевич, с каких пор глава Тайной Канцелярии стал верить во всю эту чушь? — перебил его Михаил Алексеевич. — Я назначил тебя на эту должность тридцать лет назад, чтобы ты контролировал аристократов, расследовал преступления против государства и императора. Ты должен был защищать трон от любых угроз и предотвращать любой намёк на волнения и измену.

Император замолчал на долгую минуту, дав канцлеру осознать нависшую над ним угрозу.

— И что же я получил от тебя? — его величество тихо усмехнулся. От этой усмешки у Лутковского похолодели ладони, а по спине побежал липкий пот. — Уверения в преданности и запоздалые отчёты. Я получил слухи и сплетни, будто ты вдруг перестал быть моей правой рукой, а стал деревенской бабой.

Ещё одна пауза окончательно добила Лутковского. Только теперь он понял, что оказал Константину Шаховскому медвежью услугу. Если бы он показал мальчишку случайным везунчиком и умолчал об изменениях в очаге, император его бы не тронул, но теперь всё перешло совсем в иную плоскость.

— Сначала я заберу у твоего Вестника сестру, — медленно, с расстановкой сказал император. — Потом призову на службу его бабушку. Волне пора возвращаться, что-то её задание затянулось… ну а напоследок я заберу его брата. Но это не всё. Считаешь, что Шаховский — новый символ объединения всех тёмных магов? Так я легко лишу его этого статуса.

Михаил Алексеевич подтолкнул по столу документ. Белый лист из плотной бумаги скользнул к Лутковскому. Канцлер бросил взгляд на ровные строчки и приложил все усилия, чтобы удержать на лице бесстрастную маску.

Давыдовы просили у императора разрешения на силовое «наведение порядка» на землях Шаховских. И делали они это под предлогом защиты границ от «некомпетентности» молодого графа. Фактически, это была завуалированная просьба разрешить войну родов.

Император глянул на Лутковского с любопытством, а потом взял позолоченную перьевую ручку. Через мгновение на прошении князя Давыдова стояла размашистая подпись его величества, которую он дополнил личной печатью.

— Пустишь этот документ в дело через десять дней, — бесстрастно сказал он. — Или раньше, если мальчишка посмеет выкинуть очередной фокус. Я хочу посмотреть на лицо твоего Вестника, когда мы будем забирать его младшую сестру.

Егор Киреев стоял на гребне стены, опираясь ладонями на шершавый бетон. Ветер трепал полы его форменного плаща, забирался под бронежилет и холодил грудь. Бывший командир гвардии сделал глубокий вдох, втягивая знакомый запах остывающей за день земли, хвои и металлический привкус аномального очага.

Внизу простирались земли рода Шаховских. Его земли, которые он не смог защитить. Пальцы Егора сжались в кулаки. Ему было до сих пор горько до тошноты.

Расслабился, как старый беззубый пёс. Подпустил слишком близко Руслана, который оказался предателем. Не усилил периметр и не проверил лично каждый след, оставленный врагами.

Он расплатился за это своим званием. По-другому и быть не могло. Командир гвардии, допустивший такое, не имеет права вести других. Это было справедливо.

Киреев видел, что Александр Зубов справляется. Новый командир гвардии был моложе и жёстче. Именно такой человек и должен стоять во главе гвардии молодого графа, который уже успел показать всем свою силу.

И он дал шанс старому псу, не прогнал на улицу и не наказал за беззубость. И Егор ни за что не упустит этот шанс доказать, что он всё так же верен роду.

Киреев обернулся, окидывая взглядом свой участок. Гвардейцы патрулировали стену в полной боевой выкладке чётко по уставу. Пулемётные гнёзда на башенках больше не пустовали. Всё как должно быть.

И Егор должен быть таким — жёстким, внимательным, без права на ошибку. Таким, каким он был в молодости, когда только пришёл служить в род Шаховских.

— Киреев! — крикнул один из новобранцев, подзывая командира смены. — Смотрите, там что-то движется.

Егор подошёл к зубцу и выглянул туда, куда указывал Павел Сеченов.

— Вон там, у старого оползня, — Павел протянул бинокль. — Вроде как шевеление.

Киреев навёл бинокль и увидел, как в полукилометре от стены что-то копошится. Небольшое движение, даже на угрозу не тянет. Скорее всего, падальщики первого класса, которых всегда хватает на окраинах очага. Раньше Егор бы махнул рукой, мол мелкота сама сдохнет. Но не сейчас.

— Внимание на сектор девять, — крикнул он. Его командный голос разнёсся над стеной, заставив гвардейцев напрячься. — Башни четыре, пять и шесть — берите на прицел. Не расслабляться!

— Есть! — хором отозвались бойцы.

Приказ был выполнен мгновенно, и Киреев почувствовал слабое и почти забытое удовлетворение. Чёткость и дисциплина — так и должно быть. Он не отпускал бинокль, наблюдая за очагом.

Шевеление продолжалось, будто кто-то саму землю взрывает. Странное дело, обычно падальщики так себя не ведут. И тут взгляд Егора зацепился за другую деталь.

Чуть левее, у самого подножья стены, из земли выползало несколько чёрных блестящих тварей с множеством лап. Киреев сразу узнал камнеедов — безобидных монстров, которые ни за что не смогут пробить стену.

А потом из чащи аномального леса выползла массивная тварь, похожая на гигантского крота с лопатообразными лапами-экскаваторами. Землерой. Монстр третьего класса, редкий, способный за несколько часов прорыть тоннель под любым укреплением.

У Киреева похолодело в груди, но уже не от ветра. Его мозг, отточенный годами опыта, но притупленный недавними неудачами, выдавал обрывки данных: прорыв случится прямо сейчас, господин не успеет, орды монстров хлынут через стену.

На мгновение всё застыло в вязкой тишине, а потом по стене прошла дрожь. Ну конечно, монстры редко приходят к стене по одному.

— Тревога! — заорал во всё горло Киреев. — Всем назад! Отступить от края! Землерои с камнеедами! Красный код! Всем башням открыть пулемётный огонь по основанию стены!

С пулемётных вышек ударили очереди, прошивая копошащуюся у основания стены мелочь. Специальные боеприпасы выплюнули зажигательные заряды, и перед стеной взметнулось море огня, освещая жуткую картину. Сотни камнеедов, сгоравших заживо, упорно лезли к стене, из-под которой вырывались комья земли вперемешку с камнями.

Из-под земли доносился нарастающий гул. Глухой мощный скрежет был похож на звук буравчика, что вгрызался в камень прямо под ногами гвардейцев.

Егор Киреев, не отрывая взгляда от летевших из-под стены камней, сорвал с пояса сигнальную ракету. Алый шар ушёл в небо, предупреждая о катастрофе. Киреев повернулся к своим бойцам без тени страха в глазах.

— Держать строй! Отсечный огонь! — прокричал он, и его голос сорвался на хрип. — Ни шагу назад! За графа! За род!

Это был не приказ командира, а клич солдата, отчаянно пытающегося искупить свою вину. Искупить тем последним, чем он мог. Ценой своей жизни.