Нэпман 4. Красный мотор

Глава 5 Станки

Августовское утро выдалось прохладным. Я стоял на временной разгрузочной платформе, наблюдая, как два крана медленно вытаскивают из вагонов массивные деревянные ящики с клеймами «Ford Motor Company». Первая партия станков наконец прибыла.

— Осторожнее! — взвился вдруг откуда-то тонкий голос. — Вы же нарушаете допустимый угол наклона при разгрузке!

Из-за штабеля досок появилась нелепая фигура. Невероятно высокий и худой человек в черном сюртуке явно дореволюционного покроя. Он напоминал ожившую чертежную линейку.

— А вы, собственно… — начал я.

— Циркулев Игнатий Маркович, — он склонил голову так церемонно, что пенсне на цепочке качнулось. — Прибыл согласно распоряжению наркомата для инспекции поступающего оборудования. Позвольте заметить, что текущий процесс разгрузки не совсем соответствует инструкции. Точнее, совсем не соответствует.

— Да что вы понимаете! — раздался знакомый голос Звонарева, который уже мчался к нам, размахивая своей неизменной папкой. — Я лично разработал схему разгрузки с учетом всех требований.

— Молодой человек, — Циркулев поправил пенсне длинным костлявым пальцем. — За двадцать лет преподавания в Императорском техническом училище я руководил таким количеством разгрузок, что…

— Хватит! — прервал я начинающуюся перепалку. — Игнатий Маркович, покажите ваши документы.

Он извлек из внутреннего кармана сюртука безупречно сложенную бумагу. Все было в порядке, перед нами действительно стоял один из лучших специалистов по металлообработке в стране.

— Отлично, — я свернул документ. — Теперь к делу. Что именно вас смущает в процессе разгрузки?

Циркулев достал крошечный блокнот:

— Как я уже говорил, согласно инструкции производителя, угол наклона при перемещении токарных станков данной модели не должен превышать двадцати градусов. В данный момент мы имеем отклонение минимум в двадцать три с половиной градуса, что может привести…

— Позвольте! — снова вскинулся Звонарев. — А вы учли модификацию такелажной оснастки, которую я специально приспособил для текущей ситуации?

— Коллеги, — я поднял руку, останавливая новый виток спора. — Давайте так, Мирослав Аркадьевич, скорректируйте угол подъема. Игнатий Маркович, проконтролируйте процесс. А я хочу услышать ваше мнение о самих станках.

Циркулев важно кивнул и начал обходить первый распакованный ящик, делая пометки в блокноте. Его движения напоминали какой-то странный ритуальный танец.

— Любопытно, — пробормотал он. — Весьма любопытно… Но позвольте заметить, система крепления шпинделя достаточно примитивна. А эти направляющие…

Я внимательно наблюдал за его действиями. Кое-что в конструкции станков действительно вызывало у меня сомнения. В двадцать первом веке я достаточно изучил оборудование, чтобы видеть слабые места этих, пусть и передовых для 1929 года, машин.

— Игнатий Маркович, — прервал я его бормотание. — Что если мы добавим дополнительные направляющие и усилим систему крепления? Я набросал тут кое-какие идеи…

Циркулев взял мой чертеж, близоруко всмотрелся сквозь пенсне:

— Весьма оригинально… Но позвольте заметить, вот здесь…

— Опять вы со своими замечаниями! — подскочил Звонарев. — А я считаю…

Я смотрел на этих двоих, молодого энтузиаста и педантичного профессора, и понимал, что именно такая команда мне и нужна. Их вечные споры заставляли искать оптимальные решения.

— Товарищи, — сказал я. — Предлагаю продолжить дискуссию в цехе для монтажа станков. Кажется, нам предстоит серьезный разговор о будущем нашего станкостроения. Заодно как раз посмотрите помещение, Игнатий Маркович.

Временный цех для монтажа оборудования напоминал операционную — чистые дощатые полы, яркое освещение через стеклянную крышу, специально обученные рабочие в белых халатах. Я настоял на таких условиях, помня, как в будущем монтировали прецизионные станки с ЧПУ.

Игнатий Маркович неторопливо обходил первый распакованный токарный станок модели Ford-T20. Его появление здесь не казалось случайным. Неделю назад Величковский прислал телеграмму, рекомендуя старого коллегу как лучшего специалиста по точной механике.

— Любопытная конструкция задней бабки, — пробормотал Циркулев, делая пометки в блокноте. — Но люфт в направляющих превышает допустимые значения.

Я подошел ближе. Да, он прав, даже невооруженным глазом видно, что посадочные места обработаны недостаточно точно.

— Смотрите, — я указал на станину. — Здесь допуск явно больше заявленного в спецификации.

Звонарев, который до этого момента непривычно молча изучал механизм подачи, поднял голову:

— А что если усилить направляющие дополнительными накладками? У меня есть идея…

— Молодой человек, — Циркулев поправил пенсне, но в его голосе не было привычного менторства. — Проблема глубже. Взгляните на геометрию шпиндельной группы.

Он достал из рыжего потертого саквояжа набор измерительных инструментов, и следующие полчаса мы провели, снимая показания. Результаты оказались неутешительными.

— Биение шпинделя ноль целых пять сотых миллиметра, — Циркулев покачал головой. — При заявленных ноль целых две сотых. И это на новом станке!

— А вот здесь, — я указал на суппорт, — точность позиционирования никак не может обеспечить заданные параметры обработки. Особенно для нашей будущей продукции.

Звонарев присвистнул:

— Так это что же, вся партия такая?

— Боюсь, что да, — я развернул чертежи двигателя, который нам предстояло выпускать. — Смотрите, допуски на основные детали требуют как минимум вдвое более точного оборудования.

Циркулев склонился над чертежами, его длинный палец скользил по размерам:

— М-да… Для таких допусков нужны станки совершенно иного класса точности. Позвольте заметить, эти американские машины хороши для массового производства деталей с обычными допусками, но для прецизионной обработки нужно нечто другое.

— Именно, — я разложил на столе свои эскизы. — Поэтому предлагаю вот что…

Следующий час мы провели, обсуждая возможные модификации. Звонарев предложил несколько оригинальных решений по усилению станины, Циркулев внес ценные замечания по геометрии направляющих. Я же, опираясь на знания из будущего, старался направить их мысли в нужное русло.

— А что если, — Звонарев вдруг замер с карандашом в руке, — не просто модифицировать эти станки, а создать собственную конструкцию? У меня тут появилась идея…

— Хм… — Циркулев снял пенсне и принялся протирать стекла. — Знаете, а в этом что-то есть. В России всегда были превосходные механики. Я помню, в Императорском училище…

— Стоп, — прервал я его. — Давайте по порядку. Нам нужно сначала четко определить все проблемы с текущим оборудованием.

Я достал большой лист бумаги:

— Начнем с основных параметров. Игнатий Маркович, что у вас в блокноте?

Циркулев раскрыл свои записи, и мы погрузились в мир допусков, посадок и технических характеристик. Постепенно вырисовывалась полная картина, и она оказалась не самой радужной.

За окном уже смеркалось, когда мы закончили первичный анализ. Предстояло принять серьезное решение — продолжать ли работу с американскими станками или начинать собственное производство. Я отправился спать, но долго думал, перед тем, как уснуть.

В наскоро оборудованной измерительной лаборатории было прохладно. Утреннее солнце едва пробивалось сквозь запыленные окна недостроенного корпуса.

Циркулев, закутанный в свой неизменный черный сюртук, колдовал над токарным станком Ford F-20, расставляя измерительные приборы с таким вниманием, словно готовил сложный физический эксперимент.

— Прошу заметить, — он поправил пенсне, — что методика измерений требует особой тщательности. В Императорском училище мы использовали систему профессора Гаусса.

Я с интересом наблюдал за его действиями. Длинные пальцы с удивительной ловкостью устанавливали индикаторы часового типа системы Мессера, каждый строго в определенной точке.

— Смотрите, — он указал на первый прибор. — При перемещении суппорта наблюдается периодическое отклонение. Вот, смотрите, сейчас будет видно.

Стрелка индикатора дрогнула и поползла вправо.

— Семь сотых миллиметра! — Циркулев поджал губы. — Совершенно недопустимое значение для станка такого класса.

Звонарев, который пристроился рядом с блокнотом, присвистнул:

— А ведь это новый станок!

— Позвольте продемонстрировать еще кое-что, — Циркулев извлек из своего саквояжа прецизионный уровень. — Обратите внимание на геометрию направляющих.

Он установил прибор на идеально протертую поверхность станины:

— Вот здесь прогиб, а здесь… — его палец скользил по металлу, — явное скручивание. В Германии я видел станки с гораздо лучшей геометрией. Фирма «Рейнеккер» достигает точности до двух сотых…

— Игнатий Маркович, — прервал я его экскурс в историю станкостроения, — а что скажете о шпиндельном узле?

Циркулев просиял. Из саквояжа появился еще один прибор, индикатор особой конструкции:

— Вот, собственная разработка. Позволяет измерять радиальное биение с точностью до микрона. Мы применяли такие при исследованиях точности шлифования.

Он установил прибор, и следующие полчаса мы наблюдали за его виртуозной работой. Каждое измерение он заносил в свой блокнот мелким каллиграфическим почерком, сопровождая точными зарисовками.

— М-да… — наконец произнес он, разглядывая результаты. — Картина, прямо скажем, удручающая. Биение шпинделя достигает восьми сотых, зазоры в подшипниках нестабильны, жесткость системы недостаточна.

— А что, если… — начал было Звонарев.

— Одну минуту, молодой человек, — Циркулев поднял длинный тонкий палец. — Сначала позвольте закончить измерения. Вот здесь, — он указал на переднюю бабку, — конструкция требует принципиальной переработки. В Московском техническом училище мы экспериментировали с системой разгруженных подшипников.

Он достал из нагрудного кармана потертую записную книжку в кожаном переплете:

— Вот, мои заметки тех лет. Надо изменить геометрию посадочных мест и применить особую схему регулировки.

Следующий час мы провели над его чертежами. Циркулев объяснял тонкости конструкции с таким увлечением, что даже его обычная чопорность исчезла. Это был уже не педантичный профессор, а увлеченный инженер, влюбленный в свое дело.

— А теперь, — он наконец оторвался от чертежей, — предлагаю проверить качество обработки. У меня здесь специальный набор измерительных плиток Иогансона.

К вечеру стол был завален протоколами измерений, а в блокноте Циркулева появилось несколько десятков страниц, исписанных его мелким почерком.

— Вывод однозначен, — он устало протер глаза. — Для массового производства простых деталей эти станки подойдут. Но для прецизионной обработки… — он покачал головой. — Необходимо создавать собственную конструкцию. И я, — он вдруг улыбнулся, — кажется, знаю, с чего начать.

Из лаборатории мы отправились к директору завода. К тому самому, с кем мне теперь много и долго работать, как руководителю проекта.

Кабинет директора завода дышал основательностью — массивный дубовый стол, чертежи на стенах, макет будущего предприятия в углу. Бойков внимательно разглядывал разложенные перед ним графики и таблицы замеров.

— Так что же вы предлагаете, товарищи инженеры? — он по старой привычке почесал кончик уха и помассировал шею ладонью. — Отказаться от фордовских станков?

— Не совсем так, Валериан Степанович, — я постарался четко сформулировать нашу позицию. — Американское оборудование вполне подходит для первого этапа, массовой сборки по фордовской документации. Но для развития собственного производства у нас совсем другие запросы.

— Позвольте продемонстрировать, — Циркулев извлек из своего саквояжа деталь. — Вот коленчатый вал двигателя Ford-A. А вот чертеж усовершенствованной версии, которую мы планируем выпускать. Взгляните на допуски.

Нестеров склонился над чертежом:

— Действительно, разница существенная. На фордовских станках такую точность не обеспечить.

— Именно! — подхватил Звонарев. — А если мы создадим специальный станок с копировальным устройством, то можем разом решить это затруднение.

— Молодой человек, — прервал его Бойков, — это же колоссальные затраты. Новое производство, оснастка, инструмент…

— Зато мы получим полную технологическую независимость, — я развернул общий план. — Смотрите: первая очередь — базовые токарные и фрезерные станки с точностью вдвое выше фордовских. Вторая очередь — специальные станки для коленвалов, распредвалов, корпусных деталей. И наконец — прецизионное оборудование для нашего будущего двигателя. И для начала нам понадобятся универсальные токарные станки повышенной точности. На них будем изготавливать основную номенклатуру деталей.

— Совершенно верно, — Циркулев постучал карандашом по своему блокноту. — Необходимы станки с точностью хода не более пяти сотых миллиметра. У фордовских машин показатели вдвое хуже.

Бойков нахмурился:

— А где возьмем чугунное литье для станин? Точное литье — это особая проблема.

— У меня есть предложение, — я достал еще один чертеж. — Вот конструкция новой литейной формы. С применением особой смеси для опок и вибрационным уплотнением. Это позволит получать отливки с минимальными припусками.

Звонарев, который до этого необычно молча изучал документы, вдруг оживился:

— А если добавить направляющие из особой бронзы? Я видел такое решение в техническом журнале.

— В «Вестнике металлопромышленности»? — заинтересовался Нестеров, главный инженер. До этого он сидел молча и внимательно слушал нас. — Да, там была любопытная статья об использовании фосфористой бронзы для ответственных узлов.

Бойков медленно поднялся из-за стола, подошел к макету завода:

— И где предлагаете разместить станкостроительный цех?

Я показал на свободный участок:

— Здесь. Рядом с инструментальным производством. Общая площадь около пяти тысяч квадратных саженей. Начнем с малых серий, постепенно расширяя номенклатуру.

— В первую очередь нужны токарно-винторезные станки средних размеров, — Циркулев полистал блокнот. — Высота центров восемь-десять вершков, расстояние между центрами до двух аршин. Это позволит обрабатывать основные детали двигателя.

— А фрезерные станки? — спросил Нестеров.

— Сначала горизонтальные, — ответил я. — Для обработки плоскостей блока цилиндров и головки. Затем освоим универсальные с поворотным столом.

Бойков внимательно изучил документы, его массивная фигура склонилась над столом. Затем поднял глаза на меня:

— Леонид Иванович, должен признать, ваши доводы убедительны. Но масштаб изменений чересчур большие, однако. Что скажут в Наркомпромтяже?

— Валериан Степанович, — твердо перебил я его, — мы не просто строим автозавод. Мы создаем базу для всей будущей промышленности. А для этого нужна полная технологическая независимость.

Достал из папки еще один документ:

— Вот приказ наркомата. У нас уже есть предварительное одобрение проекта станкостроительного производства.

Бойков кивнул с явным облегчением. Похоже, его больше беспокоила организационная сторона вопроса:

— Тогда позвольте доложить о готовности площадки под новый цех. Мы можем начать работы уже через неделю.

— Хорошо, — я повернулся к остальным. — Павел Андреевич, подготовьте детальный график строительства. Игнатий Маркович, вы возглавите техническое бюро станкостроения, подберите команду конструкторов.

Циркулев чопорно поклонился:

— Уже имею некоторые соображения по кадровому составу. И позволю себе заметить, что предварительные расчеты по первой серии станков уже также имеются.

— И я помогу! — вскинулся Звонарев, взмахнув папкой. — У меня тут несколько идей по конструкции.

— Отлично, — я свернул чертежи. — Завтра в девять ноль-ноль жду всех с детальными предложениями. Валериан Степанович, организуйте совещание с начальниками цехов — надо обсудить перераспределение мощностей.

Директор кивнул и сделал пометку в своем календаре.

Когда мы вышли из кабинета, закатное солнце окрашивало багрянцем строящиеся корпуса завода. Где-то вдалеке пыхтел маневровый паровоз, развозя по путям вагоны с оборудованием.

— Знаете, — вдруг сказал Циркулев, глядя на заходящее солнце, — признаюсь, когда получил ваше приглашение, сомневался. Думал, очередная авантюра. А теперь вижу, что намечается дело государственной важности.

Я улыбнулся:

— Не просто государственной, Игнатий Маркович. Историческое дело начинаем.

Вечером я собрал всех в кабинете. На столе громоздились папки с чертежами, протоколами испытаний и расчетами.

Нестеров раскладывал графики производства, Бойков изучал сметы, а Циркулев и Звонарев, устроившись у чертежной доски, заканчивали эскиз новой конструкции шпиндельного узла.

— Итак, товарищи, — я развернул общий план. — Картина у нас следующая. Фордовские станки пускаем на первую линию сборки. Параллельно начинаем создание собственного станкостроительного производства. Игнатий Маркович, изложите вашу концепцию.

Циркулев поднялся, одернул сюртук:

— Предлагаю начать с серии токарных станков повышенной точности. Станина цельнолитая из специального чугуна с термообработкой для снятия напряжений. Направляющие с закаленными накладками. Шпиндельный узел по моей системе с разгруженными подшипниками…

— И моя система автоматической подачи! — не выдержал Звонарев.

— Да-да, непременно, — кивнул Циркулев с неожиданной теплотой. — Должен признать, идея молодого коллеги весьма остроумна.

Я развернул чертежи будущего двигателя:

— Вот детали, которые нам предстоит выпускать. Здесь допуски до двух сотых миллиметра. На обычных станках такую точность не получить.

— Это потребует создания целой производственной базы, — заметил Нестеров. — Литейка для станин, механообработка, термичка…

— Именно поэтому, — я разложил график, — начинаем с малых серий. Вот план: первый квартал — подготовка производства, второй — выпуск опытных образцов, к концу года должны выйти на серию в десять станков в месяц.

— Амбициозно, — покачал головой Бойков. — Но выполнимо. Я уже просчитал потребности в людях и материалах.

— Главное — кадры, — Циркулев почесал кончик носа. — Я списался с некоторыми коллегами из Технического училища. Есть группа молодых инженеров, готовых приехать к нам.

— И рабочих будем обучать новым методам, — добавил Звонарев. — У меня есть идеи по организации технической учебы.

Я посмотрел на своих соратников. Удивительная получилась команда — педантичный профессор старой школы, молодой энтузиаст-изобретатель, опытные производственники.

— Решено, — я взял карандаш. — Завтра начинаем. Валериан Степанович, готовьте площадку под новый цех. Павел Андреевич — техническая документация на реконструкцию. Игнатий Маркович — формируйте конструкторское бюро. Через неделю первое техническое совещание.

За окном пламенел закат, окрашивая багрянцем строящиеся корпуса завода.