Нэпман 4. Красный мотор

Глава 8 Разработки

Когда все разошлись, мы с Величковским и Сорокиным перешли в мой кабинет. Николай Александрович устроился в кресле, достав новую папиросу, а молодой изобретатель азложил на столе свежие отчеты.

— Ну что там у нас по Уралу? — спросил я, разливая чай.

Величковский выпустил струйку дыма:

— На Нижнетагильском все идет по графику. Новая мартеновская печь с системой автоматического регулирования температуры показывает отличные результаты. Брак снизился на сорок процентов.

— А качество металла? — я взял в руки образец легированной стали.

— Вот тут самое интересное, — оживился Сорокин. — Помните тот состав, что мы разработали для танковой брони? Мы его модифицировали, снизили содержание никеля, добавили молибден. Получили именно то, что нужно для коленвалов — прочность выше, чем у немецких аналогов.

— Кстати, о никеле, — Величковский достал из портфеля карту. — Геологи подтвердили — месторождение в Норильске грандиозное. Если начать разработку сейчас, то оттуда будут поступать поистине неисчерпаемые ресурсы.

— Уже начали, — кивнул я. — Первая партия оборудования отправлена. К весне должны выйти на промышленную добычу.

— А хром для наших сталей? — поинтересовался Сорокин.

— Договорился с казахскими товарищами. В Актюбинске начинаем строить комбинат. Пирогов уже там, организует работы.

Величковский удовлетворенно кивнул:

— Знаете, Леонид Иванович, иногда даже не верится… Год назад были только планы и мечты, а сейчас — целая система. От рудников до готовых изделий.

— Кстати, об изделиях, — Сорокин развернул графики. — На Златоустовском заводе запустили новый прокатный стан. Теперь можем делать листы с идеальной геометрией для штамповки кузовов.

— А что с инструментальной сталью? Для режущего инструмента нужны особые марки.

— Здесь у нас прорыв, — Величковский оживился. — Помните того молодого металлурга, Лаврентьева? Он разработал технологию быстрорежущей стали с особой термообработкой. Результаты превосходные, стойкость резцов увеличилась втрое.

Я просмотрел протоколы испытаний:

— Отлично. Дайте ему премию и расширьте лабораторию. Такие кадры надо поддерживать.

— Уже сделано, — усмехнулся Сорокин. — Он теперь целый исследовательский отдел возглавляет. Кстати, просил передать, что у него есть идеи по новым маркам подшипниковой стали.

— А что с Магниткой? — спросил я, вспомнив о самом масштабном проекте, в котором мы тоже приняли участие за лето. Ребята все сделали без меня. Я только следил за ходом участия в заказе.

— Строительство идет полным ходом, — Величковский развернул чертежи. — Первая домна будет готова к весне. Но что важнее всего, мы внедряем там все новейшие разработки. Автоматический контроль плавки, новая конструкция воздухонагревателей…

— И обогащение руды по нашей технологии, — добавил Сорокин. — Содержание железа удалось поднять до шестидесяти процентов.

Я посмотрел на карту, где красными точками были отмечены все наши предприятия. От Урала до Сибири протянулась цепочка заводов, рудников, обогатительных фабрик. Каждое звено работало на общую цель — создание современной промышленности.

— Что ж, — я поднялся, — пора вам возвращаться. На Урале каждый день дорог.

— Да, — Величковский начал собирать бумаги. — Только вот что… На Нижнетагильском мы организовали курсы повышения квалификации для мастеров. Может, пришлете своих людей? Пусть поучатся варить специальные стали.

— Обязательно пришлю. И сам приеду, как только с двигателем закончим.

Когда они ушли, я еще раз посмотрел на карту. Да, теперь это действительно огромная система. Рет, даже промышленная империя, которая должна вывести страну на новый уровень развития. И автомобильный завод — еще один важный элемент этой системы.

Уже стемнело, когда я услышал характерный звук в коридоре. Руднев, как всегда, насвистывая что-то из «Травиаты», возвращался с участка точной механики.

Но вместо обычного бодрого шага его походка показалась мне какой-то неуверенной. Даже на слух. Свист прекратился.

— Алексей Платонович! — окликнул я его. — Зайдите на минуту.

Он появился в дверях, привычно поправляя очки в медной оправе. Лиловый пиджак непривычно помят, а в глазах за стеклами очков читалась усталость.

— Что, опять будете учить меня жить? — попытался съязвить он, но как-то без обычного запала.

— Чаю хотите? — я достал из шкафа старый заварочный чайник. — Только что заварил.

Руднев хотел было отказаться, но вдруг опустился в кресло:

— А знаете… давайте. Только без нравоучений.

Я молча разлил чай. Некоторое время мы сидели в тишине, нарушаемой только тиканьем часов.

— Сегодня письмо получил, — вдруг сказал Руднев, разглядывая свою чашку. — Из Ленинграда. От матери.

Он помолчал, потом продолжил:

— Отец умер. Два дня назад. А я даже не успел попрощаться. Все работа, работа…

Его пальцы, обычно такие уверенные при настройке самых точных приборов, слегка дрожали.

— Знаете, он ведь тоже был инженером. Старой школы, конечно. Все по линеечке, по учебнику. А я вечно что-то выдумывал, спорил… — он невесело усмехнулся. — Последний раз поругались из-за моих экспериментов с абразивами. Он кричал, что я профессию порчу, что так нельзя… А теперь вот…

— Он бы гордился вами, — тихо сказал я.

— Гордился? — Руднев горько рассмеялся. — Чем? Тем, что его сын носится как угорелый с какими-то безумными идеями? Что спит в цеху, забывая поесть? Что даже на похороны не успел?

Он снял очки, устало потер переносицу:

— Знаете, что самое страшное? Я ведь действительно не мог иначе. Эти станки, эти детали — они же как живые. И когда удается добиться той самой, идеальной точности… — он замолчал, подбирая слова.

— Это как музыка, — закончил я за него. — Когда все звучит правильно.

— Да, — он удивленно посмотрел на меня. — Именно так. Отец тоже говорил, что техника — это музыка. Только он любил Баха — все должно быть строго по правилам. А я…

— А вы предпочитаете джаз, — улыбнулся я. — Импровизация в рамках законов.

Руднев впервые за вечер улыбнулся:

— Надо же… А я думал, вы только про допуски и посадки понимаете.

— Знаете что, — я посмотрел на календарь, — берите неделю отпуска. Съездите в Ленинград, попрощайтесь с отцом. Поговорите с матерью.

— А станки? А детали? — он встрепенулся. — Там же сроки…

— Справимся. В конце концов, вы же подготовили учеников. Тот же Жилин уже почти все умеет.

— Почти, — проворчал Руднев, но уже без обычной желчи. — Ладно… Наверное, вы правы. Только на три дня, не больше.

Он допил чай, поднялся:

— Спасибо. За чай и… в общем, спасибо.

У двери обернулся:

— Знаете, а ведь отец был прав. Техника действительно как музыка. Просто каждый слышит ее по-своему.

Когда он ушел, я еще долго смотрел в окно. Где-то в темноте гудели станки, рождая новые детали с той самой, идеальной точностью.

Над заводом всходила луна. В ее свете огромные корпуса казались декорациями для какой-то грандиозной симфонии.

Уже собираясь уходить домой, я прошелся по заводу и услышал из моторного цеха звуки возни. Громкий девичий голос сказал:

— А ну отстань, Сидоров! Сколько раз повторять, не интересуют меня твои ухаживания!

— Да брось, Варька, — басил кто-то. — Я ж от чистого сердца. В кино сходим, на танцы…

— Еще раз назовешь меня Варькой, гаечным ключом огрею!

Я ускорил шаг. В дальнем углу цеха здоровенный слесарь пытался обнять отбивающуюся Варвару.

— Товарищ Сидоров, — негромко сказал я. — Кажется, у вас ночная смена в котельной началась пять минут назад.

Слесарь отпрыгнул как ошпаренный:

— Виноват, товарищ Краснов! Уже бегу!

— И в следующий раз, — добавил я ему вслед, — прежде чем приставать к девушке, подумайте о том, что она ваш непосредственный начальник.

Варвара поправила выбившуюся прядь волос:

— Можно подумать, я сама бы не справилась, — проворчала она, но в голосе прозвучала легкая благодарность.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся я. — Что вы тут делаете так поздно?

— А сами-то? — парировала она, но тут же махнула рукой в сторону испытательного стенда. — Да вот, возилась с регулировкой. Никак не могу добиться ровной работы на малых оборотах.

Она присела на верстак, внезапно став совсем юной и какой-то беззащитной:

— Знаете, иногда так обидно… Вроде и руки из нужного места, и голова работает, а все равно смотрят как на… — она запнулась.

— Как на девчонку? — подсказал я.

— Вот именно! — она сердито стукнула кулачком по верстаку. — Этот увалень Сидоров думает, что если я не замужем, значит надо срочно замуж. А Циркулев вечно снисходительно так: «Позвольте объяснить, голубушка…» Даже вы…

— Что я? — удивился я.

— А то не знаете! — она вскочила, заходила по цеху. — «Варвара Никитична то, Варвара Никитична это…» А сами небось думаете, ну что эта девчонка может понимать в моторах?

— Вообще-то я думаю, что вы лучший моторист на заводе, — спокойно сказал я.

Она остановилась, недоверчиво глядя на меня:

— Правда?

— Правда. Поэтому и назначил вас заместителем Звонарева. Кстати, — я кивнул на стенд, — могу подсказать, в чем проблема с оборотами.

— Сама разберусь! — тут же вскинулась она, но глаза уже загорелись профессиональным интересом. — Хотя… ладно, показывайте.

Следующие полчаса мы провели у стенда. Я объяснял принцип настройки карбюратора, она быстро схватывала, задавала точные вопросы. Иногда наши руки соприкасались, и она тут же отдергивала свою, словно обжегшись.

— Вот теперь совсем другое дело, — удовлетворенно сказала она, прислушиваясь к ровному гулу мотора. Потом искоса глянула на меня: — А вы… вы правда верите, что я справлюсь? Ну, с этой должностью?

— Безусловно, — кивнул я. — У вас есть главное — чутье на технику и желание учиться.

— Учиться… — она вздохнула. — В академии вот тоже учусь. Только трудно иногда. Особенно математика. А еще эти взгляды: мол, чего приперлась на мужской факультет…

В ее голосе прозвучала такая горечь, что я невольно положил руку ей на плечо:

— Вы справитесь. Я в вас верю.

Она вдруг залилась краской и отскочила:

— Нечего тут… утешать! Сами-то небось тоже думаете — вот дурочка, лезет в мужское дело.

— Варвара Никитична, — я старался говорить серьезно, хотя уголки губ сами собой разъехались в улыбке, — вы сейчас просто ищете повод поспорить.

— А вот и нет! — она уперла руки в бока. — И вообще… И нечего на меня так смотреть! Я… я лучше пойду данные испытаний запишу.

Она метнулась к столу, схватила журнал, рассыпав карандаши. Наклонилась подбирать их, снова покраснела, когда я подал ей укатившийся под верстак.

— Спасибо, — буркнула она. — И… извините за резкость. Я просто…

— Просто устали, — закончил я за нее. — Идите домой, Варвара. Все записи могут подождать до завтра.

— Не указывайте мне! — тут же вскинулась она, но глаза смеялись. — Хотя… пожалуй, и правда пойду. Только мотор заглушу.

У выхода она обернулась:

— А знаете… вы все-таки очень странный начальник. Непохожий на других.

И убежала, пока я не успел ответить. А я еще долго стоял у стенда, глядя ей вслед и думая о том, как удивительно порой переплетаются человеческие судьбы. И о том, что за внешней колючестью часто скрывается ранимая душа.

Мотор на стенде все так же ровно гудел, словно напевая какую-то только ему известную песню. В распахнутые окна цеха лился лунный свет, окрашивая все вокруг в серебристые тона и придавая этому вечеру какое-то особое, почти волшебное настроение.

Когда наступила, осень, мы решили запускать производство. Без особых торжеств и шума, в рабочем порядке. Но сначала надо было все хорошо подготовить.

Сентябрьское утро выдалось промозглым и туманным. Я шел по гулкому пустому цеху, и мои шаги эхом отдавались под высокой крышей. Стеклянные фонари Звонарева еще не пропускали солнечный свет, слишком рано, небо только начинало сереть.

Огромный сборочный цех казался бесконечным. Вдоль него тянулась черная лента конвейера, сердце будущего производства. Монтажники заканчивали последние приготовления, слышался звон инструмента и негромкие переговоры.

— Леонид Иванович! — окликнул меня Циркулев, как всегда безупречно одетый, несмотря на ранний час. — Позвольте доложить, я проверил установку по уровню. На третьем пролете обнаружил отклонение в две десятых миллиметра.

— Две десятых? — раздался язвительный голос Руднева, появившегося словно из ниоткуда. — Да там в самих подшипниках люфт больше! Я вчера разобрал один, американцы явно экономили на закалке обойм.

— А вы знаете, — Звонарев, взъерошенный, с папкой чертежей подмышкой, вышел вслед за ним, — я тут посчитал дополнительную систему освещения. Если установить отражатели под углом сорок пять градусов, мы увеличим площадь на шестьдесят два процента.

— Лучше бы проверили привод, — перебила его Варвара, вытирая руки ветошью. Она оказывается, шла сзади. — Там на главном валу вибрация странная. Я уже час слушаю, точно что-то не так.

Я улыбнулся, глядя на свою команду. Каждый со своим характером, со своими причудами, но все фанатично преданные делу.

— Товарищ Краснов! — к нам торопливо подошел бригадир монтажников Волошин, кряжистый мужчина с окладистой рыжей бородой. Он пришел за Варварой. — Тут у нас проблема с приводом центральной линии…

— Я же говорила! — торжествующе воскликнула Варвара.

— Показывайте, — кивнул я Волошину.

Мы подошли к массивному редуктору. Его чугунный корпус поблескивал свежей краской.

— Вот, слышите? — Варвара приложила руку к корпусу. — На холостом ходу все нормально, а под нагрузкой начинает бить.

Циркулев достал блокнот:

— Позвольте, я рассчитаю допустимые нагрузки.

— Некогда считать! — Руднев уже закатывал рукава. — Сейчас разберем, сразу все станет ясно.

Через полчаса редуктор был разобран. На верстаке лежали шестерни и подшипники.

— Ну что я говорил? — торжествовал Руднев, показывая вал. — Термообработка никуда не годится. Придется переделывать на нашей стали.

— А еще масло не поступает к дальнему подшипнику, — добавила Варвара, изучая каналы в корпусе. — Надо сверлить дополнительное отверстие.

— Я набросаю схему модификации, — Звонарев уже строчил в своей папке.

Волошин почесал бороду:

— Так это что же, всю линию переделывать?

— Зачем всю? — я осмотрел узел. — Доработаем этот редуктор как опытный образец. А остальные уже будем делать по новой технологии. Кстати, — повернулся я к Рудневу, — сколько времени нужно на изготовление нового вала?

— Дайте сутки, — прищурился он. — Только людей с других участков придется снять.

— Действуйте. Варвара, проследите за доработкой корпуса. Звонарев, доделайте чертежи модификации. Игнатий Маркович, — обратился я к Циркулеву, — подготовьте расчеты и обоснование изменений для отчета.

В этот момент в цех вошли Бойков и Нестеров. Директор завода хмурился, его массивная фигура отбрасывала длинную тень в утреннем свете.

— А, вот вы где, — Бойков окинул взглядом разобранный редуктор. — Уже проблемы?

— Не проблемы, а рабочий момент, — ответил я спокойно. — Устраняем слабое место в конструкции.

Нестеров подошел ближе, близоруко всматриваясь в детали:

— Леонид Иванович, я все-таки опасаюсь. Конвейер это не просто линия. Это целая философия производства. А наши люди к такому не привыкли.

— Именно! — Бойков прошелся вдоль конвейера, его шаги гулко отдавались под сводами цеха. — Вы хоть понимаете масштаб изменений? Даже на Путиловском такого нет. А мы тут, можно сказать, на пустом месте все создаем.

— Валериан Степанович, — перебил его Руднев, вытирая руки ветошью, — а вы знаете, что на Путиловском до сих пор детали на тележках возят? В двадцатом веке! Да у них на сборку одного трактора неделя уходит.

— Молодой человек, — Бойков поморщился, — не учите меня…

— А я согласен с Рудневым, — неожиданно вступился Нестеров. — Только вот справимся ли? Одно дело чертежи и расчеты, другое — живое производство.

— Павел Андреевич, — я указал на редуктор, — вот вам живой пример. Да, американская конструкция оказалась не идеальной. Но мы уже нашли решение и через сутки все исправим. Так будет с любой проблемой.

— И люди научатся, — добавила Варвара, спрыгивая с площадки у конвейера. — Я вчера с молодыми ребятами говорила, они горят желанием освоить новые методы.

Бойков хмыкнул, но его взгляд потеплел:

— Ну хорошо, убедили. Только лишь бы конвейер не встал.

— Не встанет, — твердо ответил я. — Даю слово.

Директор еще раз осмотрел цех, словно пытаясь охватить взглядом все изменения разом:

— Значит так, тогда запускаем через три дня, по полной готовности? Что скажете, Леонид Иванович?

Я кивнул.

— И да, — Бойков посмотрел на Руднева, — насчет Путиловского… может, их специалистов пригласим? Для обмена опытом?

— Зачем? — усмехнулся Руднев. — Скоро они к нам сами приедут. Учиться.

Когда он ушел, Циркулев покачал головой:

— Однако, Леонид Иванович, не слишком ли мы рискуем? Такие сроки ставить…

— Не рискуем, — ответил я. — Просто знаю, что у нас все получится.

Команда разошлась по своим задачам. Я еще раз окинул взглядом огромный цех. Скоро здесь все придет в движение, оживет, и с конвейера начнут сходить первые советские автомобили. А пока нужно решить еще тысячу больших и малых проблем.

За окнами уже совсем рассвело. Начинался новый рабочий день на первом в СССР конвейерном производстве.