Нэпман 4. Красный мотор

Глава 6 Точная механика

Августовское утро наполнило мой временный кабинет прохладным светом. Скоро осень, но еще жарко. Хотя по утрам холодно.

Я разбирал личные дела потенциальных сотрудников — желтоватые папки с фотографиями, характеристиками, рекомендательными письмами громоздились на столе неровными стопками.

В открытое окно доносился перестук молотков со стройки и гудки маневрового паровоза. Я отхлебнул крепкого чая из граненого стакана и взял очередную телеграмму от Величковского:

«ВЫСЫЛАЮ ЛУЧШЕГО СПЕЦИАЛИСТА ТЧК РУДНЕВ АЛЕКСЕЙ ПЛАТОНОВИЧ ЗПТ ВЫПУСКНИК МЕХАНИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА ТЧК УНИКАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ В ШЛИФОВАЛЬНОМ ДЕЛЕ ТЧК РЕКОМЕНДУЮ БЕЗОГОВОРОЧНО ТЧК ВЕЛИЧКОВСКИЙ».

В дверь деликатно постучали.

— Войдите! — отложил я телеграмму.

Вошел Циркулев, как всегда в черном сюртуке, с неизменным пенсне на цепочке:

— Позвольте представить, Леонид Иванович. Прибыли молодые специалисты из Технического училища.

В кабинет вошли трое. Первые двое — типичные выпускники: аккуратные костюмы, внимательные взгляды, папки с документами. А вот третий…

Руднев выделялся сразу. Высокий, нескладный, с копной соломенных волос, небрежно подстриженных и торчащих во все стороны. Старомодный, но идеально отглаженный сюртук странного лилового оттенка. На носу круглые очки в медной оправе, за которыми поблескивали насмешливые серые глаза.

— О, сам товарищ руководитель проекта! — протянул он с явной иронией. — А я-то думал, тут все еще по старинке кланяются и «ваше превосходительство» говорят.

Циркулев поперхнулся от возмущения, но Руднев уже бросил на стол потрепанный портфель:

— Алексей Платонович Руднев, если кому интересно. Говорят, вам нужны спецы по шлифовке? Хотя судя по этим америкашкам, — он кивнул в сторону окна, где разгружали фордовские станки, — вам и токарь третьего разряда сойдет.

— И чем же плохи американские станки? — спросил я, внимательно наблюдая за ним.

— Чем плохи? — Руднев расхохотался. — Да всем! Вот, полюбуйтесь.

Он достал из портфеля небольшой сверток в вощеной бумаге. Развернул его, и на стол лег абразивный круг необычного серебристого цвета.

— Моя разработка. Специальная связка на основе синтетических смол. Точность до микрона. А на вашем фордовском барахле и десятых долей не добьешься.

— Микрон? — даже Циркулев подался вперед, забыв о недавнем возмущении. — Позвольте взглянуть…

— Смотрите-смотрите, Игнатий Маркович, — Руднев усмехнулся. — Только пенсне не уроните от удивления.

Следующий час я наблюдал, как этот нахальный молодой человек, походя высмеивая все и вся, демонстрировал действительно впечатляющие результаты. Его острый язык щадил только науку — тут он становился предельно точен и серьезен.

В этот момент в кабинет ворвался взъерошенный Звонарев:

— Леонид Иванович! Там на стройке…

— А, наш великий изобретатель! — перебил Руднев. — Читал вашу статейку о виброгашении. Знаете, коллега, у вас там в расчетах ошибка на странице шестой. Я бы даже сказал, позорная ошибка для выпускника Технического училища.

Звонарев вспыхнул, но Руднев уже развернул перед ним чертеж:

— Вот тут и тут. А если исправить, ваша система заработает куда лучше. Кстати, идея с динамическими демпферами весьма недурна.

Я с интересом наблюдал, как изумление на лице Звонарева сменяется азартом. Через пять минут они уже яростно спорили о технических деталях, забыв обо всем.

— Что ж, — прервал я их дискуссию, — Алексей Платонович, вы приняты. Начнете с организации участка прецизионного шлифования.

— Вот так просто? — Руднев картинно поднял бровь. — А как же анкеты, характеристики, партийность? Я, между прочим, беспартийный. И вообще, личность крайне неблагонадежная.

— Это я уже заметил, — усмехнулся я. — Но мне нужен специалист по шлифовке, а не секретарь партячейки.

— А вы мне нравитесь, товарищ директор, — неожиданно серьезно сказал Руднев. — С вами можно иметь дело. Только учтите — я человек прямой. Вижу глупость, сразу говорю о ней. Вижу халтуру — исправляю. И никакие чины меня не остановят.

— Другого и не ожидал, — кивнул я. — Кстати, интересный сюртук.

— А, это? — он небрежно одернул полы. — Подарок тетушки. Она у меня тоже… личность неблагонадежная.

За окном снова прогудел паровоз. Начинался новый день строительства завода, и теперь в команде появился еще один необычный специалист. Язва и насмешник, но, похоже, настоящий мастер своего дела.

Утренний туман еще стелился над стройплощадкой, когда я приехал осматривать место под будущий цех прецизионного оборудования. Заиндевевшая трава хрустела под ногами — конец августа выдался на редкость холодным.

— Здесь будет хорошо, — я указал на расчищенный участок. — Грунты прочные, вибрация от железной дороги минимальная.

— Минимальная? — Руднев, появившийся словно из ниоткуда, презрительно фыркнул. — Да тут от каждого паровоза все ходуном ходит. Вы хоть понимаете, что для прецизионной шлифовки нужна абсолютная устойчивость?

— Понимаю, — я развернул чертежи. — Поэтому фундамент будет особый. Смотрите.

Руднев склонился над схемой, его насмешливый тон сменился профессиональным интересом:

— Хм… Виброгасящие подушки из специального бетона? Любопытно. А вот эта система демпферов…

— Моя разработка! — подбежал запыхавшийся Звонарев, размахивая папкой. — Двойной слой амортизации с резонансными гасителями.

— Чудеса, — Руднев поправил очки. — Кажется, в этом сумасшедшем доме иногда рождаются здравые идеи.

В этот момент подошел Бойков, за ним двое рабочих катили теодолит на треноге.

— Леонид Иванович, — директор вытер пот со лба, несмотря на холод. — Тут проблема с разметкой. По плану цех должен идти параллельно основному корпусу, но тогда…

— Тогда западные окна будут смотреть прямо на закат, — перебил его Руднев. — И каждый вечер солнце будет бить в глаза шлифовщикам. Гениально! Особенно для точной работы.

Я взглянул на солнце, прикинул углы:

— Он прав. Развернем цех на пятнадцать градусов к северу.

— Но это же нарушит всю планировку! — возмутился Бойков. — Придется переделывать схему коммуникаций, менять…

— Зато рабочие скажут спасибо, — отрезал я. — И качество будет выше. Кстати, об освещении…

— А вот тут у меня есть идея! — Звонарев снова полез в папку. — Смотрите: специальные световые фонари на крыше. Стекло рифленое, рассеивает свет равномерно по всему помещению.

— И где вы возьмете столько рифленого стекла? — скептически поинтересовался Бойков.

— На Гусевском заводе уже размещен заказ, — ответил я. — Через две недели начнут поставки.

Руднев присвистнул:

— А вы, однако, предусмотрительны, товарищ директор. Даже интересно становится, что еще у вас в рукаве припрятано?

Я развернул еще один чертеж:

— Вот, например, схема установки станков. Каждый на отдельном фундаменте, развязанном от основного пола. Между фундаментами — виброизолирующие швы.

— А вот здесь, — Звонарев ткнул пальцем в чертеж, — можно добавить дополнительный слой изоляции. Я тут рассчитал новую конструкцию…

— Молодой человек, — вмешался подошедший Циркулев, — позвольте заметить, что ваши расчеты следует перепроверить. В Императорском училище мы всегда…

— О, началось! — закатил глаза Руднев. — Сейчас нам расскажут, как правильно строили при царе-батюшке. А может, просто начнем работать? Время идет, господа хорошие, а у меня еще станки не установлены.

Как ни странно, его ворчание подействовало отрезвляюще. Бойков начал расставлять рабочих с теодолитом, Звонарев умчался проверять свои расчеты, а Циркулев степенно направился в строительную контору готовить документы.

— Неплохо командуете, — тихо заметил я Рудневу.

— А то! — хмыкнул он. — Меня не зря из трех институтов выгнали. За острый язык и организаторские способности. Кстати, — он кивнул на фундамент, — я тут прикинул еще одну идейку по виброизоляции…

До вечера мы обсуждали технические детали, спорили о конструкциях, решали неожиданно возникающие проблемы. Работа закипела, и я уже видел, как на этом пустыре поднимется цех, который даст стране первые прецизионные станки собственного производства.

Первый немецкий прецизионный станок доставили ранним утром. Я наблюдал, как Циркулев и Руднев, такие разные, но одинаково увлеченные, руководят разгрузкой массивного ящика с клеймами «Reinecker».

— Осторожнее, батенька! — Циркулев нервно теребил карандаш в руках. — Это же драгоценный груз, а не мешки с картошкой.

— Ох уж эти немцы, — Руднев придирчиво осматривал упаковку. — Даже ящик сделали с точностью до миллиметра. Спорим, внутри каждый винтик в отдельной коробочке с инструкцией на готическом шрифте?

Оказалось, он почти угадал. Когда сняли крышку, внутри обнаружилась идеально организованная система креплений и отсеков, каждый с аккуратной немецкой биркой.

— Вот это, — Циркулев благоговейно извлек толстую папку в кожаном переплете, — полная техническая документация. Посмотрите, молодой человек, как должны выглядеть настоящие чертежи.

— Ага, — Руднев уже копался во внутренностях станка. — А вот это уже интересно… Смотрите, какая система установки шпинделя. И микрометрическая подача с компенсацией люфта.

Я с удивлением наблюдал, как язвительность Руднева исчезает, сменяясь профессиональным азартом. Они с Циркулевым, забыв о разнице в возрасте и положении, увлеченно обсуждали технические детали.

— А вот здесь, — Циркулев указал на станину своим длинным пальцем, — обратите внимание на систему термокомпенсации.

— Хм… — Руднев задумчиво потер подбородок. — А ведь можно улучшить. Если добавить дополнительный контур охлаждения.

— Позвольте! — Циркулев даже привстал на цыпочки от возбуждения. — Вы предлагаете изменить классическую немецкую конструкцию?

— А почему нет? — Руднев уже чертил что-то в блокноте. — Они молодцы, спору нет, но вот тут и тут можно сделать лучше.

К моему удивлению, Циркулев не стал спорить. Внимательно изучил набросок:

— А знаете… В этом что-то есть. Напоминает систему охлаждения, которую мы разрабатывали в Императорском училище. Только вы добавили весьма оригинальное решение.

— Правда? — в голосе Руднева впервые прозвучало что-то похожее на уважение. — Расскажите подробнее про вашу разработку.

Я тихонько отошел, оставив их увлеченных общим делом. Через час вернулся, они все еще обсуждали технические тонкости, успев измазаться в машинном масле и развести вокруг станка целую выставку измерительных приборов.

— Леонид Иванович! — заметил меня Руднев. — А старик-то дело говорит. Тут такие тонкости в термообработке направляющих, что сам черт голову сломит.

— Кхм, — Циркулев попытался принять обычный чопорный вид, но не смог скрыть довольную улыбку. — Должен заметить, что и наш молодой коллега проявляет незаурядное понимание предмета.

— Это хорошо, — кивнул я. — Потому что завтра придет еще три станка. Шлифовальный, зубофрезерный и прецизионный токарный.

— Три станка? — Руднев присвистнул. — А не жирно будет?

— В самый раз, — ответил я. — Нам же нужно наладить производство собственных станков. А для этого требуется соответствующая база.

— Разумное решение, — Циркулев снова склонился над чертежами. — Позвольте предложить схему размещения.

— Нет уж, — перебил Руднев. — Сначала закончим с этим красавцем. Я тут еще пару идей набросал.

Они снова углубились в работу, забыв обо всем. Я смотрел на них и думал — вот она, настоящая преемственность поколений. Когда старый опыт соединяется с молодой дерзостью, рождается что-то действительно новое.

К вечеру станок был полностью собран и выставлен по уровню. Циркулев придирчиво проверял каждый параметр, а Руднев, спрятав обычную язвительность, внимательно следил за его действиями.

— Ну что ж, — наконец произнес Циркулев, — можно начинать пробные испытания.

— Только сначала, — Руднев хитро прищурился, — расскажите поподробнее про ту вашу систему термокомпенсации. Кажется, там была интересная идея с принудительной циркуляцией?

Я оставил их увлеченных очередной технической дискуссией. За окнами сгущались сумерки, в цехе зажглись новые электрические лампы, а два инженера, разделенные возрастом, но объединенные любовью к точной механике, продолжали бесконечный спор о совершенстве станков.

Строительство завершили в рекордные сроки. Даже Руднев перестал ухмыляться и с уважением пожал руки строителям.

Новая измерительная лаборатория сверкала стерильной чистотой. Я специально настоял на белой масляной краске для стен и ярком освещении, все как в лучших немецких заводах. На массивном гранитном столе, установленном на отдельном фундаменте, поблескивали металлом измерительные приборы.

Руднев, непривычно серьезный, склонился над первой партией деталей шпиндельного узла. Его пальцы осторожно крутили микрометр.

— Та-ак… — протянул он. — Сорок девять и девяносто семь сотых. А должно быть пятьдесят ровно. Кто точил эту деталь?

— Позвольте взглянуть, — Циркулев придвинулся ближе, поправляя пенсне. — Действительно, досадное отклонение. Хотя для первой пробной партии могут быть некоторые допущения.

— Для первой партии? — Руднев фыркнул. — Да хоть для тысячной! Три сотых миллиметра на валу шпинделя, это как фальшивая нота в опере. Все изделие насмарку.

Он повернулся к стоящему рядом молодому рабочему:

— Жилин, голубчик, это вы на станке номер три работали?

— Я, Алексей Платонович, — смущенно переступил тот с ноги на ногу.

— И что же вы, уважаемый, резец после каждого прохода не проверяли? А настройку центров кто позволил трогать?

Я ожидал обычной едкой тирады, но Руднев вдруг сменил тон:

— Ладно, идите. Завтра с утра покажу, как правильно. Будем учиться.

Циркулев удивленно приподнял бровь:

— Однако, коллега, вы проявляете неожиданное педагогическое терпение.

— А что делать? — Руднев пожал плечами. — Парень старательный, просто опыта нет. Не всем же в Императорском училище практику проходить.

Он снова склонился над деталями:

— Вот тут, смотрите, Игнатий Маркович. Текстура поверхности неравномерная. Похоже, при шлифовке круг неправильно правили.

— Действительно, — Циркулев поднес к глазам лупу. — Помнится, в Германии на заводе Рейнекера применяли особый метод правки.

— Знаю-знаю, — перебил Руднев. — Алмазным карандашом под углом сорок пять градусов. Только у нас алмазов нет. Придется думать что-то свое.

Он достал из кармана сюртука блокнот, принялся быстро чертить:

— Вот, смотрите. Если изменить геометрию правящего инструмента и добавить осцилляцию, то вопрос решён, видите?

Я с интересом наблюдал, как эти двое, забыв об обычных пикировках, увлеченно обсуждают технические детали. Циркулев что-то доказывал, чертя схемы прямо на полях блокнота, Руднев возражал, но уже без обычной язвительности.

Неожиданно раздался грохот — в лабораторию ворвался запыхавшийся молодой инженер Егоров:

— Алексей Платонович! Там на станке номер пять…

— Тише! — шикнул Руднев. — Это вам не проходная, а храм точности. Что там со станком?

— Вибрация странная появилась при работе.

— Ну конечно! — Руднев хлопнул себя по лбу. — Мы же вчера сменили режим обработки, а динамическую балансировку не сделали. Идемте, коллеги, покажу, как это лечится.

Он сгреб детали в карман сюртука и устремился к выходу. Циркулев, кряхтя, поспешил следом.

— Игнатий Маркович, — обернулся вдруг Руднев, — а помните, вы говорили про способ центровки шпинделя по методу Деритрона? Кажется, он тут может пригодиться.

— Помню-помню, — оживился профессор. — Сейчас продемонстрирую…

Я остался в лаборатории один. На гранитной плите поблескивал забытый микрометр. Взял его в руки, вспомнил свои ощущения в двадцать первом веке, когда впервые держал похожий прибор. Тогда все казалось проще, нажал кнопку на компьютере, и станок с ЧПУ сделает деталь с микронной точностью.

А здесь, в 1929-м, каждая сотая миллиметра давалась потом и кровью. Но именно так, через труд и поиск, рождалось настоящее мастерство.

За дверью раздались голоса, Руднев что-то объяснял рабочим, Циркулев вставлял замечания, Звонарев возбужденно предлагал очередное усовершенствование. Обычный рабочий день продолжался.

Спустя совсем короткое время мы смогли продемонстрировать результаты комиссии. Их уже через месяц невозможно сосчитать. Призывали к нас с заводной регулярностью. Проверяли, как идет строительство завода.

В тот октябрьский день в цехе собралась внушительная делегация из наркомата. Я стоял у нашего первого токарного станка, наблюдая за приготовлениями к испытаниям. Руднев в неизменном лиловом пиджаке колдовал над измерительными приборами, то и дело поправляя сползающие очки.

— Коллега, — Циркулев придирчиво осмотрел режущий инструмент, — вы уверены в правильности углов заточки?

— Уж не учите меня, Игнатий Маркович, — фыркнул Руднев, но в его голосе прозвучала скорее привычка пикироваться, чем настоящее раздражение. — Я эти резцы из особой стали сам затачивал. Можно хоть бриться.

— Начинаем! — скомандовал я.

Станок плавно загудел. Первая деталь, калибровочный вал для проверки точности, медленно закрутилась в патроне. Руднев, необычно сосредоточенный, включил подачу. Тонкая стружка завилась спиралью.

Председатель комиссии, грузный инженер с орденом на лацкане, достал золотые часы:

— На все испытания даю час. У меня еще три завода сегодня…

— Час? — Руднев поднял бровь. — Да хватит и двадцати минут. Только потом не говорите, что это невозможно.

Звонарев, устроившийся у пульта управления, азартно подмигнул мне. Его система автоматической регулировки подачи работала безупречно.

Через пятнадцать минут первая деталь была готова. Руднев бережно снял ее, понес к измерительному столу. Комиссия сгрудилась вокруг.

— Позвольте, — Циркулев первым взялся за микрометр. — Так… отклонение от номинального размера… невероятно!

— Что там? — председатель нетерпеливо качнулся вперед.

— Одна сотая миллиметра, — благоговейно произнес профессор. — На всей длине вала.

— Чепуха! — председатель схватил микрометр. — Это невозможно на отечественном оборудовании.

— А вы проверьте цилиндричность, — ехидно предложил Руднев. — И заодно шероховатость поверхности.

Следующие полчаса комиссия измеряла деталь всеми доступными способами. Я видел, как вытягиваются лица проверяющих, как недоверие сменяется изумлением.

— Ну что, господа хорошие, — не выдержал Руднев, — убедились? Может, теперь обсудим серийное производство?

— Позвольте еще один тест, — председатель вытер платком вспотевшую лысину. — Сложная деталь. Где тут был чертеж?

Руднев мельком глянул на бумаги:

— Шпиндель малого токарного? Пустяки. Эй, Жилин! — крикнул он своему ученику. — Иди сюда, покажешь товарищам из наркомата, чему научился.

Молодой рабочий, тот самый, которого Руднев недавно распекал за ошибки, уверенно встал к станку. Его движения были точными, выверенными. Станок снова запел пронзительную песню.

— А знаете, — тихо сказал мне Циркулев, пока комиссия наблюдала за работой, — я ведь сначала сомневался в этом вашем Рудневе. Характер невозможный, манеры… Но теперь вижу — настоящий мастер. И учитель отменный.

— Готово! — объявил Жилин, поднимая деталь.

Новый раунд измерений. Новые удивленные восклицания. Председатель комиссии снял пенсне, протер стекла:

— Должен признать… Это выдающийся результат. Такой точности даже немцы не всегда добиваются.

— Так что с серийным производством? — напомнил я.

— Немедленно готовьте документы, — председатель решительно захлопнул папку. — Завтра же доложу наркому.

Когда комиссия уехала, мы собрались в моем кабинете. Руднев плеснул всем чаю из большого жестяного чайника:

— Ну что, коллеги, теперь начинается самое интересное. Серийное производство это вам не единичные станки клепать.

— У меня есть идеи по организации поточной линии, — оживился Звонарев. — Если добавить систему транспортеров…

— И мои наработки по термической обработке направляющих, — вставил Циркулев.

Я смотрел на этих людей, таких разных, но объединенных общим делом. Язвительный Руднев, степенный Циркулев, восторженный Звонарев… Каждый внес свою лепту в наш успех.

За окном догорал октябрьский день. На стене тикали старые часы, теперь я знал, что их маятник отклоняется точно на один градус, ведь шестерни для механизма сделаны на нашем станке.

Где-то в цеху Жилин продолжал точить детали, теперь уже для следующего станка.

— За успех, товарищи! — я поднял стакан с чаем. — И за точную механику!

— За точную механику, — эхом отозвались все.