Демонская кровь Маргариты

ГЛАВА 14 Мумии

Улепетывала я из этой деревеньки со всех ног, а точнее мы с Митричем улепетывали. Меня там местные, так сказать, жители чуть на сувениры не порвали. И я не шучу и даже не преувеличиваю.

А все началось с того, что «буханка» заглохла на полпути, посреди поля. Не успела я испугаться, как Митрич заверил, что сию минуту починит машинку, и полез разбираться под капот, а я посидела в медленно остывающей кабине еще полчаса и решила пойти осмотреться. Митрич не одобрил, но и возражать особо не стал. Так я и побрела по плохо расчищенной, почти незаметной дороге, куда глаза глядят.

А глядели они куда-то не туда, потому что стоило мне отдалиться от машины на значительное расстояние, как что-то, чувство внутри потянуло, как магнитом сквозь поле. Словно на аркане кто повел. Я и пошла, утопая в снегу по колени, прочерчивая чуть ли не пузом заметную полосу. Что удивительно — ни усталости, ни холода я тогда не ощущала, да и других естественных потребностей организма не возникало. Так я и перепахала поперек поля, оказавшись как-то внезапно в небольшом пролеске.

Морозец крепчал, но неожиданно порадовало солнышко: зимнее, не согревающее, но странно приободряющее. А ведь час назад все небо было затянуто серыми, угнетающими облаками. Теперь же они куда-то рассосались, явив моему взору идеальную синеву. Красота! Снег белый-белый, такого в городе и не встретишь уже, искрился, переливался, словно бриллиантовой крошкой кто посыпал. Я аж засмотрелась. Правда природой любовалась не долго, меня привлекло нечто иное, то, что тянуло в это место, виднеющееся в пролеске — старые, серые развалины, бывшие когда-то большим и, вероятно, красивым домом. Даже теперь, спустя сотню лет, легко можно было увидеть следы пожара. От дома остались только стены, окна, зияющие пустыми глазницами, некогда красивые белоснежные колонны и каменная лестница, вся испещренная выбоинами. Ни крыши, ни дверей давно не было, лишь угнетающая пустота.

Когда я приблизилась, мне вдруг привиделось, что дом словно задышал, и его каменное сердце вновь забилось. Да я могла бы поклясться, что услышала его сильный, размеренный стук. Не знаю, что это было. Плод воображения? Галлюцинация? Или на самом деле дом живой, избитый, покореженный, давно заброшенный, но живой. И этот дом был мне рад, он признал меня, как хозяйку, как единственную живую представительницу рода Вронских.

Не знаю, сколько я проходила там, разглядывая дом, примыкающие к нему остатки хозяйственных построек и, кажется, конюшни. А за домом находилась старая беседка и вишневый сад: заросший, заброшенный, но целый. С внутренней стороны дома я и заметила ее — расчищенную дорожку, ведущую куда-то вглубь вишневого сада. И конечно, я не могла по ней не пойти.

Шла не долго, не более десяти минут, пока тропинка не вывела на большую дорогу, ведущую, скорее всего, именно туда, куда я и стремилась изначально — в деревню Павловка. И не ошиблась, увидев неподалеку первый дом, а за ним еще один, и еще…

Запустение виднелось повсюду: когда-то добротные, крепкие дома сейчас выглядели осиротелыми, заброшенными, никому не нужными сараюшками. Что примечательно — собаки не лаяли, народ по улице не ходил, да и вообще мне показалось, что деревня мертвая.

Дойдя до середины большой, широкой улицы, я наткнулась на магазин — крохотное деревянное одноэтажное здание, выкрашенное синей краской. Единственное здание, которое выглядело жилым. Напротив располагался заброшенный сельсовет и, кажется, бывшая почта. Два в одном, так сказать.

В общем, идти дальше мне как-то резко расхотелось, и я повернула обратно. Дорогу примерно запомнила, и ничего, что опять по полю на брюхе ползти, но сворачивать куда-то и искать новый путь к Митричу не рискнула бы ни за какие коврижки. Заблудиться на ночь глядя в подобном месте — сомнительное удовольствие, да и на постой к местным обитателям только сумасшедший рискнул бы попроситься.

«Улепетывать отсюда надо, и поскорее», — вопил внутренний голос, и я была с ним полностью согласна, вот только едва начала двигаться в обратном направлении, как заметила ее — старуху в жутком грязном тряпье: высохшую, костлявую, с какими-то полубезумными черными глазами, сверкающими из-под замотанного на лице платка. Из соседнего дома вышел старик, еле переставляя ноги, очень похожий на первую старуху, за ним еще один, и еще. И все они смотрели на меня.

Нет, ну я знала, что деревня проклята, только ожидала увидеть кого-то вроде Зинаиды Кирилловны. Она ведь в свои сто семнадцать выглядела очень молодо, на мой взгляд, а эти… этим я бы дала все двести, ей богу. Мумии — и те приличнее выглядели.

Я испуганно попятилась назад, только не знала, что позади тоже столпилась небольшая кучка старых «мумий». Эти не только смотрели, они тянули ко мне костлявые руки и что-то шептали, еле шевеля губами. А одна, особенно резвая, кинулась мне под ноги и заверещала:

— Сними, сними проклятие ведьма! Сними!

Вот тогда-то я и решила сматывать удочки. Бочком обошла этих шепчущих, отодрала от себя верещащую «мумию» и рванула к развилке, а они за мной ломанулись, причем так шустро, что мне даже бежать пришлось со всех ног.

Прибавив скорость улепетывания, я молилась только об одном — чтобы ненароком не пропустить нужную мне тропку. А то, боюсь, в поле меня эти догонят, поймают, и не знаю, чего сделают. Тем более, что толпа позади становилась все гуще и гуще. «Мумии» напирали, беззвучно выли, «клешнями» размахивали. Один дедок и вовсе с колдобиной в обнимку шел, а у второго было в руках что-то наподобие огромной вилки. Спрашивается — на кой черт? Не трудно догадаться, что по мою душу.

Этим агрессивным «мумиям» при всей их немощности ничего не стоило запалить костерок, да сжечь глупую ведьму, что по дурости своей заявилась в проклятую ее предками деревню. Кто их знает, может, они жаждали мести? А их ведь, как тех шушер, огоньком не подпалишь. Люди, как-никак.

Короче, положение мое становилось все хуже, но тут, как черт из табакерки, из-за поворота выскочил Митрич с благословенной спасительницей моей — «буханкой». Узрев мой забег с препятствиями по главной улице этого дурдома (почему с препятствиями? А потому, что выскакивающие из полуразрушенных домов «мумии» мне под ноги бросались, с намерением либо меня свалить, либо остановить, либо отодрать что-нибудь от одежды), Митрич шустро развернул «буханочку» и даже приоткрыл пассажирскую дверь, дабы времени зря не тратить.

— Ну, девка, ты даешь! — выдохнул он, когда «мумии» остались далеко позади и исчезли из вида.

— Сама в шоке, — прошептала я, пытаясь унять глухо бьющееся сердце.

— Это что же такое было?

— Мумии взбесились, — пробормотала я.

— Мумии? — удивился Митрич, затем подумал, хрюкнул что-то в усы и выдал: — А что? Похоже.

— И давно с ними такое?

— Так деревня-то проклята. Здесь все такие… долгожители. Всем, посчитай, больше века. Живут себе, сохнут, а помереть не могут. Только раньше они на людей не бросались.

— Да уж, нужно быть осторожнее, — заключила я, все еще восстанавливая дыхание, а окончательно оклемавшись, вспомнила о насущном — как домой-то добираться? Видимо, и Митрич о том же подумал, спросив:

— Ну что, девонька? Куда тебя теперь?

— А можно домой? — жалобно попросила я.

— Да отчего ж нельзя?

Все-таки деревенские люди какие-то особенные. Другой бы, на месте Митрича, высадил меня у остановки, да и покатил по своим делам, а он обеспокоился, на вопрос цены, сказал просто:

— А сколько не жалко, столько и будет.

Деревенские к проблемам чужим не безразличны. Вот и Митрич увидел, что не богачку городскую везет, и лишнего не взял. Я, конечно, порылась в кошельке, наскребла три сотни, ему протянула, а он только две забрал, а третью мне вернул. Я, признаться, обрадовалась и поблагодарила от души, а то ведь со всей этой кутерьмой с моим преображением, денег кот наплакал. А мне еще увольнение предстоит. Совсем без средств к существованию останусь.

А еще деревенские очень чуткие, знают, когда человеку наедине со своими мыслями побыть надо. Вот и Митрич включил погромче Семеныча и покатил свою «старушку» через Павловское в город. Я же всю дорогу тихо обалдевала.

Вот это приключение! Сходила, называется, Риточка за землицей. «Мумии», деревенские проклятия, живые дома… Кому скажи — на смех поднимут и в дурдом упекут на пожизненное обитание. Эх, знала бы я, что дело забегом от «мумий» закончится, ноги бы моей в этой деревне не было.