Москва, 2005 год
Поздний вечер опустился на Москву, размазав огни фар по мокрому асфальту, как растёкшуюся акварель. За окном грохотали машины, дождь дробил по стеклу в нервном ритме. В квартире на восьмом этаже многоэтажки, окна которой выходили на шумную улицу, пахло несвежим кофе, бумажной пылью и лёгким ароматом духов с ноткой бергамота. Лампочка под потолком мигнула, потом загорелась ровно, отбрасывая по углам длинные тени.
Анна стояла у окна, босая, в домашней футболке и пижамных штанах, сжимая в руке мобильник. Её отражение в стекле дрожало от гнева и сдержанных слёз. Губы были сжаты в тонкую линию, глаза налились усталостью и чем-то совсем недобрым.
На журнальном столике между чашкой с остывшим кофе, рассыпанными серёжками и пустой бутылкой вина лежали карманные часы. Серебро корпуса тускло поблёскивало, спиральный узор ловил ламповый свет. Гравировка «Я.Г. 1968» была отчётливо видна, и казалось, что металл под ней холоднее остального корпуса.
В комнате было душно, будто за день ни разу не открывали окно. По полу — крошки от черствого батона, упаковка от сыра и пластиковая ложка из-под йогурта. Рабочий стол был завален книгами по праву, разбросанными делами и папками с цветными стикерами. На экране ноутбука светилась таблица с заметками к делу по экономическому преступлению.
Телефон в руке снова пискнул — сообщение. Анна не стала читать.
«Опять: «Ты холодная, Анна», «Тебя заботит только работа», «Ты сама всё разрушила». Да пошёл ты…».
Она отбросила телефон на диван. Он приземлился на подушку с глухим стуком.
Из кухни донёсся едва слышный треск — не сразу понятно, откуда. Сначала она подумала, что это старый холодильник. Потом заметила: часы. Они издавали негромкий, но настойчивый щелчок — будто внутри просыпался какой-то забытый механизм.
Анна шагнула к столу. Взяла часы в руку, держа их между пальцами, как что-то чужое и опасное. Лёгкие, но в то же время плотные, с тем весом, который бывает у старинных вещей. Те, что помнят больше, чем ты хотел бы знать.
«Ну и что ты мне скажешь? Что время можно повернуть вспять? Что кто-то всё-таки выбирает нас, когда мы больше не выбираем себя?».
Она нажала боковую кнопку.
Щелчок. Стрелки начали крутиться. Сначала медленно, потом быстрее, и вдруг — назад. Минутная стрелка пошла вразнос, за ней часовая. Циферблат засветился изнутри тускло-белым светом, словно кто-то зажёг в его недрах крошечную лампу.
Анна ахнула, инстинктивно отпрянув, но пальцы не разжимались. Свет стал ярче, до рези в глазах.
— Я хочу начать всё сначала! — Крикнула она, не понимая, к кому обращается.
Комната задрожала. Свет вырвался из часов, вспыхнул во всю силу, ослепив её. Пол ушёл из-под ног, в ушах зазвенело.
Анна упала, задевая локтем журнальный столик. Часы выскользнули из руки, с глухим звуком ударились об пол. Их свет погас.
Последнее, что она увидела сквозь мутную пелену, — это собственное лицо в зеркале. Лицо, искажённое не гневом — страхом.
Сознание потухло.
Ярославль, 1968 год
Анна пришла в себя от резкого холода, пробегающего по спине сквозь мокрую ткань футболки. Асфальт под ней был влажным, неровным, пахнущим гарью и дождём. Воздух — тяжёлый, пропитанный угольной пылью, табаком и чем-то неуловимо чужим. Гул голосов, крики детей, металлический скрежет трамвая по рельсам сливались в шум, который сначала казался сном, но потом становился всё отчётливей.
Она медленно приподнялась, упираясь ладонью в землю, глядя на чёрные капли дождя, собирающиеся в лужах. Серое небо нависло низко, будто готово было обрушиться. Люди проходили мимо: мужчины в фуфайках и кепках, женщины в пальто с брошками и платках. Несколько детей, рисующих мелом «классики», бросили взгляд на неё и прыснули со смехом.
Анна моргнула.
«Это не Москва. И точно не 2005. Что за чёрт?».
Она села, быстро осмотрелась. Серые, облупленные панельные дома, вывеска «Гастроном», красный плакат «Слава КПСС!» на кирпичной стене. Трамвай с табличкой «Ярославль» медленно прокатился по рельсам, позвякивая, оставляя за собой запах электричества и железа.
— Эй, барышня, ты чего тут расселась? — Окликнул её мужик с ящиком картошки.
Анна вскочила. Джинсы прилипли к ногам, куртка была грязной, волосы липли к вискам. Смартфон выскользнул из кармана, и она резко наклонилась, закрывая его ладонью.
— Всё нормально, — сказала она быстро, оглядываясь.
Мужчина покачал головой и пошёл дальше. Несколько прохожих остановились, оглядываясь: на её одежду, на растерянный вид, на кроссовки, неуместные здесь так же, как и она сама.
— Шпионка, что ли? — Прошептала пожилая женщина, пряча взгляд.
Анна спрятала смартфон в глубокий карман, нащупала часы. Они были холодными, как лёд. Циферблат померк, стрелки застыли.
«Я.Г. 1968. Чудесно. Очень смешно. Дайте мне камеру и сценариста».
Она шагнула вперёд, чувствуя, как колени подгибаются. Рядом мальчишка с газетами бросил взгляд на её куртку.
— Тётя, у вас сзади грязь.
— Спасибо, — сухо ответила она.
Под ногами хлюпнула лужа. Улица была переполнена. Кто-то ругался на трамвай, кто-то продавал пирожки из металлического ведра, откуда шёл пар.
Анна подошла ближе к витрине гастронома. За мутным стеклом лежали банки с томатной пастой, скрученные пачки макарон и пустые полки.
«Где я? Что это? Ярославль. Шестьдесят восьмой. Господи…».
— Девушка, а вы откуда будете? — Раздался рядом голос.
Она вздрогнула. Рядом стояла женщина в сером пальто, с авоськой в руках.
— Вы по обмену, что ли? Из ГДР?
Анна выдавила улыбку.
— Почти. Москва. Только вот… потерялась.
— А, ну, с кем не бывает. Гостиница у нас — «Волга», чуть дальше по трамвайной. Доедете?
— Дойду. Спасибо.
Женщина кивнула и ушла.
Анна медленно двинулась вперёд, не зная, куда. Смартфон бесполезен, денег нет.
«Пятьдесят рублей в кармане. Бумажник остался в другой реальности. Спасибо, часы. Спасибо, прогресс. Попала в музей под открытым небом».
Она свернула во двор, пытаясь отдышаться. Стены облезлые, на балконе висели мокрые простыни, капая на бетон. Вход в подъезд был открыт.
Анна села на деревянную скамейку у стены.
«Холодно. Мокро. Но я жива. И — это точно не сон».
Она вытащила часы. Кнопка не реагировала.
«Их механизм молчит. Как и все вокруг, если спросить: “Где тут ближайший Wi-Fi?”».
Неподалёку закричала женщина:
— Валера, не крутись у трамвая, прибьёт же!
Анна закрыла глаза.
«Спокойно. Я адвокат. Я решала дела похлеще. Просто… оказалась не в том году. И в чужой жизни».
Она встала, спрятала часы обратно в карман и направилась к трамвайному кольцу.
«Первое — выжить. Второе — понять, как вернуться. Третье — не сойти с ума. Всё по порядку. Как в суде».
Улица вновь встретила её гулом шагов, звоном трамвайных рельсов и серыми лицами. Дождь усилился, пробираясь за шиворот и стекая по рукавам кожаной куртки. Вывеска «Гастроном» скрипела под ветром, цепляясь буквами за осеннее небо. Под ней толпились женщины в платках, старики с пустыми авоськами и дети, прижавшиеся к стене, чтобы не попасть под ноги взрослым.
Анна остановилась у входа. Витрины были мутными, покрытыми пылью и разводами, а за стеклом выстроилась очередь — люди стояли вплотную, тихо ругаясь, держа в руках какие-то бумажки.
«Талоны? Серьёзно? Не декорация — фильм про войну, дубль десятый».
Она поправила ворот куртки, чувствуя, как к ней приклеился чей-то настороженный взгляд. Оглянулась. Пожилая женщина с авоськой всматривалась в неё, не скрывая интереса. Другая, постарше, шепнула что-то соседке.
Анна сглотнула и подошла ближе к очереди.
— Ребята, — она старалась говорить уверенно, по-доброму. — Где тут можно… ну, оформить документы? Паспорт, например?
Молчание. Несколько человек обернулись.
— А ты откуда такая умная взялась? — Хмуро спросил мужчина в фуфайке с каплями дождя на плечах.
— Из Москвы, — она попыталась улыбнуться. — Просто… надо бы с паспортом разобраться, а я не совсем местная.
— Не совсем местная, а говоришь, как с Марса, — он окинул её взглядом, остановился на джинсах. — Ты это… с какого ведомства, гражданка?
Анна почувствовала, как внутри всё холодеет.
— Да я не из ведомства… Я просто потерялась.
— Потерялась она, — мужчина шагнул ближе, его лицо было серым, как дождь. — Паспорт где?
— Сейчас нет с собой.
— Без паспорта тут не гуляют! — Голос его стал резче. — Тут тебе не Америка. Милицию вызвать, что ли?
— Не надо! — Она подняла руки. — Я сама разберусь.
— А ну-ка, стой! — Он сделал шаг, но Анна резко отступила, почти вбежала в лужу.
— Извините! — Крикнула она и развернулась.
Толпа загудела. Кто-то сказал:
— Поди, шпионка. На Ленина-то посмотри, даже не перекрестилась.
Она выскочила со двора, пересекла дорогу, чуть не врезавшись в мальчишку с буханкой хлеба. Его мать закричала:
— С ума сошла, что ли?!
«Чудесно. Просто блестяще. Грозит статья — отсутствие документов, подозрение, уклонение. Я — юрист, мать вашу».
Она свернула в переулок между домами, споткнулась о бордюр и остановилась, прислонившись к кирпичной стене. Грудь ходила ходуном.
Сквозь гул крови в ушах она едва различала звуки — голос из громкоговорителя на столбе:
— …в честь съезда партии, хлеб по талонам…
«Нет ни регистрации, ни прописки, ни удостоверения личности. В моём веке я бы уже была в картотеке. Здесь — потенциальный враг народа».
Мимо прошёл подросток с газетой.
— Девушка, вы чего такая? Вас искать кто-то будет?
Анна покачала головой.
— Нет. Никто.
— А вы… из театра, что ли?
Она едва не рассмеялась.
— Из далёкого театра. Очень.
Парень пожал плечами и ушёл.
Анна выдохнула, осела на корточки, сжимая часы в кармане.
«Дальше — не спрашивать. Слушать. Наблюдать. Притвориться своей. До первого укрытия. А потом — что-нибудь придумаю. Я же всегда что-нибудь придумываю».
Над ней громыхнул трамвай. Лужа, что копилась у колеса, плеснула на её кроссовки.
Анна поднялась.
«Ничего. Я справлюсь. Только б найти место, где не смотрят на меня, как на цирковую лошадь».
Она зашагала вдоль улицы, пряча лицо от ветра и взглядов.
Дождь не прекращался. Он барабанил по жестяным крышам и лужам, превращая улицы в вязкую кашу из воды, песка и мусора. Анна шла наугад, мимо заборов, дворов с облупленными будками, мимо запахов угля, варёной капусты и мокрого картона. За поворотом — пустырь, за ним — длинное, низкое здание с кирпичными стенами и выбитыми окнами.
Склад. Заброшенный, судя по ржавой табличке на двери и сломанному замку.
«Плевать. Лучше мёрзнуть среди старого кирпича, чем в милицейском участке объяснять, почему у меня в кармане какой-то “самсунг”».
Анна прошла внутрь. Пол под ногами хрустел от песка и мусора. Воздух был сырым, пах плесенью, пылью и железом. Сквозь треснувшие окна пробивался свет, освещая балки, стропила и ряды пустых деревянных ящиков с выцветшими надписями. В углу — старая тележка, несколько ящиков с маркировкой «Минсельхоз СССР» и штабель газет «Ярославский рабочий», покрытых паутиной.
Анна скинула кожаную куртку и повесила на ржавый крюк. Волосы прилипли к вискам, джинсы жались к ногам, как мокрая тряпка.
Она села на ящик, вытащила часы и поднесла к глазам. Механизм был мёртв.
«Ну же… хоть бы тикнули… хоть что-нибудь…».
Тишина.
Смартфон вытащить — даже не подумала. Ни сети, ни розетки, ни смысла.
«Вот и вся моя цифровая эра».
Она вздохнула, закрыла глаза, обняв себя за плечи.
Послышался шаг. Лёгкий, мягкий, как у кота. Анна открыла глаза. В полумраке, возле штабеля ящиков, двигалась тень. Она поднялась и отступила к стене.
— Э, полегче, красавица, — раздался спокойный, хрипловатый голос. — Я ж не милиция. Не кричи.
Из темноты вышел мужчина лет сорока. Тощий, с чуть кривой улыбкой и прищуром. На нём была потёртая кожанка, старые штаны и грязные ботинки. На мизинце — перстень с тёмно-красным камнем. В зубах — самокрутка.
— Ты чего тут устроилась, а? Сквозняки, сырость, не девичье это место.
— Пряталась от дождя, — Анна держалась спокойно, но пальцы сжимались в кулаки. — Случайно нашла.
— Ага. Вижу, как случайно. Куртка-то твоя кожаная — не из «Детского мира». И штаны… Интересные штаны, не по ГОСТу.
Он шагнул ближе. Анна не отступила.
— Слушай, мне не до разговоров. Я просто посижу. Уйду — и всё.
— Не кипятись, — мужчина улыбнулся. — Григорий я. А ты?
— Аня.
— Ну, Аня, — он присел на ближайший ящик, вытряхнул пепел на пол. — Вид у тебя… чужой. Как с витрины.
— Я… недавно приехала.
— Из Штатов, что ли? Или с Европы?
— Из Москвы, — коротко сказала она.
— Из Москвы… — Григорий усмехнулся. — Ты ж не с работы сбежала?
Анна промолчала.
— Документы есть?
Она качнула головой.
— Паспорт потеряла.
— Бывает, — он кивнул. — А милиция — не бывает. Они не любят таких «бывает».
— Я и сама не в восторге.
Он затянулся, выпустил дым.
— Ну ладно. Могу помочь. Документы — это не проблема. С фотографией, как у всех. И пропиской временной, если надо.
Анна подняла глаза.
— А что взамен?
Григорий усмехнулся.
— Да ничего такого. Просто… серёжки твои. Блестят интересно. И может… потом, если попрошу кое-что разузнать. Ты ж явно не дурочка.
Анна провела пальцами по уху. Пластик. Бижутерия. Но выглядело дорого.
— Серёжки забирай. А насчёт «разузнать» — посмотрим.
— Умная. Правильная. Это хорошо, — он кивнул, затушил самокрутку. — Сиди тут пока. Снаружи шумят. Дожди, люди… Милиция мимо утром ходила. А вечером я приду. Принесу тебе кое-что. Ну и… оформим.
— Фотография нужна?
— Найдём. У меня есть аппарат. Полароидный, только никому не говори. Американская штучка.
Анна села обратно на ящик.
— Спасибо.
— Пока не за что. Но если кто спросит, ты тут не ночевала. И меня не видела.
— Угу.
Он скрылся в темноте склада.
Анна облокотилась на стену, прижав к груди куртку.
«Началось. Только не хватало связей с полукриминалом. Но если это — путь к документам, выбора нет».
На улице грохнуло — проходил грузовик.
Внутри было тихо. И впервые за всё утро — тепло.
Григорий вернулся чуть позже полудня, как и обещал. Дождь продолжал барабанить по крыше, как сбившийся метроном. Он вошёл с краю, не глядя по сторонам, откинул полог из мешковины и прошёл к дальнему углу склада, где устроил нечто вроде своего «офиса»: три ящика в ряд, на одном — бутылки водки, свёртки с тканью, пачки сигарет «Ява», на другом — папка, жёлтый карандаш и аккуратный пепельник из консервной банки.
Анна поднялась, поправив влажную майку под курткой.
— Ну что, — сказал он, устраиваясь на ящике и закуривая. — Пришло время оформить твою… прописку.
— Паспорт?
— С фотографией. Вот.
Он достал из кармана кожанки маленькую коробку, открыл крышку — внутри была мыльница с аппаратом: серебристый, пузатый, с обмоткой из чёрной кожи. Анна узнала: действительно «Полароид».
— Могу сделать, как ты сказала: родилась в Москве, по специальности — юрист. Тут никто особенно проверять не будет. Тем более, ты и говоришь по-умному.
— А имя?
— Анна Николаевна Коваленко. В самый раз. Есть такая актриса в Театре кукол, но ты — другая.
Анна усмехнулась.
— Мило.
— Улыбнись.
Он щёлкнул затвором. Через пару минут тёплая бумага легла на ящик. Из серого пятна проступило лицо: мокрые волосы, настороженные глаза, мимика — будто между усталостью и вызовом.
«В 2005 году мне делали паспорт в многофункциональном центре. За двадцать минут. Тут — на ящике, воняя табаком, под партсборщину с громкоговорителя».
Григорий достал бланки. Бумага была плотная, с водяными знаками.
— Это не фальшак. Просто незаполненные. С печатью тоже не обман: один товарищ у меня с типографии. Сюда — штамп, сюда — подпись. Ну и трудовую тоже начнём. Где хочешь работать?
— Адвокат.
Он удивлённо поднял бровь.
— Серьёзно?
— Серьёзно.
— Тут таких не жалуют.
— Я справлюсь.
Он пожал плечами.
— Справишься — значит, так и быть.
Анна смотрела, как он заполняет строки, аккуратно, с нажимом, будто в анкете заключённого. Сердце било в висках.
«Я шла по административке, защищала по экономическим. А теперь… покупаю себе документы. За серёжки и молчание».
Он закончил, протянул ей бумаги.
— Вот, держи. Всё честно. Не шучу.
Анна взяла документы. Бумага шуршала в руках, пахла типографской краской.
— Тебе серьги и браслет.
Она сняла украшения, положила на ящик.
Григорий сразу убрал их в карман.
— А теперь слушай. Иногда мне надо кое-что… узнать. Без лишних вопросов. Люди, связи, кому что сказал. Ты вроде сообразительная. Если что — просто узнаешь и скажешь. Без бумаг, без следов.
— Я не шпион.
— Я и не прошу. Просто — ухо да глаз. Иногда.
Анна кивнула.
— Посмотрим.
— Вот и договорились.
Он достал ещё одну пачку «Явы» и протянул.
— На всякий случай. Тут курят все. Даже кто не курит.
Анна взяла, не распечатывая.
— Спасибо.
— Паспорт положи в укромное место. Завтра скажешь, куда устроиться хочешь. Я помогу.
— А где я буду жить?
— Тоже найдём. Есть одна комната на Чернопрудной. Хозяйка — добрая, глаз плохой, слух ещё хуже. Зато не задаёт вопросов.
Анна кивнула.
Он встал.
— Ладно, Аня-адвокат, теперь ты — гражданка. Официально. До вечера тут пересиди. Потом покажу дорогу.
Он ушёл, оставив за собой запах дешёвого одеколона и табака.
Анна осталась на ящике, держа в руках паспорт и трудовую. Документы были настоящими. А значит — был шанс.