Сага о Головастике. Кристальный матриархат

Глава 10. Бедовые миры

— Значит, никто со мной не здоровается, — втолковывал я себе пока шагал к Настиной пятиэтажке, но сосредоточиться не получалось.

«В Кристалии беда, только моя она или такая, как у Крашелия?» — размышлял, пока не задрожал от перенапряжения, а, скорее всего, от того, что почувствовал приближение к цели боевого похода.

Сомнения закончились только когда увидел разбитую раму над козырьком второго подъезда. Но, всё равно, что-то было не так. Осматривался снова и снова, но никакой качели или детской горки во дворе так и не увидел. Всё вокруг было чистым, скромным, и, кроме белёных тротуарных блоков вдоль асфальтированной дорожки, виднелись только деревянные лавки перед подъездами, молодые деревья, цветочные клумбы под окнами и пара мусорных баков в дальнем углу двора.

Не успел собраться с силами, чтобы в последний раз подняться на пятый этаж, как дорогу в подъезд преградила очередная хоккеистка.

— Вам что, тоже нужно знать, кто я и откуда? — спросил я почти грубо. — Мне в двадцать вторую квартиру. Остальное не ваше дело.

Прикрикнув напоследок, отстранил раскрывшую рот бабусю, и шагнул в подъезд.

— У вас что, вся семейка сумасшедшая? Одна полоумная бредит, что у неё дочка и в окна выкидывается. Другой нахал, каких свет не видывал, — орала мне вслед обиженная соседка, а я не торопясь поднимался к финишу сверхдальнего забега.

«Интересно, Димка дома? Сколько ему лет? Почему ничего о нём не узнал. Может, зря на соседку наорал?» — спохватился, что напрасно обидел незнакомку.

Когда поднялся на пятый этаж, не раздумывая постучал в квартиру номер двадцать два. За дверью кто-то шумно заёрзал. «Лишь бы не тётка в красном платке», — только успел подумать, как дверь распахнулась, и на пороге появилась Настя собственной перебинтованной персоной, да ещё и с диковинным костылём подмышкой.

— Здравствуй, Настя, — пролепетал я, перепугавшись разительных изменений в её внешности. — Ты уже дома? А я инспектор по рубероиду.

Хозяйка мельком взглянула на меня безумным взглядом, потом молча развернулась и ушла к себе в комнату. Я вошёл в квартиру, затворил за собой дверь и начал озираться.

Коридор был довольно широким, но захламлённым. Баулы, узлы с тряпками, коробки разных размеров, всё это стояло или лежало на полу. Из мебели имелась только вешалка для одежды. Разувшись, решительным шагом отправился на кухню.

Настя ввалилась ко мне, когда уже разворачивал гостинцы бабы Нюры.

— По каким надобностям пожаловал? — брезгливо спросила она.

— По злополучным, — ответил я и протянул ей всё ещё тёплый пирожок.

Вдова бесцеремонно отбросила костыль на пол, закинула забинтованную ногу на другую, здоровую, и принялась за угощение.

— Димка дома или у твоей мамаши? — спросил я без обиняков.

— Какой ещё Димка? — не сразу сообразила беда, а потом отмахнулась от меня, как от мошки. — Спрятался за диваном. А вот Даша потерялась.

— Даша? У тебя же сын, — попытался я образумить женщину.

— И ты туда же? — занервничала Настя. — Никто не верит, что я дочку народила. Подсунули мальчишку и рады. А то что Даша потерялась, никому и дела нет. И что за люди...

— Потерялась? — оторопел я, а тут ещё, ни с того ни с сего, звякнуло над темечком.

— Сколько раз объясняла, что с ног меня сбили и вытолкали через оконную раму на козырёк подъезда. Не сама я стёкла разбивала и выпрыгивала. Не сама! — раскричалась беда, как одержимая. — Хочешь верь, а хочешь дальше инспектируй. И всё вокруг не моё. Всё точь такое же, но чужое. Мальчишку только жалко. Всё одно, не мамка я ему. Не мамка и всё тут!

— Погоди-погоди. Сейчас и с твоим рубероидом разберусь, — начал я о чём-то догадываться.

— А что такое рубероид? — безынтересно спросила Настя, расставляя гранёные стаканы в подстаканники и разливая в них чай.

— Просмоленный картон, чтобы крышу покрывать, — ответил ей, а сам дальше кумекал что к чему. — И тебя тоже спасать нужно. Сейчас чуток отдохну и дальше помчусь. Я уже близко. Уже на пороге…

— Почему вы такой грязный, товарищ инспектор? — спросила Настя, а я смутился и вернулся взглядом к замызганной школьной форме.

— С бедой вашей с утра воюю. Такого натерпелся, что ни в сказке сказать, ни топором нарубить.

— Может, умоетесь и переоденетесь? Я и барахло вам выдам. Всё одно, не помню, чтобы покойный муж такое носил. Так что, мне оно без надобности, — заявила беда, подняла с пола костыль и поковыляла в коридор.

— Что-то сейчас будет, — пообещал я себе, пытаясь осознать вертевшуюся в голове догадку. — Что-то сейчас пойму.

— Нате, — сказала Настя и швырнула в меня охапку брюк, рубашек и пиджаков.

Я подхватил упавшее на пол добро и пошёл искать, где можно переодеться.

— Вы куда? — рявкнула беда. — Марш в ванную. Вымойтесь сначала. Я воды натаскала, так что вам хватит.

Представив, как хромоногая тётка с костылём подмышкой таскает вёдра на пятый этаж, я ужаснулся и отворил указанную дверь в узенькую ванную с фаянсовым унитазом и огромной деревянной бочкой, на боку которой висел алюминиевый ковшик.

— Вот, оказывается, как проживают с удобствами, — позавидовал я владельцам квартир, а, вернее, пожалел их. — Это ещё кто такой? Ой…

Из настенного зеркала на меня исподлобья взирал незнакомый хмурый мужик лет тридцати с хвостиком. Лицо его было перепачкано сажей, взгляд ввалившихся глаз был уставшим, и, вдобавок ко всему, он являлся моим полным зеркальным отражением.

«Какой старый», — ужаснулся я, осознав, что это и есть «я», только тридцати трёх лет отроду, что вовсе не красавцем стану, когда доживу до такого преклонного возраста.

— Закрываться нужно, — толкнула меня Настя и ввалилась в ванную, — Вот бельё и полотенце.

Вдова ушла, а я сразу же заперся на шпингалет и начал разбор несуразностей, которые случились со мной в Кристалии. Когда снял ненавистную школьную форму, которая вместе со мной «повзрослела» и увеличилась в размерах, вслух подумал:

— Разве в мороке можно изгваздаться по-настоящему? Или меня взаправду целый день расстреливали и маслом поджигали? Ещё утром форма была новенькая со всеми пуговицами. Точно на инспектора был похож. Значит бабка в Маринии не была слепой?

Я разделся и брезгливо скомкал, вонявшую дымом и мусором, безнадёжно испорченную, форму. Подозрительно покосившись на предложенную одежду покойного мужа, снова глянул в зеркало и спросил отражение:

— Это одевать можно? Никто не обидится?

Отражение заблестело глазами, давая понять, что мне сейчас меньше всего нужно переживать о таких мелочах, как вещи с чужого плеча.

— Чего тогда лыбимся? — подыграл себе, припомнив другое отражение, глядевшее на меня в мороке из второго пляжа, и отшатнулся от зеркала. — Там тоже я был? Только ещё старше? Во дела. Что же это за мороки, если в них уши с задницами краснеют, одежда пачкается стекловатой и маслом, а чужие рожи становятся своими собственными? — разговаривал я с собой, а сам намыливал незнакомое, заросшее чужими волосами упитанное тело, на которое старался поменьше смотреть.

Закончив процедуры, ополоснулся из ковшика, пофыркал от освежившей воды и вышагнул из оцинкованного таза. Полотенце спасительно согрело начавшее дрожать тело, а мысли вернулись к тому с чего началось прозрение на тему мирового промаха с бедой.

— Если к одному старшему миру приклеена пара миров помладше, а в нём случается беда, то и в двух последующих такое же несчастье возможно. Если Настя, выпрыгивая в наш одиннадцатый, затолкала вот эту Настю из соседнего мира в свой. Тогда сразу в трёх мирах беда. Если так, значит в Татисии Настя из Кристалии, в Кристалии Настя из Ливадии, а в Ливадии никого нет, потому что Настя из Татисия умерла.

Я оделся в первое что попало под руку и вышагнул из ванной. Быстрым шагом, пока взбодрённое прохладой тело снова не ослабло от усталости, вошёл на кухню. Здесь сидела и Настя из Ливадии (по моему предположению), и Димка из Кристалии.

— Здравствуй, Димка, — нарочито жизнерадостно поздоровался я с перепуганным мальчуганом. — Как жизнь-малина? Что, брат, эта мамка тебе не подходит? Сейчас всё исправим. Мигом обменяем её на твою настоящую.

Димка пригнул голову ниже покрытого скатертью стола, где продолжил теребить пирожок, но ничего не ответил.

— Он не разговаривает? — обратился я к Ливадийской.

— Сказали, что ему скоро пять, почти как Дарье, только разговаривать со мной он не хочет, — пожаловалась Настя.

— Пошли в коридор. Дело есть, — скомандовал я и, взяв в руки букет, вышагнул из кухни.

— Что ещё? — перепугалась Настя, но похромала следом.

— Побожись, что усыновишь Димку, если не успею всё исправить, и его мамка помрёт в чужедальней стороне, — выдвинул ей ультиматум.

— А Даша? — заморгала Ливадийская, готовая вот-вот залиться горючими слезами.

— За неё не беспокойся. Жива она и здорова. Обещаю её найти не сегодня, так завтра точно. Только вот, с бедой своей возможно не успею справиться. Так что, божись, тебе говорят! — потребовал я тоном, не допускавшим возражений. — И пусть мне всего десять лет, я за все ваши злоключения в ответе.

— Так ты ангел? — всхлипнула беда и повалилась на колени.

— Язык прикуси. Я живой. Или… Точно живой. Только что умывался. Божись или не верну тебе дочку, — настоял я на обещании.

— Богородицей тебя молю! Верни мне доченьку Дашу. Обещаю любить Димку, как божьего сыночка. Только верни-и… — зарыдала ополоумевшая Настя.

— Снова влип, — коротко упрекнул я себя и повернулся уходить. — Если быстро обернусь, ты мне двери откроешь? На улице уже стемнело, а я... не ночной инспектор.

— Открою-у! — всхлипами пообещала Ливадийская, и я как ошпаренный выскочил из квартиры.

* * *

«Что такого языком мелю, отчего все с ума сходят? — думал, спускаясь вниз по лестнице. — Взрослый называется. Умом как был младенец, так и остался».

Я вышел на вечернюю улицу и спешно миновал припозднившихся на лавочке хоккеисток, которые обрадовались моему появлению и зашушукались.

«Придётся подальше отойти", — напомнил себе, как такие же бабульки тащили меня на расправу.

Когда оказался на пустыре, который, по моим прикидкам, должен был существовать и в Ливадии, осмотрелся и на ощупь выбрал три нужные веточки.

— Ливадия у нас двадцать третья. Лишь бы в ней всё было, и не пришлось всю ночь бродить по оставшимся мирам».

Когда начал рисовать круги, веточки сразу же засветились бледно-зелёным светом, чему я несказанно удивился. После кругов, перекрестил воздух и вывел себе две оценки. Двойку, за недогадливость и медленное прохождение миров второго круга, в которых не было никаких бед, и тройку, за вовремя придуманные хитрости.

Веточки начали тлеть, выделяя столько дыма, что хватило бы затуманить целый стадион.

Я смело шагнул в дым и сразу поздоровался с Ливадией.

— Здравствуй, Ливадия. Беда у тебя?

Когда никто на моё приветствие не ответил, резко развернулся и пошёл в сторону от дыма, огибая его, на всякий случай, после чего прицелился в нужную пятиэтажку.

Всю дорогу думал о том, что буду делать, если никто не откроет дверь квартиры, но так ничего и не придумал.

Уже войдя в точно такой же подъезд с выбитой рамой и брызгами стекол на ступеньках, попросил у мамы Кармалии сил для завершения поисков:

— Мама Кармалия, помоги, а то уже скоро сам сломаюсь от всего навалившегося.

Посчитав дело сделанным, поднялся на последний этаж и постучал в нужную дверь.

— Кто там? — спросили меня грубым мужским голосом.

— Инспектор, — оторопел я и в очередной раз соврал.

Замок щёлкнул, дверь отворилась, и предо мной оказалось моё перепуганное отражение, опять старое, но почему-то в полный рост.

— Двенадцатый? — заморгало отражение, якобы приходя в себя от шока.

— Душенька, сейчас не до шуток, — посетовал я, потому что снова попал в морок и увидел свою говорящую душу.

— Точно двенадцатый! — заорала душа, бессовестно схватила меня за шиворот и втащила в квартиру.

Я повиновался очередному мороку очередного мира и ничегошеньки не соображал, поэтому не мешкая отправился на кухню.

— Меня нашли! — орала душа и бегала по квартире. — Дашка, мы спасены…

«Неужели это третий? Его что, следом послали, когда от меня вестей не дождались?» — подумал я и решил всё выяснить.

— Ты кто? — покосился на прыгавшего от радости двойника.

— Одиннадцатый. Я думал ты за мной, — сразу погрустнел напарник.

— Одиннадцатого так саданули об асфальт, что он провалился в неизвестный мир.

— Ты же сам меня послал к Третьей больнице. Я и отыскал эту беду окаянную. Всё как ты просил. А когда нашёл, прицепился к ней с расспросами.

— Куда потом пропал? — смягчился я.

— Куда? Меня у больничного входа за ногу схватили и сюда закинули. Ещё по пути женским голосом грозили, чтобы за ребёнком присматривал. А я ни каши варить не умею, ни деньги зарабатывать. Тут ещё косички плести, представляешь? Хоть и вымахал до взрослого состояния, а только всем взрослым премудростям заодно с этим не обучился. Ещё воду таскать на пятый этаж. Греть, купать, стирать. Дикость, а не мир. Домой бы, а? — разбушевался двойник не на шутку.

— Ладно. Признаю в тебе близнеца из одиннадцатого мира, — торжественно произнёс я, но в душе, всё равно, остались сомнения, и никакой радости от такого поворота дел не родилось.

— Слава Богу, — вздохнул с облегчением близнец.

— Где Дашка? — потребовал я аудиенции с целью своего визита.

— Спать только что уложил.

— Буди. И сам собирайся, — приказал ему на правах старшего.

«Теперь у меня двое малых детей на руках и один повзрослевший оболтус? Да, чуть не забыл. Ещё и сумасшедшая Настя в придачу, — задумался я и сразу же упорхнул в воображаемый склад с ровными рядами коробочек с проверенными знаниями. — Как сообщить, где нашёл беду? И то, что со мной пропавший, смертью асфальтного героя павший?»

Ничего так и не придумал, а вернулся из склада обратно в Ливадию, потому что услышал, как закапризничала Даша.

— Кто тут к мамке хочет и поэтому хохочет? — взялся я за точную Димкину копию, только женского рода-племени. — Не спится? К мамке охота?

Когда подхватил на руки Настину дочурку, попросил напарника хоть немного прибраться в комнатах, на что тот недовольно буркнул, и мне пришлось пригрозить оставлением в этом, ненавистном ему, мире.

Пока он шуршал, собирая мусор в газетные кульки, я решил побеседовать с девчушкой.

— Ты говорить умеешь? Я же не знаю, как твою мамку зовут. Ещё ошибусь с возвратом.

— Мама Настя, — смешно выговорила Дарья.

— Сколько тебе лет? — задал я обычный для взрослого вопрос, но вместо ответа Даша показала пять пальчиков правой руки.

— Пять, — проворчал недовольный уборщик.

— Тебя никто не спрашивает, — отчитала Даша моего близнеца.

Я искренне рассмеялся и, подхватив Дашу и букет, шагнул на выход из квартиры.

— Куртку её брать? — спросил близнец.

— Бери. И запри квартиру. Мы недалеко, но надолго, — сказал я и вышел на лестничную площадку.

Осторожно спустился по лестнице с ребёнком на руках, а близнец, недовольно сопя, выволок из подъезда газетные свёртки и детскую куртку. Обождав, пока он сбегает к мусорному баку и обратно, мы втроём отправились к стартовой площадке.

— Сколько сейчас времени? — спросил я у одиннадцатого.

— Укроп его знает, — ответил он, а я передал ему Дарью.

— Не переживай. Тебя сейчас этот дяденька к мамке доставит, — успокоил разволновавшуюся девочку, а одиннадцатый тут же заботливо надел на неё куртку.

Я выбрал очередные три веточки, осмотрелся по сторонам и начал выводить круги, крест, и цифру двадцать два.

Когда всё вокруг заволокло дымом, скомандовал:

— За мной! Не отставать. Малым детям пора спать.