Сага о Головастике. Кристальный матриархат

Глава 8. Вороная процессия

Я выскочил из двора и взгромоздился на подъехавшую телегу. Только зарывшись в сено, лежавшее в задней части телеги, слегка успокоился и начал глазеть по сторонам, стараясь всё как следует запомнить.

Александр стоял в калитке, чтобы придержать её для проноса пострадавшей Насти, а Павел сговаривался с хозяином о плате за аренду лошади, которая оказался чёрным как смоль мерином с печальными синими глазами.

«Чудеса, — думал я с содроганием. — Сейчас начнётся моя работа по ликвидации беды».

— Эй, пассажир, — услышал голос Угодника. — Где букет?

Я собрался выскочить из сена, но Александр-третий метнулся во времянку и через пяток секунд уже бежал мне на выручку с букетом наперевес.

Угодник осторожно усадил загипсованную Настю на сиденье, обшитое ватином и кожей. Потом передал мне авоську с газетными свёртками и доставленный третьим букет хвороста. Я всё это принял и с недоумением уставился на дядьку.

— От экскурсионной бабы Нюры. На дорожку пирожков напекла, — пояснил Николай и легко запрыгнул в телегу. — Ну, прощайся с дедом и дружком.

После таких слов у меня нестерпимо зачесалось в носу, защемило в груди, и я едва сдержался, чтобы не заплакать.

— До свиданья, жители двенадцатого мира, двенадцатого Армавира, — еле выговорил, когда собрался с силами.

— Тише ты, ирод, — зашипел на меня Павел. — Не смущай людей. А так, конечно, через недельку свидимся. Бывай, служивый.

— До встречи, — попрощался со мной близнец.

— Поехали, — скомандовал Угодник, и мы отправились в путь.

Мерин послушно тронулся с места, я поплыл мимо дедова двора, мимо родного перекрёстка и дальше навстречу неизвестности и своему, теперь уже неизбежному, предназначению.

Скоро дед с третьим ушли во двор и пропали из глаз. Я пригнулся на всякий случай пониже, чтобы никто из соседей меня не увидел, и задумался над тем, что уже случилось и тем, что ещё только предстояло.

«Еду в соседний круг, где мигом стану тридцати трёх лет отроду. То есть, взрослым. Красота. То есть, кошмар. Там дымлю ветками… Нет, не дымлю. Как только узнаю, что уже в другом мире, бегу искать пятиэтажку. Нахожу, и сразу к той разговорчивой соседке. А уж она мне все новости выложит.

Нет, сперва позвоню в Настину квартиру, а если не откроют… А какой номер квартиры? Что пятый этаж, знаю, а квартира? Сколько их на площадке? Две, четыре? Может, три?»

— Дядь Коль, а номер Настиной квартиры знаете? — спросил я, когда мы уже вовсю цокали подковами по асфальту Советской армии.

— Двадцать вторая, — ответила мне сама Настя.

Я увидел её лицо, которое врачи ещё недавно забинтовывали. Оно уже не было таким, как вчера. Всего за одну ночь синяки стали бледно-жёлтыми, царапины подсохли и, сузившись в разы, покрылись тёмной корочкой, а рваные раны, утратив опухлость, зарубцевались. Теперь она точно выглядела выздоравливавшей, а не больной. До симулянтки, конечно, далеко. И гипс на ногах напоминал, что она серьезно пострадала, пробивая дорогу в наш мир.

Мы проехали перекрёсток с кинотеатром «Родина», но не свернули налево к Колодочной фабрике, а всё также поцокали в сторону Второго вокзала.

«Почему в Армавире всё называют по номерам? Первый вокзал, Второе водохранилище, Третья больница. Неужели, так везде? Или на горожан подействовало наше посредничество, и они не захотели названия придумывать, а всё пронумеровали?»

— Больше ничего не вспомнил? — спросил Угодник, мельком взглянув на меня, когда я осмелел и выбрался из сена, чтобы отряхнуться и привести в порядок школьную форму.

— Дружка моего, который одиннадцатый, будем искать? — вспомнилось мне.

— Через неделю сам явится. Разговоров будет, разговоров. Может, придётся ему амнезию устроить, чтобы трепался поменьше, — сказал Угодник.

— Как это? — удивился я.

— Как у Павла нашего. Там помню, а тут забыл. Или наоборот. Забудет про путешествие в… Какой бы мир его ни забросило. Всё равно же, возвратят целым и невредимым, — заверил дядька.

— И мне амнезию устроите? — перепугался я за свою и без того дырявую память.

— Зачем? Ты же не болтун. Старший посредник всё должен помнить. Другое дело, если сам попросишь.

— Как Павел? — уточнил я.

— Да, — закончил разговор дядька, и я снова погрузился в планирование своего странствия.

Мысли в голове проплывали медленно, как пейзажи улицы, на которую мы свернули неподалёку от Второго вокзала, но следов не оставляли. Я тщетно старался разложить все новости по полочкам и подписывал каждую следующую коробочку словами: «Не забыть».

Амнезии я боялся больше, чем неизвестности, которая собиралась вот-вот проглотить меня здесь, а выплюнуть… «А где окажусь? — спохватился я. — Ведь ещё никому не рассказывал, что знаю второй круг миров поимённо?»

— Как мне с тамошними злыднями? По номерам их высвистывать? А если не послушаются, тогда розгами окуривать? — заковыристо спросил я, опасаясь ненужного внимания хозяина сивого мерина.

— Ты уже всех знаешь. Сам же говорил, — откликнулся Николай, не обернувшись.

— Про первый круг разговор был, а не про второй, — насторожился я.

— На, — получил от дядьки тетрадный листок, сложенный вчетверо.

Мигом развернул записку и прочитал первую строчку: «Не умничай!» А снизу ровные ряды неизвестных каракуль, нарисованные чьей-то аккуратной рукой. Если бы не номера слева от строчек, никогда бы не поверил, что это список почти трёх десятков мировых имён второго круга, а не просто красивые закорючки. Только вот, на каком языке всё было написано, я не понимал.

— Мне не осилить такого. Я же не понимаю ни одной буквы.

— Читай первую строчку, — сказал Угодник и рассмеялся.

Я не стал ломать голову и засунул листик в карман школьных брюк, после чего начал изучать неизвестную часть родного города, в которой оказался.

* * *

Когда наша вороная процессия неожиданно оказалась на перекрёстке улицы Черноморской с той самой, по которой мы ехали, я наконец сориентировался, где нахожусь, а Угодник тотчас приступил к расспросам.

— Ну что, Настюха, есть места знакомые? Не стесняйся. Ты в точно таком же месте свой подвиг совершила. Осматривайся. Никто на тебя здесь не набросится, обещаю.

Настя начала обозревать округу, но ничего не угадывала, а только беззвучно шевелила губами. Мы повернули налево, в сторону двухэтажных домиков и зацокали подковами дальше.

— Вот тут у нас пустырь, — начала она узнавать местность. — А вон там железная дорога, что в Туапсинск. Тут школу ещё не достроили, а у вас уже стоит. Вон там за домами моя квартира, которую, как вдове, выписали по ордеру.

— Не спеши. Нам всё подробно нужно знать. Где магазин? Который хлебный, — уточнил Угодник.

— На Анапской, — указала Настя в сторону улицы Новороссийской. — На углу гастроном или универмаг, я их всегда путаю.

— Запоминаешь? — спросил Угодник уже у меня.

— Ага, — отозвался я мигом. — Как можно универмаг не запомнить? И двадцать вторую квартиру.

Мы ещё пару раз прокатились по улице Черноморской, заезжая во дворы двухэтажных домиков и домов повыше. Настя тараторила, как швейная машинка «Зингер», а я поддакивал, не задумываясь о таких мелочах, как разница между мирами и их постройками.

«Окошко ещё не вставлено, небось. Так что, мимо второго подъезда не пройду. Вот только, где в тех мирах появляться, чтобы поменьше видели чужие глаза», — размышлял я о более серьёзных вещах.

— Она из такого же города, как наш? — подал признаки жизни кучер.

— Построили почти такой же, — ответил Угодник. — На целине состряпали. Даже названия поленились другие придумать.

— Вот оно что, — удивился мужичок и снова замолчал.

— Давай, братец, теперь нас на Новороссийскую, а дальше к парку, что возле кинотеатра, — скомандовал дядька.

Мужичок оживился, и мы, прибавив лошадиной скорости, поехали в указанном направлении.

Когда приблизились к месту назначения, я начал угадывать деревья вокруг спрятавшегося в них кинотеатра с неизвестным для меня названием. Точно знал лишь то, что напротив него находится спортивный магазин, в котором папка покупал Клинскую леску и разнокалиберные крючки.

— Здесь остановите и пару минут подождите. Я пострела к тётке отправлю и вернусь, — сказал Угодник извозчику, и я осознал, что мой час пробил.

Телега остановилась, Угодник спрыгнул, а я, отряхнув остатки сена с форменных брюк ученика третьего класса, спустился вниз с осторожностью сапёра.

— Авоську, веник, список, голову, — перечислил дядька всё, что мне нужно было захватить с собой.

Взяв авоську в одну руку, букет в другую, я скрепя сердце поплёлся вслед за Угодником.

— Тут стартуешь, — решил Николай, выбрав место в гуще деревьев, подальше от случайных прохожих. — Готов?

— Не знаю, — признался я, как на духу.

— Правильный ответ. Никогда и ни в чём нельзя быть до конца уверенным. А ты, как посредник, и подавно обязан быть наготове к любому сюрпризу, любому повороту, любой неожиданности, — «успокоил» напоследок Угодник. — Я отойду, а ты зови мир и просись в путешествие.

Николай отвернулся и пошагал прочь, а я остался топтаться на месте с нелепой авоськой и ещё более нелепым букетом.

«Сейчас всё начнётся. Сейчас. Только открою рот, и обратной дороги уже не будет. Ой, боженька-боженька, — накручивал себя всё больше и больше. — Что же делать? Звать мир, или подождать?»

Я бы и дальше стоял, дрожал, как испуганный кошмаром ребёнок, если бы на выручку не пришёл Скефий. Его тёплое дуновение мгновенно успокоило и устыдило. Поначалу не понимал из-за чего мне стало не по себе, но потом осознал, что это от страха перед решающим шагом, который мгновенно перенесёт во взрослую жизнь, а, заодно с этим, забросит в далёкие миры.

— Спасибо, Скефий, — поблагодарил я родной мир и начал излагать просьбу, торжественно выговаривая каждое слово. — Мир мой Скефий. Прошу об одолжении по работе посреднической, от которой не только ваша одинаковость не пострадает, но и жизнь Настина спасённой будет. Закинь меня, пожалуйста, к своим младшим братьям и сёстрам. А начать хочу с Хармонии.

Не успел объяснить, чем там собрался заниматься, как в глазах так замелькало молниями, что мигом присел и крепко зажмурился, но речь свою всё-таки продолжил.

— Буду ходить по мирам второго круга в поисках гнёздышка материнского, где остался сыночек Димка, в ожидании возвращения мамки…