Сага о Головастике. Кристальный матриархат

Глава 9. Здравствуй, зрелость

«Можно глаза открывать? Или ещё подождать?» — готовился я ко всему тому, что уже, по моему твёрдому убеждению, построилось в очередь, чтобы познакомиться с путешественником из неведомой дали.

— Какой у нас мужчина распряжённый, — услышал женский голос невдалеке.

— Надеюсь, неженатый, — сказал уже другой, немного хамоватый, но тоже женский.

«Пора выходить из убежища. Глянуть на мужика, который тёткам понравился», — решился я на полное и безоговорочное открытие глаз.

— Здравствуй, Хармония, — прошептал, чтобы не услышали лишние уши, и открыл глаза.

Но ничего не произошло. Буквально, ничегошеньки. Я сидел на корточках и украдкой озирался по сторонам, а ничего необычного не происходило.

Встал, расправил плечи, сверил наличие имущества: «Авоська, веник, список, голова». Слава Богу, ничего не пропало, вот только в размерах всё выглядело непривычно.

Никаких распряжённых мужиков поблизости не оказалось, а две тётки, усердно виляя бёдрами, чинно удалялись по асфальтной дорожке.

Начал с любопытством разглядывать обыкновеннейшее место, в котором оказался по воле Скефия и с разрешения Хармонии. Вокруг был заурядный пустырь с недавно высаженными кустиками самшита, саженцами деревьев, и та самая асфальтная дорожка, прорезавшая этот будущий сквер, как бесконечный стальной клинок. А вот через сотню метров шеренгами возвышались, искомые мной, недавно отстроенные, пятиэтажки.

По замазанным известью окнам я догадался, что не все квартиры заселены, а по висевшему на некоторых балконах белью, стало понятно, что дома уже сданы и обживаются первыми новосёлами.

— С таким же успехом мог попасть в незнакомый район своего Армавира, — сказал я вслух чужим взрослым голосом, но не обратил на это внимания, потому как расстроился из-за будничного пейзажа. Засомневался, что перелёт во второй круг состоялся.

Размахивая авоськой с пирожками в одной руке и ценнейшим хворостом в другой, решил догнать женщин, оказавшихся попутчицами.

— За нами увязался, — услышал впереди великовозрастных, но не в меру низкорослых подружек.

— Ну что, ты или я? — начали они о чём-то сговариваться.

— Тётеньки, не подскажете, где тут улицы Новороссийская и Черноморская? — вежливо спросил я женщин и в этот раз удивился своему баритону.

Вместо ответа лилипутки так прыснули от смеха, что я засомневался в их умственной нормальности.

«На кой к ним привязался? Ясно же, что иду по Новороссийской. А эти карлицы пусть дальше виляют по назначению», — отчитал себя за легкомыслие и прибавил шагу.

— Грубиян! Тётеньками обозвал… — услышал от смеявшихся подружек.

Продолжив глазеть вокруг и увидел, как слева рядами стояли пятиэтажки, на первых этажах которых виднелись стеклянные витрины магазинов, а справа был пустырь, заканчивавшийся частным сектором с побеленными хатами-мазанками и огромными огородами.

«Всё-таки не мой мир», — затрепетало в груди, когда вспомнил, как у нас разделили такие огороды и добровольно-принудительного заселили на отрезанные участки совершенно чужих людей.

Дошагал до первого здания с магазином, стоявшим фасадом к улице, которую я посчитал Новороссийской, и забеспокоился: «Дорога есть, асфальт есть, а машины где? Игрушечные грузовики, и всё? А легковые? Почему только лошадки с телегами?»

Остановился и с новой силой начал таращиться по сторонам. «Улица, дом, магазин. Во! Вспомнил, как мама называла такие драндулеты. Это полуторки. Но, всё равно, что-то не то. Улица, дорога. Стоп. Улица Анапская?» — закончил я тормозить и, наконец, прочитал табличку на доме.

— Настя говорила, что на этой улице хлеб покупает, — напомнил себе и рванул с места. — Сейчас отыщем, бедовое гнёздышко. Сейчас!

«Кто-то со стариковскими мозгами всё перепутал, когда назвал Новороссийскую Анапской, — думал я и почти бежал мимо витрин универмага. — Как дед, например, невзлюбил “Родину”, так и назвать её мог какой-нибудь “Отчизной”, или чем похлеще».

Так и не взглянув на витрины, забежал за угол и с облегчением прочитал название улицы: «Черноморская».

— Эта совпала, — обрадовался и побрёл дальше.

Сориентировался-то я быстро, вот только разительное отличие местного пейзажа с тем, что совсем недавно видел в своём мире, погрузило все внутренности в необъяснимый трепет, обещавший вот-вот перерасти в ужас. «Всё в порядке. Всё в полном порядке», — твердил себе и шагал дальше, пока не замер от изумления, потому как ни двухэтажных домиков, ни Настиной пятиэтажки в этом мире не существовало. «Беда не в Хармонии», — разочаровался и обрадовался я одновременно.

Ещё раз огляделся, чтобы удостовериться, не ошибся ли адресом, и убедился, что место то самое, только в Хармонии эту часть улицы ещё не освоили, хотя, уже снесли частные захудалые домишки и приготовили участок к застройке.

Вдалеке проехал настоящий паровоз, оставив за собой клубы пара, и я окончательно убедился: «Место то самое. С миром промахнулся».

Поискав глазами, куда спрятаться, чтобы перепрыгнуть в следующий мир и не оказаться там под колесами или любопытными взглядами, тщательно выбрал наилучшее, на мой взгляд, место.

Выбрать-то выбрал и довольно быстро, а вот решиться позвать Хармонию не мог. В конце концов, не отыскав зацепок для сомнений, заставил себя продолжать поиски нужного мира.

— Мир Хармония. Я посредник из Скефия. Прошу перекинуть меня в Маринию. Очень нужно к ней по делам, — попросил как можно вежливей.

В глазах замелькало молниями, я привычно присел и заслонил лицо авоськой и букетом. «Значит в Хармонии беды нет», — порадовался я совсем недолго.

* * *

Про то, что уже нахожусь там, куда просился, догадался по заливистому собачьему лаю.

— Фу! — скомандовал и открыл глаза, после чего расстроился и удивился одновременно.

Оказался посреди ухоженного огорода, из-за ограды которого на меня тявкала беспокойная дворняжка. Хармония зашвырнула меня прямо на грядку пахучей травы, похожей на сельдерей. Вокруг огорода был штакетник высотой до моей груди, а вот выход во двор и дальше на улицу Черноморскую охраняла презлющая собачка с обезумевшими глазками. Если бы не такие же огороды со всех сторон, я бы точно перемахнул через боковой забор и выбрался, куда глаза глядят.

«Получается, у меня одна дорога к дворняжке в пасть? Если, конечно, не объявится хозяин пострашней этой зверюги. Например, дед с ружьём наперевес, чтобы зарядить мой зад солью. Или, того хуже, соседи милицию вызовут», — пугал себя, когда осторожно перебрался с середины грядки на дорожку из битых кирпичей.

— Хозяева, — позвал я жалобно и с надеждой посмотрел на окошки домика с высоченной треугольной крышей.

— Хто там на Люську лается? — послышался из домика старушечий голос.

— Это я её испугал, когда с неба свалился, — признался я хозяйке. — На улицу не пропустите? Я по делам к вам прибыл. Только учаском ошибся. Целился в Настин, а попал в Люськин.

Древняя бабка под сотню лет вышла из домика, осмотрелась и заковыляла в мою сторону. Дворняжка метнулась к ней и тут же доложила о пришельце из неизвестного мира, а я стоял и ждал, пока хозяйка успокоит Люську и подойдёт к калитке.

— Ты мужик или баба? — спросила старушка, окончательно меня огорошив.

— Скоро мужиком стану, — похвастался я, ещё не понимая, о чём, собственно, спросила бабулька.

— Что в огороде делал? Снова кусты считал? Как не стыдно, инспектор? Всё ходите, и ходите по дворам. Всё меряете да считаете, — запричитала бабулька.

«Она слепая, — оторопел я. — И что делать, если я инспектор по огородам? Может, её двор готовят к сносу, поэтому его обмеряли и всё пересчитали?»

— Бабуля, вы куда? А меня выпустить? — оторопел я, когда невзлюбившая инспекторов бабулька засеменила обратно в домик.

— Люську запру, потом выходите, — скомандовала хозяйка.

«Слава Богу, обошлось без ружей. В следующий раз тщательнее место выберу».

А бабулька, заперев собаку, уже ковыляла освобождать меня из штакетного заточения.

— Говоришь, кто ты у нас? Скорый мужик? — ни с того ни с сего, спросила старушка, передумав отпускать меня подобру-поздорову.

— Инспектор я, — решил соврать, потому, что ничего толковее не успел придумать.

— По какой части? — начала допытываться бабка.

— Мировых сестёр на целостность проверяю. Чтобы сильно к старшим братьям не прижимались. Чтобы деток своих потом не душили и мамок в окна не выбрасывали, — пролепетал я чистую правду, позабыв слова Угодника о том, что в неё люди верят меньше всего.

Что тут началось! Бабка завыла, словно превратилась в дикого зверя. Так начала браниться, что я метнулся подальше от калитки, и поближе к месту сельдерейного приземления.

Начал лихорадочно обдумывать, на что, собственно, разобиделась слепенькая бабулька, и что же теперь делать. А бабка, тем временем, убежала от огородной калитки куда-то во двор и уже оттуда злобно на что-то жаловалась.

«Что делать? Что делать?» — стучало у меня в висках, мешая сосредоточиться и толком всё обдумать.

— Мариния, на что она обиделась? — не придумал я ничего и обратился к окружавшему миру.

А Мариния, ни с того ни с сего, дунула мне в лицо крепким космическим морозцем.

«Заработало. Только безрадостно и очень холодно», — подумал я и, вдруг, ясно увидел своих братьев, летевших в школу на наш единственный футбольный матч.

— Спасибо, — обрадовался я своевременной подсказке сестры Скефия, пожалевшей бестолкового гостя. — Сокрой меня, пожалуйста. Подними и пронеси над местом, которое глянуть хотел.

Не успел толком попросить, как Мариния уже подняла меня и понесла мимо штакетника, мимо разъярённой Люськи с её слепенькой хозяйкой, мимо их странного домика, и всех новостроек улицы Черноморской.

«Значит, Мариния тоже не спит, и беды в ней нет, — кумекал я, косясь на незнакомые и знакомые места. — Как только приземлюсь, сразу попрошусь в следующий мир».

А Мариния, сделав круг над новостройками Черёмушек, опустила меня на перекрёсток Анапской и Черноморской.

— Спасибо, Мариния, сестра Скефия. Разреши отправиться к твоему брату Геродию, — попросил я вежливо и, получив уже знакомыми молниями в лицо, запоздало зажмурился.

* * *

— Здравствуй, мир Геродий, — поздоровался после того, как убедился, что поблизости ни души, а сам стою на том же месте, только более-менее отстроенном и ухоженном.

Колебаться долго не стал и быстрым шагом отправился к уже знакомому месту.

Прохожих по пути не встретилось, и недавно закравшееся подозрение, что у младших миров народу не слишком много, а даже имеется некоторая нехватка для заселение новостроек, снова напомнило о себе. Однако присутствие людей чувствовалось, и я продолжил сравнивать этот мужской мир с его сёстрами Хармонией и Маринией.

Дошагал до нужной пятиэтажки и начал издали изучать её, но сердце не ёкнуло, в душе не дрогнуло, а матёрый глаз разведчика доложил, что стёкла во втором подъезде целые и, скорее всего, никогда не разбивались. Оконные рамы подъезда были выкрашены в единый коричневый цвет, как говорится, с запасом, так что стёкла со всех сторон не меньше вершка были закрашены, возможно, чтобы рамы не рассыхались, а возможно, из опасения воровства стёкол.

— Кого ищете, молодой человек? — услышал за спиной женский голос и прервал рассуждения.

Позади меня словно из-под земли появилась дама лет сорока или чуть больше. По крайней мере, постарше моей мамки, но помладше знакомых бабулек. Ничего примечательного в её внешности не было, кроме чёрно-красного платка, наброшенного на плечи, и я, не почувствовав подвоха, сразу выпалил ей цель своего прибытия:

— Настю ищу. Сестру. С пятого этажа второго подъезда. Сынок у неё Димка.

— Нет тут никакой вашей сестры, — заявила новоявленная управдом.

— Как нет? А в двадцать второй квартире кто обитает? — удивился я.

— Дед Пихто! — огрызнулась тётенька. — Идите отсюда, пока милицию не вызвала.

— Вызывайте. Хоть всех городских милиционеров вызывайте. Пока с Настей и племянником не увижусь, никуда не уйду, — категорически заявил я, припомнив «мирные» отношения с Хармонией и Маринией, понадеявшись на такую же доброту Геродия.

— Я её мамка. Я её народила! А вот тебя, сыночка, первый раз вижу. Так что не морочь голову. Обворовать её собрался? Сейчас же за милицией сбегаю, — раскричалась тётка и недобро сверкнула белками глаз.

— Где же сестрёнка? Жива ли? Здорова? — зациклился я на задании, а тётенька пошла в наступление.

— На работе она. Там, где положено. А вот муж её, пропащая душа, сбежал в неизвестном направлении, — громко проревела дама и продолжила шагать в мою сторону. — Только мне ни зятьёв таких больше не надобно, ни сыночков!

— Значит, мне не ваша Настя нужна, а следующая, — признался я и повернулся уходить, как вдруг, несостоявшаяся мамка в одном прыжке вцепилась в меня своими железными пальцами и заверещала не хуже сирены.

— Помогите, люди добрые! Я уркагана поймала!

«Мир Геродий! Мир Геродий! — взмолился я, перепугавшись до невозможности так, что даже мысли в голове задрожали. — Избавь меня от Настиной мамки и срочно отправь к Агафтии».

В глаза ударили спасительные молнии, от которых мигом разжались цепкие женские пальцы, а я, вздохнув с облегчением, зажмурился, но не забыл о благодарности миру-избавителю.

— Спасибо, Геродий, брат Скефия. В следующий раз обязательно поблагодарю тебя за своевременное спасение, — шептал, надеясь, что Геродий услышит, даже если я уже в соседней с ним Агафтии.

* * *

— Что-то с поисками не ахти получается, — сказал себе, когда задрав голову изучал очередную пятиэтажку. — И тут следов героической мамки нет.

В Агафтии я очутился рядом с нужным пятиэтажным домом, только вот, о заселении его никакой речи и быть не могло, так как здание только-только возвели. Стоял скелет самого строения готовый к отделочным работам, а на дорожке, на которой я очутился, возвышался башенный подъёмный кран.

— Берегись! — заорали откуда-то сверху.

Я оглянулся и увидел, как с крыши сбросили кипу обрезков рубероида, а те сразу разлетелись в разные стороны, как листки бумаги.

Когда ринулся со стройплощадки, на ходу ругая строителей с их запоздалым предупреждением, дорогу к выходу преградил сторож. Всего-то и оставалось прошмыгнуть в открытые настежь ворота, а тут, на тебе!

— Вы, извиняюсь, кто такой и как на стройку проникли? — встревожился мужичок в испачканной известью фуфайке.

— Я этот… Инспектор по рубероиду, — соврал первое, что взбрело на ум.

— Тогда извиняйте. Не заметил, как вы прибыли. Покликать прораба? — спросил воротный страж.

— Уже всё проверено. Пятёрка вам за хорошее рубероидное состояние, — сказал я сторожу, как самый добрый рубероидный инспектор.

— Прощевайте, — вежливо простился мужичок и пропустил меня на улицу. — И спасибо за премию. Пять рублей на всех, всё равно, хорошие деньги.

Я шагал, размахивая авоськой, и радовался своему изворотливому уму, который вот уже третий раз пришёл на помощь.

«Что же ещё будет? — подумал, выбирая новое место для перехода в следующий мир. — Бёдрами виляли, собаками травили, за загривок хватали. Тут рубероидом кидались, и сторож чуть не арестовал. А всего-то четвёртый мир».

Но несколько следующих миров обошлись без сюрпризов. В Касинии, так же, пятиэтажный дом ещё не заселялся. В Аргесии здание заселили, но следов Насти или её мужа не было. В Карпании и Герделии снова только что подведённые под крышу пятиэтажки, причём кирпичные, а не как у нас из железобетонных изделий. У Карфония и Атлакия пятиэтажки снова оказались жилыми, и я уже довольно дерзко мотался в двадцать вторую квартиру второго подъезда и стучался в дверь, а если там не открывали, ломился к соседям и расспрашивал их.

Соседи пожимали плечами, но всегда охотно рассказывали о том, кто и где проживает. Я безбоязненно представлялся то инспектором по жилью, то инспектором по выделению земли для строительства зданий, то инспектором по рубероидным премиям и штрафам. А если оказывался в мире с ещё не построенным домом, становился инспектором по собакам. Особенно меня интересовало, не кусала ли строительных рабочих злющая собака Люська.

Люди везде встречались понимающие и добрые, а непонятных инспекторов всегда побаивались и разговаривали с уважением. Я больше не рисковал «быть» Настиным родственником и продолжал фантазировать на тему доброго инспектора.

Так прогулялся по улице Черноморской у сестёр Аплисии, Лавродии и Киркании, у брата Варгония, снова у сестёр Валыкии и Гласидии, и вот проник в братский Крашелий.

* * *

У Крашелия всё было просто и без каких-либо приключений. Дом стоял, жильцы обитали, окна в подъезде вставлены, в общем, никакой летающей Насти не было и в помине.

Я привычно вышел обратно на Черноморскую и лёгкой походкой отправился якобы в универмаг на Анапскую, а сам на ходу попросил об очередной будничной услуге.

— Мир Крашелий. Я посредник из Скефия. Прошу отправить меня в соседний Валкодий.

Но не получил ни молний, ни мороза в знак отказа, ни тёплого ветра с извинениями о задержке отправки. Ничего. Поначалу вернулся к пятиэтажке, решив, что не заметил, как Крашелий перекинул меня, но нет. Всё то же самое. Даже жильцы, отдыхавшие после инспекции, встретили меня тревожными лицами.

«Ой беда», — подумал я и снова пошагал к универмагу. Ещё раз позвал мир, потом ещё. Безрезультатно. Ноги понесли, куда подальше, в груди всё задёргалось, в голове зашумело, а я продолжал идти в сторону парка с недавно высаженными деревьями.

Так бы и бродил неизвестно сколько, если бы по пути не увидел, как какой-то мужчина, похожий на нашего учителя физкультуры, раздувал костёр из сухой ботвы и веток.

«Неужели, Крашелий в отключке? Теперь веточками креститься и в следующий мир проситься? Не думал, что понадобятся. В какой по счёту мир сверлить?» — кумекал я и шагал, а сам снова и снова пересчитывал имена проверенных миров.

На помощь пришёл список на тетрадном листке. Названия в нём прочитать было невозможно, а вот посчитать по нему миры, запросто. Я остановился, развернул записку и прочитал: «Не умничай!» Вздохнул и начал перечислять по памяти имена миров второго круга, а сам вёл пальцем по строчкам списка, пока не остановился на номере семнадцать – на Крашелии. Стало понятно, что мне нужно в восемнадцатый мир.

Когда поравнялся с костром мужичка, начал осторожно размахивать, ставшим вмиг драгоценным, букетом. Нарисовал перед собой окружность, потом вторую. «Прошусь во второй круг», — прокомментировал про себя, затем перекрестил своё художество и вывел цифру восемнадцать.

Дым от учительского костра загустел, и я шагнул в него, как в облако.

Мужичок за спиной начал ругаться и топать ногами, наверное, пытаясь потушить костёр, а я продолжил шагать в Валкодий.

«Спасибо, мама Кармалия, за драгоценный букет», — подумал я с благодарностью, и тут же затряс этой драгоценностью, обжегшись дотлевавшими библейскими веточками, как обжигаются бенгальскими огнями, догоревшими до кончика.

— Здоров ли, мир Валкодий, — поздоровался я, и сразу же почувствовал тёплое приветствие, означавшее, что переход из спящего Крашелия состоялся, и новый радушный хозяин готов помочь в моём посредническом занятии.

— Мир Валкодий. Прошу о сокрытии от чужих глаз и переносе по воздуху на улицу Черноморскую к пятиэтажке, которую ищу, — договорил я уже в полёте, привычно расправив руки с авоськой и букетиком для равновесия.

«Если Валкодий не спит, значит беды в нём нет. А кто у нас дальше по списку? Крашелий, Валкодий, Амазодия. Значит, прошусь в Амазодию», — закончил я кумекать и приземлился на перекрёстке Анапской и Черноморской.

Не успел и рта открыть, как в глазах засверкали молнии, означавшие что Валкодий услышал мои размышления и, не дожидаясь просьбы, заметнул в Амазодию.

* * *

— Ну, здравствуй, Амазодия, — бодро поздоровался я, когда отошёл подальше от появившихся пешеходов.

«Рабочий день кончился. Теперь народу на улице будет много. Как бы не перепугать их своими появлениями и исчезновениями», — размышлял я, маршируя по Черноморской к такому знакомому и незнакомому месту.

Маршировал-маршировал, и не заметил, как чья-то невидимая рука схватила меня за шиворот и в один миг задрала вверх метров этак на двадцать, а может даже выше. Испугаться толком не успел, как моя уверенность в абсолютной безопасности в мирах второго круга приказала долго жить.

— Слушай сюда, щенок! — задрожало всё вокруг от громоподобного женского баса, начиная с воздуха, потом меня самого с авоськой и букетом, потом новостроек с деревьями, и далее.

Так всё вокруг затряслось и затрепетало вместе со мной, что ни словами не рассказать, ни карандашами расписать. Даже показалось, что воочию увидел перед собой огромную орущую башку презлющей старухи, похожей на ведьму из мультика.

— Запомни раз и навсегда! — продолжила ведьма орать. — Я Амазония! А не какая-то Амазодия, которую ты выдумал. Если ещё раз…

— По мне так Амазодия и есть, — заверещал я с глупым детским упрямством и перебил речь новоявленной хозяйки мира. — Назвала тебя так мама Кармалия, и живи теперь с таким именем, пока замуж не выйдешь. Потом меняй фамилию хоть на Забияку, хоть на Кусаку. Здравствуй, Кусакия!

— Шутки шутишь? — возмутился оглушительный голос. — Сейчас я тебя прокипячу и выжму!

— Ещё милицией меня напугай, — не угомонился я и продолжил дерзить, хотя никогда не был ни отчаянным, ни наглым. — Поставь мирового посредника на тротуар. Потом отправь в Баюлию.

Что началось после этого – ни словами описать, ни в фантазиях представить. То я на поляне встал на смертный расстрел перед женским отрядом в холщовых балахонах с копьями наизготовку. То на вертеле повис и проволокой к нему примотался, а меня поливали маслом и норовили вот-вот зажарить вместо дичи. То тиграми чуть не затравили в деревянном загоне под безумный девчачий визг «Смерть ему!» А я всё равно твердил: «Хочу в Баюлию, и точка!»

Наконец, меня снова подвесили над улицей Черноморской, а снизу появилась колонна женщин-милиционеров, которые зарядили чёрные арбалеты и уже прицелились, чтобы залпом стрельнуть в героя-посредника.

— Врёшь! Целёхоньким к маме Кармалии на поклон явлюсь. Пугай сколько хочешь, — рычал я, а сам давно уже дрожал всем телом. — И куда авоську с букетом дела? Зараза, а не девка.

После этих слов в меня тут же ударила молния и напрочь оглушила, а только что облитая маслом одежда покрылась красными языками пламени. Я полетел вниз. Молнии стреляли вдогонку, гром гремел, пробиваясь в оглохшую голову далёким гулом и дрожью. Огонь на одежде вскоре потух, оставив после себя запах жжёного масла и бурые пятна, а я продолжал кувыркаться и падать в разверзшуюся бездну.

— Зато у тебя не холодно, — злобно хохотал я и не сдерживал ни слёз, ни вырывавшихся рыданий.

Меня подхватили у самой земли всё на той же Черноморской, и не успел я поздороваться со следующим миром, как опять оказался высоко над землёй.

— Здравствуй, Баюлия, — прохрипел я и спросил: — Тебе я тоже чем-то насолил?

Вместо ответа вновь мелькнули молнии, и я опять полетел кверху тормашками вниз. Страшно мне не было, а вот обидно было. Особенно за потерянные в Амазодии букет заветных веточек и авоську с пирожками.

«Я же для Димки пирожки берёг. А здесь все недоросли какие-то. Как же маме Кармалии с вами тяжело?»

Меня снова поймали у самой земли. Вместо приветствия мира Перлонии, я чинно выговорил:

— Значит ты, Перлония, тоже в полном порядке? Знал бы, что вас так быстро обойти можно, давно бы беду отыскал.

И в третий раз получил молнии, гром, и прочие атрибуты девчачьего гнева за обиду Амазодии, которой я, будучи в киношном мороке, не выправил в титрах прозвища. Только вот, поднять меня вверх, слава Богу, не подняли, поэтому пролетел всего пару метров и грохнулся в кучу строительного мусора. Как живой остался, сам не понял.

— Ядрёные помидоры, — кряхтел вполголоса, чтобы не привлекать внимания и тут же получил по темечку припозднившимися авоськой с гостинцами и букетом обожаемых веточек. — Слава маме Кармалии, — рассмеялся до слёз и начал выбираться из клочков стекловаты, обрезков рубероида, сломанных досок, мешков из-под цемента, и прочего мусора.

Руки и лицо от стекловаты сразу же зачесались, спина заныла от ушиба при падении, а жалость к испорченной школьной форме заслезилась в глазах.

— Приветствую тебя, Кристалия, сестра Скефия, — поздоровался я с миром, когда перевёл дыхание. — Почему у тебя тихо? Молний не будет?

Но никто мне откликнулся. Зато не схватили за шиворот, как в предыдущих мирах, и это обрадовало, несмотря на болезненное приземление.