Сага о Головастике. Кристальный матриархат

Глава 15. Начало кристаллизации

— Просыпайся, Валентинович, — говорит мне незнакомая дама и толкает в бок.

— Что там ещё? — вздыхаю я невесело и открываю глаза.

Почти прозрачная девица с голубыми глазами и хрустальным венком на голове мечется по огромной стеклянной комнате и ругается без остановки, а я, облокотившись на хрустальный стол, пытаюсь выспаться на таком же хрустальном табурете.

— Шею продует. Заболеешь, а мне тебя брату возвращать нужно. Что ему скажу?

— Во-первых, я Васильевич, — начинаю загибать распухшие пальцы бордово-красного цвета к такой же сочащейся кровью ладони, но боли не чувствую. — Во-вторых, очень рад, что сам не в стеклянном платьице, как ты. А в-третьих, кто ты, красавица писаная? К хрустальному замку приписанная? И почему всё вокруг прозрачное и бьющееся? Это что, морок в хрустальном замке?

— Во-первых, ты гостишь в моём мире. Во-вторых, я не стеклянная. В-третьих, спасибо за красавицу и уважение к хозяйке. А в-четвёртых, просыпайся и руки лечи.

— Зелёнки у тебя всё равно нет. Ни бинтов, ни ваты. Мальчишка в квартире, как беспризорник растёт. В доме элементарных вещей нет. У вас аптеки имеются? Или вы заговорами обходитесь? — стыжу я хозяйку дворца и морока. — А с мужчинами что? Рабочий скот? Димка у тебя каким умницей растёт. Доверять нужно нам. Не все мы пьяницы или лентяи. Будет у вас к нам доверие, будет у нас к вам ответственность.

— Как складно у тебя получается, — обижается на меня красавица.

— Шучу я. Всё у тебя правильное. Обо всём радеешь. А я, так, болтун девятилетний, — силюсь не обидеть девицу из морока.

— Если хочешь помочь, вставай и лечись. Потом начеканим сколько нужно. Тебе же ещё у сестры работать придётся. Если, конечно, ты на самом деле такой головастый и сердцем болеешь за каждую мелочь, — заявляет девица.

— Я не только сердцем за вас, кристальных, переживаю. У меня душа за вас болит, — бурчу я для порядка, как дед Паша. — Ну, что, хозяюшка? Водки для рук дашь?

— Вон, во фляжке. Просыпайся и лечи свои клешни. А я ещё для этого балбеса снежной королевой вырядилась, — вздыхает и машет на меня холёной ручкой Кристалия.

— Так ты, вон кто, — удивляюсь я и падаю с хрустального табурета на деревянный пол Настиной кухни.

* * *

— Ой, — застонал от боли и проснулся. — Как же теперь этими щупальцами чеканить? Ах, да. Водка. То есть, фляжка.

Я поднялся на ноги и сразу забыл хрустальный сон, в котором девица в сверкавшем платьице пыталась меня образумить, а я вредничал и огрызался. Потом пошёл искать фляжку с лечебной водой от Стихии.

— Обо всём позаботилась. Как знала, что инвалидом стану, — похвалил тётку-красотку Стихию за находчивость и дальновидность. — Она что, по-настоящему всё наперёд знает? С Ясенем вон как вышло. Почему опять не поставила метку для пещеры? Что-то ещё задумала?

Я нашёл фляжку у себя на поясе и окончательно расстроился.

— Пить или руки мочить? Душенька, звякни, когда правильный вопрос задам. Пить?

И тут, нет, не звякнуло колокольчиком, а дунуло в лицо космическим морозом.

— И на том спасибо, — не растерялся я.

Сел на табурет, сунул фляжку между колен и попытался предплечьями сжать металлическую пробку с резьбой чтобы её открутить. На удивление, пробка сразу подалась и отвинтилась. Догадавшись, что так вышло неспроста, поблагодарил Кристалию за содействие.

— Спасибо, помощница, — сказал назло жгучей боли, усилившейся от влаги, которую брызнул на ладони.

Через пару минут боль исчезла. Руки высохли, или водичка впиталась, мне было всё равно. Глянул на ладони и изумился. С одного намоченного раза выздоровел.

— Продолжаем? — спросил Кристалию, и она ответила теплым дуновением.

Отставил в сторону драгоценную фляжку, достал пару крупинок и уточнил:

— Прямо тут, и по две?

Опять получил тёплое согласие.

Снова и снова раздваивал монеты, лечил руки, потом опять раздваивал, и снова лечил. До полуночи хватило сил раздвоить и залечиться ещё несколько раз к ряду. Водичка не закончилась, даже на половину не убавилась, но я решил остановить болезненное занятие, так как с количеством нужных монет пока не определился, а чеканить лишние мне не хотелось.

Ладони от ожогов и последующих лечений загрубели до невозможности, мышцы рук и плеч ломило и выворачивало, а чувство бесконечной жгучей боли, хоть и притупилось, но достало до самого сердца.

«Двадцать семь с половиной рублей, — пересчитал я утром плоды своих рук в буквальном смысле и оставшиеся после покупок копейки. — Долг с арендой кладовки – двенадцать. Останется пятнадцать. На запасы сколько нужно? Перво-наперво узнаю, а потом и с чеканкой разберусь».

* * *

— Димка, выбирай. Или ты летишь к мамке и с ней тратишь моё драгоценное время. Или со мной готовишь квартиру, кладовку, балкон, и всё остальное к мамкиному возвращению. Выбрал? — поставил я ультиматум своему подопечному, хотя сам толком не знал, чем заняться.

— К мамке, — не раздумывая заявил Димка.

— Какой ты несознательный. Тогда дожёвывай курицу, а я помою посуду. Чем её, кстати, моют? — ужаснулся я, осознав, что теперь один-одинёшенек на домашнем хозяйстве.

— Горчица кончилась. И хозмыло. Чужая мамка всё извела, а ничего не купила. Замочим в тазу, а когда разбогатеем – отмоем.

— С мылом, понял, а с горчицей ни в одном глазу. Ею посуду моют? — не поверил я в очередную небылицу.

— Конечно.

— А ты точно маленький? Может, из другого мира к Насте прибыл и ребёнком прикинулся, а сам воздухи разноцветные разглядываешь? — снова заподозрил я неладное.

— Ага, прибыл. С капустой из Закубанья.

— Из какого ещё Закубанья? — спросил я со смешанным чувством лёгкого испуга и озорного любопытства.

— Я же октябрьский. А в октябре из Закубанья капусту на лошадках привозят. Вот меня и нашли в ней. А когда нашли, выбрали самую готовую к заботе тётку. Это моя мамка оказалась. Меня и отдали ей.

— Как это, «выбрали»? Ты что, не родился, а с капустой появился? — опешил я и напряг все свои знания о появлении детей на белый свет.

— Ты что, маленький? Когда мамки хотят деток, то и поправляются наперегонки. Животики большие у женщин видел? Они нарочно кушают помногу, пока живот не вырастет с арбуз. Запасы в нём. Чтобы ночами не спать, а за детками ухаживать. Их же выбирают по животу, когда находят малышей. И мою мамку так выбрали. Глянули, а у неё животик больше, чем у всех. К заботе, значит, готова. Так что мне с мамкой повезло, — просветил меня юный всезнайка.

— Похоже на правду. Значит ваш домком к заботе готовится? И капусту скоро подвезут...

— Нет. Она такая и есть. Круглая со всех сторон, а не только на заботном месте, — усомнился в моём прогнозе Настевич.

— А где эта Закубания? — решил узнать, откуда привозят капусту.

— Ребятёнка решил поискать? А к заботе у тебя кто готовиться будет? Ты же можешь мамку мою попросить, — набросился Димка с планами на мой счёт.

— Я только про капусту. Где она растёт? Если что, слетать туда и купить. А когда все узнают, что у Насти капусты с морковкой видимо-невидимо, так сразу твой новый папка отыщется, — пообещал я мальцу, глядевшему на меня презлющими глазками.

— Что же мы ждём? — возмутился Димка.

— Кто из нас к мамке хотел? А я всегда готов помочь. Про капусту я, а не про женитьбу, — уточнил я на всякий случай. — Где она водится? То есть, где растёт?

— Мамка знает. Айда к ней, а потом капусту воровать. Наберём, сколько сможем, и улетим, — предложил юный уркаган.

— Воровать мы ничего не будем. Купим всё. Денег наделаем и купим, — твёрдо пообещал я.

— Ты хотел сказать, заработаем? — чего-то недопонял Димка.

— Можно и заработать. Только я ещё ни разу не работал. Напомнишь мне про аптеку узнать. А то денежки, ой, как больно достаются. И тебе запас сделать нужно. Огольцы же без синяков и ссадин не растут.

Мы как настоящие взрослые приготовились к дальнему походу. Замочили в воде грязную посуду, оделись, обулись, рассовали по карманам авоськи для капусты и вышли на лестничную площадку.

— У тебя, правда, гроши имеются? — спросил Димка, ещё недавно собиравшийся всё воровать.

— Имеются. Только я сперва у мамки твоей всё узнаю, а потом решим, что покупать, а что зарабатывать. И про долг уточню. Долг сначала отдать нужно, — вспомнил я о главном денежном вопросе.

— Почему же мы тогда всё без хлеба едим? — так жалобно спросил ребёнок, что у меня ком в горле стал и глаза заслезились.

— Я забыл, а ты в гастрономе не подсказал, — повинился и похлопал себя по выпиравшему животику. — Вообще-то я пирожки, оладьи, блины, и всё остальное ем. Твоя мамка что из этого печёт?

— Пекла бы, только муки у нас тоже нет, — ещё больше погрустнел Димка.

— Сколько сейчас время? Часы-то мы опять не завели. Айда в магазин. Купим муки, хлеба, ещё что-нибудь, что не по талонам, а по справке. Потом к мамке, — предложил я новый план действий.

— И шоколадку «Алёнка», — потребовал сорванец, ещё минуту назад мечтавший о хлебушке.

И мы почти бегом помчались на Анапскую за новыми покупками.

* * *

— Снова, который со справкой, явился, — улыбнулась знакомая продавщица.

— Мы за хлебушком, — перепугался я, потому что увидел на стене часы, показывающие две минуты девятого.

— Ржаной или пшеничный?

— Ржаной, — сказал Димка. — И «Алёнку» нам.

— Всё, что он желает, покупаем. Если можно, конечно.

Нам выдали буханку ржаного и шоколадку.

— Мука у вас как продаётся? — решил я разведать, вдруг, мука по талонам.

— Мешками по пятьдесят килограмм, — отбрила продавщица. — Ещё что желаете, мужчина?

— Горчицу и хозмыло, — напомнил Димка.

— Дальний с правой стороны отдел хозтоваров, — безразлично сказала продавщица и отсчитала сдачу с красномедного полтинника.

Я взял копейки с блюдечка, и мы пошли искать отдел хозтоваров.

Оказалось, что у хозтоваров был не только отдельный прилавок, но и дверь в свой склад, находившийся прямо за витриной и столом для продавца. Здесь была посуда, стиральный порошок, мыло, горчица, которую я считал пищевым продуктом, а уж никак не средством для мытья посуды. Всё было аккуратно расфасовано в бумажные пакеты или упаковано в серые картонные коробки.

— Всё что здесь есть, всё нам и нужно, — поразился я не изобилию на полках, а нищете в Настиной квартире.

— На что ты смотришь? — не понял Димка.

— На всё. У мамки что из этого имеется? Шиш с маслом и две сковородки. Ещё пара кастрюль времён царя Гороха да тазик с ковшиком в ванной. А тут и ложки из нержавейки, а не деревянные, как у вас. И вилки, и кружки из керамики. Всего полно. Глаза разбегаются. По сколько штук вилок и ложек взять?

— По две, — сказал не веривший в богатую жизнь Димка.

— А новому папке? А гостям? По шесть, не меньше.

Я попросил продавца посчитать, сколько будет стоить комплект из шести столовых ложек, шести чайных, шести вилок, шести керамических кружек и половника. Оказалось, всего-то восемьдесят девять копеек. Потом я купил двухкилограммовые пакеты с горчицей, стиральным порошком, содой. И заполировал всё дюжиной кусков хозяйственного мыла с полудюжиной банного «Душистого» разных сортов.

Продавщица ухмылялась, но всё выдавала без колебаний, а после каждой очередной покупки отсчитывала сдачу.

— Может, вам ещё одеколон с шампунем? — спросила она, увидев пару серрублей у меня на ладони.

— Давайте, — тут же согласился я. — А для мамки нашей, какие-нибудь духи имеются?

Продавщица округлила глаза, почему-то удивившись моей заботе о Насте.

— Вообще-то, женщины сами всё покупают. Ваше дело зарабатывать да тяжести таскать. Ишь, духи ему подавай, — возмутилась она из-за прилавка, но выставила на обозрение пять малюсеньких пузырьков разных духов, а потом добавила к ним флакон с Тройным одеколоном и литровую бутыль с зелёным травяным шампунем.

— Которые возьмём? — спросил я у Димки.

— А все можно? — не моргнув глазом, спросил он у продавщицы.

Она нервно сгребла все покупки в пакет, спросив за всё про всё шестьдесят семь копеек, а я расплатился и стал просматривать витрины, выискивая, что такого мы с Димкой пропустили. Но продавщица потребовала, чтобы мы удалились и немедленно.

— Время давно вышло. Уже почти четверть девятого, — процедила она сквозь зубы.

— Идём, — согласился с ней Димка.

— Сначала разложим твоё богатство по авоськам. Помогай, — попросил я помощи у оптового покупателя.

* * *

— А собирались за капустой, — кряхтел я, когда поднимался на пятый этаж с авоськами.

— Муку вечером купим? — напомнил Димка о хлебе насущном.

— А дрожжи? А соль? А сгущёнку? — передразнил я мальчишку. — Вечером список составишь, и всё сразу купим. И неграмотным не прикидывайся.

— Денег не хватит, — улыбнулся Настевич, нисколько не обидевшись, и отпер дверь в квартиру.

Я затащил покупки в Димкину комнату и распорядился:

— Хлеб в хлебницу, шоколадку в карман, фляжку на пояс. Вечером всё разберём. А сейчас в полёт. Открыть дверь на балкон! Отсюда стартуем. И всё чтобы открытым осталось, на случай нашего возвращения с капустой. Или с тем же мешком муки.

— Летим? — обрадовался сиротка.

— Летим, — махнул я рукой.

«Кристалия, я к тебе с просьбой о сокрытии меня и Димки, и переносе нас к больнице, в которой мамка Настя», — попросил хозяйку мира, и мы с Димкой вылетели с лоджии, держась за руки, как два самолётика.

— Я летать умею! — заверещал малец, перепугав меня до полусмерти.

— Я те сейчас уши откручу! Чтобы без меня никогда не пытался. Понял? Никогда! А ну, обещай. Или я в другой мир уйду к твоей ненастоящей мамке, — пригрозил я детёнышу.

— Не буду я без тебя. Я же не дурак. И колдовать не умею, как ты.

— Я не колдун. Я с твоим миром говорить умею. А она помогает во всём, что попрошу, — сказал я чистую правду.

И мы, больше ни о чём не разговаривая, полетели в сторону больницы. Димка сопел, что-то соображая своим острым умишкой, а я, обиженный колдовским предположением, тоже пытался всё обдумать и разложить по полочкам, ненамного старшего чем у Димки умишка, спрятавшегося во временно повзрослевшей головушке.

* * *

Вот и больница, вот и палата, а вот и ничего не понимавшая Настя.

— Извини. Промашка вышла, — попросил я прощения и потащил из палаты капризничавшего мальчугана, которого родная мать наотрез отказалась видеть и отмахивалась от него, как от комарика. — Сейчас всё исправим и снова войдём.

Кое-как вытащил Димку в коридор и попросил Кристалию вернуть нашу видимость для окружающих.

— Маскировку забыл выключить. Когда летаем, чтобы народ не пугать, я включаю её, а выключить забыл. Извинил?

— Ага, — кивнул сорванец и вырвался из рук.

Я вошёл следом за ним в палату к симулировавшей выздоровление Насте. Она уже «прозрела» и нежно обнимала сыночка, пытавшегося угостить её «Алёнкой».

— Поправляемся? Ну, здравствуй, — поздоровался я и сразу перешёл к делу. — Мы ненадолго. Дела у нас с Димкой. Капустные, морковные, душевные.

— Здравствуй, Александр, — приветствовала меня Настя. — Спасибо, что за сыном приглядываешь и шоколадками угощаешь.

— На то мы и нужны, которые всем людям братья, — сказал я и, вдруг, отчётливо увидел свет, выходивший у меня из груди.

«Заразился-таки», — подивился я новому открытию.

— Кристалия, выключи его. Выключи, пока я не зазнался, — зашептал я, как можно тише.

Неожиданно сзади раздался громкий хохот дородных санитарок, явно очень крупного размера.

«Вот же тёти. В готовности к заботе, а так хохочут», — не успел я подумать, как санитарки ещё громче засмеялись, сотрясая всю больницу.

— Хватит вам, — призвал я к порядку и обернулся на голоса, но в палате, кроме двух дремавших женщин, никого не оказалось.

Открыл от удивления рот, но меня вовремя одёрнул Димка, попросившийся посидеть с мамкой «ещё только минуточку», и тем самым не позволил уплыть в размышления о женских мирах, их смехе и о моём свете из груди.

— Настя, расскажи о долге домкому, — попросил я после несостоявшихся раздумий о добром и вечном.

— Должна, — призналась она и погрустнела. — Одиннадцать серрублей и пятьдесят копеек. Век не расплачусь.

— Ты это брось. А я на что? Мы с Димкой уже работаем в этом направлении. Только, как ты знаешь, я ненамного его старше. Подскажи, где и как зарабатывают в твоём мире? Сама где работала? Что на зиму заготавливала? — набросился я на вдову, чтобы отвлечь от воспоминаний. — И про капустное царство, что Закубаньем называется, не забудь.

Настя рассмеялась, услышав про Димкину родину, и поделилась с сыночком шоколадкой.

— За Кубанью это. Сразу напротив центра города. Там заливные поля, которые по весне затапливает, на них станичники всё выращивают. А живут они у Фортштадта.

По осени через речку перевозят овощи в город. К нам, то есть. Сдают оптом в универмаги или прямо с телег продают мешками. Если у них на поле покупать, и в три раза дешевле сговориться можно. Тем, кто с перевозом на наш берег помогает, бесплатно отдают, сколько унести смогут.

Капусту квасить нужно с морковкой и солью, а то в газетах не вся вылёживает до весны. Морковка у них там очень хорошая, ещё свёкла есть, тыквы. Всё растёт, как на дрожжах. Сады, опять же имеются. Пасеки. Мост туда никак не построят, чтобы в город это добро возить. Только мне не на что всё это покупать.

— Сама где работала? — отвлёк я её от разговора о деньгах.

— Где только не работала. Мне же с Димкой сидеть нужно. Поэтому, далеко от дома работать не могу.

— У вас что, детских садиков нет? — удивился я.

— В нашем доме нет, — вздохнула Настя.

— Как это, в доме? — потерял я нить разговора.

— Домком для детсада квартиру трёхкомнатную держит на втором этаже, а вот, желающих там работать, нет. Кому охота с мальчишками возиться? А у нас, почитай, в округе только они и родятся. С девочками другое дело. И учат их, и гулять водят. Послушные все, красивые. А таких, как Димка, задаром в садики не берут. За деньги можно, но, опять же, далеко от дома, а денег-то и нет, — закончила рассказ мамка Настя и ещё больше расстроилась.

— А почему мальчишек в школу не пускают? — спросил я уже нервно, потому что начал переживать за весь мужской род Кристалии.

— Что толку? Прогуливают все, как один. Не слушаются, опять же. В ПТУ их берут, когда по двенадцать стукнет. Для освоения рабочих профессий. А так, на кой им с учёбой заморочки? — вздохнула Настя и откинулась на подушку.

— Чем они хуже, не пойму? В капусте, что ли, несвежей находят? — возмутился я местному мироустройству. — А ты своего чему-нибудь учишь, или он у тебя сам всему учится? Ведь он и буквы уже знает, цифры, опять же.

— Тихо ты. Услышат, — неведомо чего перепугалась Настя и чуть ли не подпрыгнула на кровати.

— Не понял.

— Доложат, куда следует, и в семинарию загремит, — прошептала она, как заговорщик.

— Теперь понял, — тоже шёпотом выдохнул я в ответ. — А что такое семинария?

— Там одарённых мальчиков оскопляют и учат на монахов-богословов, — открыла страшную тайну Настя, но я снова ничегошеньки не понял.

— Как это, «оскопляют»? — решил дознаться вначале про оскопление, а потом про богословов.

— Подрастёшь и узнаешь, — отмахнулась от меня вдова.

— Ладно, — согласился я. — Ну, нам за капустой пора.

Еле-еле оторвав перепачканного шоколадом кандидата на оскопление от мамки, я попрощался с Настей.

— Мы дома хозяйничаем вовсю, так что заранее извиненья у женской милости просим. Всё сделаем, как в мужских мирах, а потом ты переделаешь, договорились? До встречи, — помахал я рукой и вытащил Димку во двор больницы.

— Слушай сюда, — обратился я к Настевичу на улице. — Мы с тобой настоящие мужики. А мужики должны вести себя ответственно. Мало ли какие миры у вас, женские, мужские. Мы с тобой всегда в ответе, что на этом, что на том свете. И учиться не бойся. Только никому не признавайся. Я хоть и в хорошем мире живу, а ум свой тоже подальше от посторонних прячу. Уловил? Летим.