Сага о Головастике. Кристальный матриархат

Глава 6. Хулиганская роль

— Браво Создателю! Браво Творцу! — раскричались вокруг меня зрители и громко зааплодировали.

Я проснулся в кинотеатре, сидя на первом ряду и поневоле вскочил от досады на себя из-за того, что проспал самое интересное.

По экрану ползли финальные титры, а празднично разодетые зрители хором читали имена актёров, режиссёров и прочих помощников неведомого автора только что закончившегося фильма.

— Глядите. Астра всё-таки изменила имя. Теперь она Кармалия, как её окрестил Головастик, — удивился чему-то мужичок, похожий на учителя.

— И дети её, и порядок их рождения, тоже переиначены. Смотрите, — вторила ему преподавательница Машиностроительного техникума.

Я повернулся к экрану и начал читать уплывавшие вверх титры:

«Первенцы: Скефий в роли Скефия. Татисий в роли Татисия. Наверий в роли Наверия. Что за наваждение? Имена знакомые. И Вардиний, и Феоний… Стоп. Что-то вспомнил. “И первая дочь Амвросия, и Леодий, и Реводий, и Заргий, и Мелокий, и Даланий, и Талантия с Фантазией, и Гвеодий, и Корифий”. Откуда я их знаю? Кто мне о них рассказывал? Или уже не первый раз засыпаю в кинотеатре?» — ужаснулся я своему неуважению к искусству.

— Не подскажите, кто автор? — поинтересовался я у зрителей, продолжавших хлопать и восхищаться закончившимся фильмом.

— Тихо! Тс! — цыкнуло на меня сразу несколько человек.

— Как можно-с, молодой человек! Как можно-с Творца назвать автором? Вы что, у нас впервые? — не на шутку рассердилась тётенька из Машиностроительного. — Вы не знаете, что он не любит, когда его так называют? Позор, молодой человек! Это в вашем возрасте недопустимо. А если Он об этом узнает?

— Кто «Он»? — изумился я ещё больше.

— Творец. Он творит всё, что вокруг. И фильм этот с актёрами творит прямо на съёмках. И никто не знает, чем всё закончится. А вы «автор». Все у него авторы. Все. А он один Творец, — подключился к нашей беседе мужичок-учитель. — Знать бы кого он сам в этот раз играл? В прошлый, поговаривают, Угодника. В запрошлый Павла. В поза-позапрошлый…

— Какая вам разница, кого, — накинулась на мужичка машиностроительная тётенька. — Лучше скажите, почему ни разу не объяснили, как выбирают на роль посредников? Всем же ясно, что только те подходят, которые в первые дни после зимнего солнцестояния нарождаются. В первые дни Нового года по древнему обычаю. А тема эта никогда не освещается. В который раз прихожу, а всё одно. Хорошо, что часто переснимают. Я уже в седьмой раз на премьере. А вы?

— Да, — согласился мужичок. — Не ведётся он пока на пять миллиардов лет. Вот же додумались головастые. Даже мы столько не живём.

Я перестал прислушиваться к заумной болтовне соседей и вернулся к экрану, потому что никто вокруг расходиться не собирался, а первому покидать зал не хотелось.

«Круг второй. Хармония в роли Хармонии. Мариния в роли Маринии. Что-то новенькое, — продолжил я чтение бесконечных титров. — Геродий в роли Геродия. Агафтия в роли Агафтии. Касиния в роли Касинии. Аргесий в роли Аргесия. Карпания в роли Карпании. Вот имена! Герделия в роли Герделии. Карфоний в роли Карфония. Атлакий – Атлакия. Аплисия – Аплисии. Лавродия – Лавродии. Киркания – Киркании. Варгоний, Валыкия, Гласидия, Крашелий, Валкодий, Амазодия, Баюлия, Перлония, Кристалия, Ливадия, Сималий, Асимпия, Симфадия, Барбария, Виргодий. Слава Богу, кончились. Или нет? Круг третий… Круг четвёртый… А это ещё кто такие?»

Когда увидел новое продолжение текста с совершенно одинаковыми рядами имён, ещё больше удивился: заголовки у рядов отличались, а вот содержимое было, как две капли воды… Точнее, как много капель совершенно одинаковой воды.

«Что за бред?» — возмутился я и, наплевав на приличия, первым шагнул к левому боковому выходу из кинозала с твёрдым намерением сразу же всё разузнать, а если нужно, ещё раз сходить на невероятный сеанс, после которого зрители не хотят расходиться.

«Так это Родина? Как я мог не узнать?» — поразился я на улице и ринулся ко входу в кинотеатр и дальше к кассовому окошку.

— Сколько за билет? — спросил у кассира.

— Опять вы? — возмутилась тётенька-кассир. — Каждую премьеру к нам являетесь и по нескольку сеансов спите в зале.

— О чём вы? — изумился я.

— Всё о том же. Идите на выход, вас там уже ищут, — стрельнула глазками недовольная кассирша.

— Да кому я нужен?

— Идите-идите. Без разрешения режиссёра билет не получите, — прозвучало из окошка, как из вражеской амбразуры.

«Делать нечего, — загрустил я. — Придётся топать до дома. Не к режиссёру же, в самом деле. А то, ишь, нас там ищут».

Я вышел кинотеатра и осмотрелся. Ничего подозрительного или интересного так и не увидел, и уже решил уходить домой, как меня окликнули.

— Где вас носит! Опять в кино ходили? — возмущался бежавший ко мне толстячок в берете. — Сколько можно! Роль выучили?

— Какую роль? — поразился я до глубины души.

— Какую, какую, — передразнил меня киношник. — Старшую хулиганскую.

Толстячок сунул мне лист нелинованной бумаги, на котором я с изумлением прочитал:

«Самый главный хулиган в районе кинотеатра “Родина”. Терроризирует всех детей в округе. Отнимает деньги и прочие ценности. Выбивает стёкла из окон граждан, общественных зданий и т.д. Курит папиросы “Беломорканал”. Пьёт фруктовые некрепкие вина. Состоит на учёте в “Детской Комнате Милиции”. Прогуливает школу. Кандидат в Колонию Малолетних…»

— Не буду я этого субчика играть. И курить ваш «Канал» не собираюсь, — возмутился я и огляделся на невесть откуда взявшуюся ораву кинематографистов.

— Вечно капризничает. То он курит, то не курит. То пьёт, то не пьёт, — пробурчал толстячок.

— Не буду, — твёрдо пообещал я, но никто и бровью не повёл.

Меня препроводили к переносному столику, где тут же сдёрнули верхнюю одежду и напялили другую, соответствовавшую хулиганской сущности главаря. Потом силком усадили в кресло и начали кисточками разрисовывать лицо. Я не сопротивлялся, а заинтересованно слушал крики на съёмочной площадке, в которую превратился весь прилежавший к кинотеатру район перекрёстка улиц Советской армии и Новороссийской.

— Где массовка? — орал толстячок на кого-то. — Где? Снова всех по одному? Быстро под копирку размножить. Мне плевать, что они одинаковыми получатся. Где памятник? Где, я вас спрашиваю? Афиши местами поменять! Почему я один должен следить за всем?

— Несут ваш самолёт, — ответила ему какая-то тётенька. — Афиши уже меняем.

— Какой самолёт? — не понял я и повернулся на голоса. — Батюшки свят! — запричитал, перепугавшись и своего не угадываемого отражения в зеркале, и плавно летевшего по улице сверхзвукового истребителя, причём вместе с его постаментом, и грузчиков в синих комбинезонах, легко державших постамент с самолётом над головами, и до боли знакомых афиш.

«Сегодня. Кармалия и её традиции». «Завтра. Это случилось в XII!» — прочитал я и затрепетал ещё больше.

Потом всё вокруг завертелось быстрее и быстрее, а я, потеряв волю и ориентацию в пространстве, нежданно-негаданно оказался за спиной весело скакавшего и вопившего мальчишки.

Позади что-то щёлкнуло, и прозвучала команда: «Жизнь!»

— Не понял, — удивился я. — Мне казалось, в таких случаях выкрикивают «Мотор!»

— Попрошу по сценарию, — услышал раздражённый шёпот осерчавшего толстяка.

— Слышь, малявка, гони десять копеек! — рявкнул я на шпингалета, согласно выученной роли.

Малявка лет восьми перестал подпрыгивать, повернулся ко мне перепуганными глазками, но нагло заявил:

— Можете поколотить меня и даже нос разбить, а денег не увидите!

— Ты нас ни с кем не путаешь? — заорали справа и слева мои младшие дружки-хулиганы. — Мы что, на твоего папочку похожи? Или, может, на мамочку? За зуботычинами и мордобоем – это к ним. Если не отдашь мелочь, мы тебя ремнём выпорем и уши открутим.

Мы подхватили мальчишку и потащили к ближайшей парковой скамейке. Потом я расстегнул и снял ремень, ещё недавно заботливо надетый не то гримёром, не то костюмером.

— Дяденьки-тётеньки! — запричитал малявка. — Спасите-помогите! Меня грабители пороть собрались.

«Откуда я его знаю? В кино видел, что ли? Мастерски он перепуганным прикинулся. Сразу видно: талант».

— Вот молодёжь пошла. Им уже десять копеек для хулиганов жалко. А ещё октябрёнок, наверно, — хором возмутились одинаковые лица актёров-прохожих в одежде лётчиков и врачей.

Я начал притворно хлестать ремнём по крошечному заду мелкого актёришки.

— Мир, в который я попал, отпусти меня домой! Мир, в который я попал, отпусти меня домой! — заверещал мальчишка, очевидно по тексту, а совсем не от боли.

— Мир мой двенадцатый, забери меня домой! Мир мой двенадцатый, забери меня домой! — снова прокричал молодой талант, а потом надолго заткнулся.

— А это тебе за Борьку! — крикнул я ему в ухо, чтобы очнулся и продолжил играть.

— Не знаю я никакого Борьку. Не знаю и никогда не видел, — начал он оправдываться.

— Это за поросёнка, — озвучил я следующую реплику и снова стеганул ремнём.

«Поролона подложили, чтобы не больно было. Не могут же актёра взаправду хлестать, как папка ремешком», — думал я и дивился безупречной работе и малявки, и напарников по фильму.

Наказываемый нами мальчишка задёргался, и я понял, что началась новая сцена, где я удерживаю его за ноги, а мои друзья начинают делать вид, что откручивают главному герою уши.

— Куда собрался? — крикнули малявке мои напарники.

— На Кудыкину гору воровать помидоры! — взвизгнул он и ловко развернулся.

— Можно и так, — продолжил я играть свою роль и придвинулся ближе, чтобы схватить киношного страдальца за ноги, а другие хулиганы тут же и приступили к фальшивому откручиванию ушей.

— Это тебе на будущее. Аванс от Кармалии, — сказал я жадному октябрёнку, и мы всей бандой весело захихикали.

Вскоре я бросил издеваться над молодым трагиком и поплёлся в кинотеатр. Шагал себе и кумекал над таким простым, но очень грамотно написанным сценарием, играть по которому легко и непринужденно. Мои напарники тоже прекратили притворное издевательство над мальчишкой и поплелись следом, а потом где-то потерялись, а я шёл дальше и пребывал в твёрдой уверенности, что сейчас-то меня точно пустят посмотреть фильм о Кармалии и её традициях.

* * *

— Браво Создателю! Браво Творцу! — заорали вокруг мои новые соседи по просмотру фильма, который я в очередной раз проспал.

— Что за шутки? — вздохнул я беззлобно, потому как ругаться ни сил, ни желания не осталось. — Уже раз двадцать пытался этот фильм посмотреть. Раз двадцать! Почему-то после названия сразу засыпаю. Все титры уже наизусть выучил, а фильм, так и не посмотрел. Всех детей Кармалии во всех кругах поимённо запомнил. И всё зря. Всех Сашек-растеряшек и прочих замарашек, во всех их мирах на зубок…

— Может вам ещё рано такие фильмы смотреть? — вежливо предположил мой новый сосед с аккуратной бородкой и усиками.

— Меня бы тогда в зал не пустили, — отмахнулся я от интеллигентного собеседника и прилежно поддержал аплодирующих: — Браво-браво!

Потом нехотя поднялся с кресла и поплёлся к выходу, а сердобольный сосед напутствовал вдогонку:

— Это вам браво, молодой человек. Вам.

— Мне-то за что? За здоровый сон? — спросил я незнакомца, а потом добавил: — Прощайте, дяденька Автор.

— Лучше в школу идите, а не на съёмочную площадку, — не угомонился сосед и продолжил аплодировать.

— Я же туда ни ногой. Какая школа? — запротестовал я, имея в виду выученную на зубок роль старшего хулигана с кожаным ремнём на поясе и каменным сердцем в груди.

— Что значит, какая школа? — опешила мама, разбудив меня то ли от сна, то ли от многосерийного морока.