Сага о Головастике. Кристальный матриархат

Глава 18. Ливадийская подмога

— Сколько здесь? — заглянул через моё плечо Димка.

— Очень плохое количество. Просто, очень и очень плохое, — невесело констатировал я, когда расставил монетки столбиками по десять штук.

— А сколько это, «плохое количество»? — уточнил любознательный ребёнок.

— Тут два раза по триста тридцать три рубля. А это очень плохая цифра. Поэтому и количество плохое. Что же придумать, чтобы снять с этих денег порчу? — задумался я и собрался уплыть в размышления.

— Палкой своей их перекрести. В палке, знаешь, какая сила сокрыта? Она вся сияет невидимым, но чудотворным светом, — заявил мне недоросль с феноменальными талантами.

— Тогда тащи её на кухню, — велел я всезнайке.

Разделив клад надвое, я поставил монетные столбики на табурет и взял в руки заморский юго-западный подарок.

— Я осеняю, а ты смотри, может, ещё что-нибудь увидишь. Если эта палка от Босвеллии, тогда она нечистый дух мигом выгонит, — рассудил я и начал крестить обе кучки монет поочерёдно.

— Первым разом, божьим часом, помолюсь я Господу Богу, всем святым, всем преподобным, — начал молиться Димка тоненьким детским голосом.

У меня тут же зашевелились волосы, а воздух вокруг сгустился до такой степени, что я еле-еле пересиливал его сопротивление, чтобы продолжать троекратные крестные знамения, как и положено по православному обычаю.

— Зло, тут тебе не быть! Честным людям не вредить! Отсылаю тебя на дальние болота. Туда, где люди не ходят, собаки не бродят. Во имя Бога нашего и нас, крещёных и нарожденных в двадцать втором мире, — закончил Димка молитву и, перекрестившись, начал её заново: — Вторым разом, божьим часом, помолюсь я Господу Богу…

Так он читал семь раз, а я крестил монеты. Крестил и надеялся, что его молитва поможет и серрублики избавить от поселившегося в них зла, и мне с умом их потратить на пользу добрым людям.

Сколько раз махал заморской дубинушкой, я не считал, а только, пока Димка молился, я продолжал осенять знамениями и табурет, и столбики монет, и всю квартиру.

— Аминь, — закончил молиться Димка, троекратно перекрестился и поклонился.

— Сам придумал? Только-только узнал номер мира, а уже в молитву пристроил. Но я-то не из вашего двадцать второго, — похвалил я мальца, удивившего меня в который раз.

— Я, правда, пристроил номер, как ты говоришь. Но, всё равно, это очень сильная молитва. Настоящая, — похвастался Настевич. — А деньги мы в двадцать втором тратить будем, так что простительно.

— Не только в двадцать втором. А теперь собирайся.

— К мамке? И ей всё расскажем? — запрыгал он, как новогодний зайчик.

— Не совсем. Мы с тобой ненастоящую мамку в аренду возьмём, которая из соседнего мира. А когда она нам поможет с хозяйством, обратно её сплавим. Договор? Половина этих денег для двадцать третьего мира. Так мы и зло обманем, и тратить здесь эти шестьсот шестьдесят, тьфу! Не будем.

— Но тьма из них уже выскочила. Они же теперь не страшные. Хотя, конечно, ты всё правильно придумал, — согласился ребёнок.

— Ты что, тьму какую-то видел? — подивился я его способностям.

— Аж шкворчало, когда ты крестил, а я читал. Всё дымом вылилось и в дверь балконную прошмыгнуло. Вот те крест, — побожился новогодний зайчик.

— Верю. Только нам нельзя чужой мамке всё это богатство показывать, — сказал я и задумался не на шутку.

— Прячь половину денег в диван, — посоветовал Настевич.

— А дальше что? Я же её сюда хозяйствовать приведу. Пусть с Дашкой трудится, пока мы подвиги совершать будем и по твоему миру мотаться. А если в диван залезет? — снова задумался я.

— Глаза от них отведём, как при полёте на дирижабле, — посоветовал умник.

— Точно. Временная, так сказать, мера, — согласился я и засунул в диван консервную банку, в которую домовитый Димка уже высыпал половину серрубликов. — Теперь сам проси двадцать второй мир о сокрытии нашего капитала от чужих глаз, — скомандовал я напарнику.

Димка начал просить Кристалию о сокрытии денег, смешно сморщив нос и мигом посерьёзнев, а я, не слушая его просьб, сам позвал Кристалию по имени и попросил о таком одолжении.

Когда "формальности" были соблюдены, начал мозговать, что сперва сделать, отдать долг или позвать на помощь Ливадийскую Настю с дочкой.

Так ни к чему и не пришёл, а Димка потребовал путешествия в соседний мир:

— Айда на балкон. Пора.

— Не нужно на балкон. Мы только из квартиры выйдем, и всё. Неси их половину монет.

Он протянул мне вторую консервную банку с деньгами и вздохнул:

— Всё одно, мамка в в этих банках куличи не печёт. Пошли.

Мы вышли за дверь и заперли её на ключ. Я взял из банки горсть монеток и засунул их в карман на мелкие расходы в этом и соседнем мире. Потом посоветовал Димке зажмуриться и начал просить Кристалию о переносе в Ливадию.

По мелькнувшим молниям, стало ясно, что мы уже на месте, и я постучался в слегка изменившуюся дверь.

* * *

— Кто там? — спросила новая дверь голосом Дарьи.

— Скажи мамке, ангелы вернулись, — пошутил я, глядя на своего младшего помощника, который исполнял роль такого серьёзного и низкорослого мужчины, что без слёз смотреть было невозможно.

Замок щёлкнул и дверь распахнулась.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Дарья и пропустила нас в квартиру. — Мама давно вас ждёт.

— Зачем это? — забыл я поздороваться и вошёл, вталкивая впереди себя Димку.

— Просить о чём-то хотела. Сейчас она у домкома деньги вымаливает, потому что работу так и не нашла, а после вас… Нас с Димкой, ничего делать не может. Думает и думает. Думает и думает, — рассказала Даша.

— Братец, готовь сестру к переезду. Пусть свои и мамкины вещи соберёт в узелок. Теперь Чапай за всех думать будет. Всё понял? — распорядился я, а потом вытащил Димку за шкирку обратно за дверь и сказал уже один на один: — Хватай консерву с серебром. Суй в диван, а после проси двадцать третий мир о сокрытии. Понял? Марш! И минуты не теряй. Дел много, а времени мало.

Затолкнув мальца с консервной банкой обратно в квартиру, я побежал вниз, громко топая по ступенькам.

Не успел выбежать из подъезда, как нос к носу столкнулся с зарёванной Ливадийской.

— Вызывала? Вот он я. Чего столбовая дворянка Яблокова от тебя хочет? — набросился на старую знакомую, прогоняя бравадой испуг от неожиданной встречи.

Вдова всхлипнула и чуть не свалилась в обморок. Еле успел подхватить её обмякшее и исхудавшее от забот тело.

— Нюни на потом, — велел я, припомнив, как общается с женским полом Угодник. — Сколько должна? Выкладывай. Выкладывай, вместо: «Здрасти вам, ангельский дядя Саша».

— Вернулись? — всхлипнула Настя, и я тут же поставил её на ноги.

— Не знаю, кого ты ждала, а только я за тобой и твоей сноровкой вернулся. Не забыла как пирожки пекутся? По глазам вижу, что не забыла.

— Муки купить не на что. Всё из квартиры продала, а в долг больше не дают. Уже десятку заняла, — начала жаловаться вдова.

— А я на что? Пошли к Яблоковой. Расплатишься, и сразу переезжаем в соседний мир, в котором квартировала, — потащил я упиравшуюся должницу к первому подъезду, а сам отсчитал в кармане десяток крупинок и тут же сунул их Насте. — Сама отдай и поблагодари. Если спросит, где взяла, скажешь, брат с севера вернулся. Год цельный на твой долг и обновы горбатился, с ума немного сошёл, но заработал-таки на честную жизнь. Всё поняла? Марш, тебе говорят! Там Даша уже тебя в командировку собирает, так что резину не тяни.

Настя взяла деньги и скрылась в первом подъезде, а я остался глазеть на округу, выискивая разницу между Кристалией и Ливадией.

«Интересно, у Ливадии эта колдунья ослепла? Или тут её нет?.. Есть. Точно есть. У Ливадийской тоже сгубили мужа. Вот бы эту собаку колдовскую…» — не успел я додумать, как многострадальная Настя вывалилась из первого подъезда.

— Я готова. Что нужно делать? — бодро доложила она, очнувшись от хандры и уныния.

— Совсем другой разговор, — подбодрил я вдову и повёл домой.

— Всё до копеечки отработаю. Всё что нужно сделаю, — начала она клясться и обещаться.

— Можешь в Димкином мире потренироваться, а потом, у себя, всё без ошибок устроить. Я же толком к хозяйству не приучен. Всего с Димкой накупил, а то что надо пропустил. Капуста, морковка есть, а в чём и как её квасить – не знаю, — жаловался я на сытую жизнь, поднимаясь на пятый этаж, а Настя слушала и диву давалась.

Мы дошли до незапертой квартиры, и я сразу ввалился внутрь. Димка уже стоял по стойке смирно, а вот Дарья где-то возилась и сопела.

— Готовность номер один. Обратный отсчет. Десять, девять, восемь… — начал я считать и мысленно просить Ливадию о переезде всех четверых в соседнюю Кристалию.

— Мы ещё не готовы, — запричитала в комнате Димкина сестрёнка.

— Пять, четыре…

— Вы никогда не готовы. В чём есть, в том и полетите, — успокоил Настевич Дарью, а я закончил счёт.

— Один, ноль. Закрыть глаза! — прикрикнул напоследок, а сам проконтролировал молнии хозяйки мира. — Приехали. Чувствуйте себя, как дома.

— Это ты всё накупил? Ужас. Ужас! — запричитала Ливадийская. — Сколько же ты потратил?

— Мне для горемык ничего не жалко. А тебя я позвал пирожки печь и за этим ужасом, как ты говоришь, присматривать. Бери денежку. Всё, чего не хватает, в универмаге или на базаре приобрети. Ворочайте, как хотите, а только у нас с Димкой дело в Закубанье. Договорились? — закончил я пламенную речь благодетеля и сунул Ливадийской на всё про всё три серрублика.

— Васильевич, — позвал Димка. — А давай воды натаскаем, пока они в себя от нашего богатства приходят.

— Давай. Только я ни разу не таскал. Научишь? — признался мальцу в полном неведении.

— У колонки общественные вёдра имеются. И детские, и взрослые. Чтобы каждому свои не покупать, — доверительно и снисходительно объяснил Дмитрий.

Мы вышли из квартиры и, пока дамы охая и ахая разбирались в продуктах и прочем хламе, купленном за пару дней, направились к общественному водопою.

Колонка оказалась за углом дома, как раз между нашей пятиэтажкой и соседним двухэтажным домиком.

— Вёдра, — махнул Димка в сторону колонки, и я увидел стопки оцинкованных вёдер, размещавшихся на деревянной площадке со щелями для стока лишней воды.

— Продумано, — оценил я женскую смекалку по устройству водопровода и общественных вёдер.

— Только таскать воду на пятый этаж, ох, как невесело, — признался Димка. — Может, мир попросим?

— На мелочи не будем беспокоить. Ты лучше придумай, как этот труд облегчить. Бассейн на крыше сделать, или бочку громадную установить, а из неё шланги к квартирам, или ещё как. А сейчас я сам всё за несколько раз натаскаю, — пообещал я.

Пообещать пообещал, а только в третий раз еле-еле дотащил два десятилитровых ведра на пятый этаж. То ли с непривычки ноги не шли вверх, то ли не выспался, а только вылил я свои вёдра в бочку и еле дошёл до дивана, на который рухнул, как подкошенный колос.

Димка, напротив, только во вкус вошёл и, крикнув Дашке чтобы помогла, смылся, приговаривая:

— Ты и так много чего наворочал. Дальше я сам.

Я попросил Кристалию как-нибудь помочь мальчишке с тасканием тяжестей, а сам от навалившейся усталости отключился.

* * *

— Васильевич! — заверещал где-то младший напарник и разбудил меня. — Как из шланга льётся и не заканчивается. Спасай, не то утонем.

Я спрыгнул с дивана и кинулся в ванную, где Димка обещал вот-вот всех утопить.

Картина напоминала скульптурную композицию «Мальчик и фонтан». Рядом с бочкой на табурете стоял малолетний водонос и держал в вытянутых руках детское ведёрко, из которого не переставая лилась вода.

— Это не я, — роптал водолей. — Она сама идёт.

Я рассмеялся, догадавшись, что на мою просьбу помочь мальчугану, вот так, с юмором, откликнулась Кристалия.

Димка, глядя на меня, расслабился и уже спокойно наполнял оставшуюся в бочке пустоту. Через минуту фонтан остановился, точно рассчитав момент заполнения ёмкости.

— У вас не соскучишься, — вздохнула Ливадийская за моей спиной.

— Веселимся между делами. Фонтанируем. Не переживай. И у тебя всё наладим, купим и заполним, — переключился я на Настю, пока младшее поколение водоносов умчалось относить общественное имущество.

— Как вы тут для вашей Насти расстарались. Увидеть бы её хоть одним глазком, — говорила Ливадийская, а сама теребила платочек и была готова разрыдаться.

— Ты это брось. Мне самому охота завыть белугой и в щель забиться, а вот обещал помочь, так и помогаю. Если зеркала тебе мало, так и быть, свидание вам устрою, — сгоряча пообещал я, лишь бы не видеть женских слёз.

— Не верится, что где-то ещё точно такая же горемыка бедует. Знаю, что здесь живёт, а не верю, — призналась вдова и пропустила запыхавшегося Димку в квартиру.

— Завтра вас познакомлю. Завтра. Поймёте, что не одни на белом свете. Авось, полегчает, — согласился я. — Ты куда-то собралась? — спросил, увидев авоську в руках Ливадийской.

— В универмаг хотела. И на рынок надо. Только вот, что я соседям скажу, когда снова меня увидят?

Я позвал Димку и обратился к Насте:

— А ты как гордый крейсер Аврора плыви мимо и внимания на них не обращай.

— Как Аврора? — не поняла она.

— Димка, делай, как я, — скомандовал я напарнику и, задрав нос к потолку, гордо вышел из квартиры.

Настя сначала охнула, а потом увидела такую же, только маленькую, Аврору в Димкином исполнении и захохотала в голос.

— Ну и славно, — буркнул я и побежал вниз по лестнице.

* * *

— Сначала к мамке, — потребовала мелкая Аврора.

— К мамке, так к мамке, — согласился я.

Мы снова составили двойной самолётик и выпорхнули из подъезда в сторону Настиной больницы. Конечно, не без помощи авиадиспетчера Кристалии.

Сразу после приземления я попросил о возврате видимости и пошагал в сторону больничного входа, играя роль озабоченного взрослого посетителя.

Когда подходил к палате, Димка уже взахлёб рассказывал мамке о приключениях, произошедших с ним за последние сутки. Пока младшая Аврора то и дело переходила от звонкого мальчишеского голоса к шёпоту заговорщика, я кивнул Насте и получил от неё благодарный взгляд. Потом вернулся в больничный двор и задумался о парне Ольговиче.

«Распродал он капусту, или нет? И знает ли какого-нибудь плотника для строительства крестика?» — размышлял я и рисовал в голове варианты событий на базаре, в Старой станице и на полях с капустой.

— Сгонять, что ли, на центральный рынок? — сказал сам себе. — А мелочь пузатая пусть с мамкой милуется, а то за день так соскучился, что молочные зубы зашатались.

Вышел на стартовую больничную площадку и сговорился с миром о доставке в нужное место.

Кристалия в мгновение ока подняла меня и понесла над центром города мимо улиц, скверов, мимо площади с памятником Крупской, прямиком на центральный рынок. Приземлила на широкую, усыпанную капустными листьями площадку, которую подметали дворники и, размахивая огромными мётлами, приговаривали: «Иттить иху! Иттить иху!»

— На развес продавали или из мешков в мешки пересыпали? Получается, это не просто армавирский рынок, а местный Пересыпь. И где теперь закубанских одесситов искать? — рассуждал я вслух, не опасаясь быть услышанным.

— Иттить иху! Иттить иху! — продолжали чеканить дворники, подтверждая мою полную и безоговорочную невидимость.

Покумекав, попросил Кристалию о доставке в место, где на тот момент находился Ольгович с фуфаечными подчинёнными, и не мешкая полетел в сторону Кубани.

Неожиданно, только что начавшийся полёт прервался, и я пошёл на посадку на левый берег старицы, оставшейся после смещения русла Кубани ближе к Фортштадту. Там увидел троих переругивавшихся мужичков, топтавшихся вокруг горки пустых мешков.

После плавного приземления, вернул себе видимость и направился к старым знакомым на разговор.

— Кацап, — донеслось со стороны фуфаек.

— Ещё раз кацапом обзовёте, я вам не такое ещё устрою, — пригрозил я для порядка, а потом поздоровался: — Здравия желаю, станичники.

— Так мы не по злобе. Ни-ни. Ни в одном глазу, — забормотали подчинённые, а Ольгович шагнул навстречу и поздоровался за руку.

— Здравствуй, благодетель. Как ты нас вчера на дирижабль погрузил, а потом ещё и выгрузил? — восхитился он пропущенным приключением.

— Пустяки. У меня помощники имеются, так я с ними, — приврал я слегка, имея в виду Кристалию и Димку.

— А мы застряли. Домой надо, а Кубань после дождей разлилась. Течение жуткое, поэтому лодку нанять не смогли. Тут заночуем. Может, на дирижабле нас до дома свезёшь, так мы сразу рассчитаемся за доставку капусты и за перелёт домой, — выговаривал Ольгович, а сам косился за мою спину.

«Дирижабль ищет. Святая наивность», — пожалел я Степана.

— Попозже. А сейчас расскажи про станицу. Мне мастер позарез нужен. Который по дереву или по доскам. В общем, и по мелким деревянным работам, и по крупным. Есть в станице такой или нет? — спрашивал я у Ольговича, а тот выпучил глаза в вечернее небо и остолбенел. — Не расстраивайся. Будешь сегодня дома, — начал я успокаивать агронома, как вдруг, над головой появилось что-то гигантское и затенило и меня, и закубанцев, и всю округу.

Я мигом присел от неожиданности, да так и остался на корточках, не решаясь обернуться и посмотреть, что же там наползло на нас сверху.

— Залазьте, — услышал Димкин голос и перепугался ещё больше.

Когда набрался храбрости и обернулся, увидел позади себя квадратный деревянный кузов, или, скорее, площадку метров пять на десять, не меньше, с трёх сторон оплетённую верёвками, вверх от которой уходили толстые канаты и уже в вышине крепились к бокам громадного сигарообразного дирижабля.

«Мать честная. Сподобился недоросль. Угнал дирижабль», — ошалел я от сюрприза, а станичники спокойно и деловито принялись грузить пустые мешки в кузов.

— Что творишь? — зашипел я на пилота. — А как рулишь? Как взлетаешь? — забеспокоился я, не увидев ни руля, ни других приспособлений для управления летающим монстром.

— А я почём знаю, — обиделся Димка. — У мира попросил дирижабль всем показать, вот она и состряпала.

— Получается, он ненастоящий? — ошарашило меня от озарения. — Я бы никогда до такого не додумался. Глаза бы отвёл, а вот так, строительством дирижаблей, ни-ни.

Я бы ещё долго причитал и ругался, но мужики доложили, что мешки погружены, и пора взлетать.

— Вези уже, — махнул я помощнику, и мы взмыли сначала вверх, потом прицелились на Фортштадт и поплыли над старицей, над песчаной косой, потом над Кубанью.

Все пассажиры заворожено следили за полётом и разглядывали родные места с высоты. Дивились красотам Кубани, совершенно не думая о мираже дирижабля над головой.

— Ты нас на поле. Туда, где капусту покупали. Не хочу всех станичников пугать твоим дирижаблем, — советовал я рулевому, а сам продолжал изумляться и добрым отношением Кристалии, и неугомонной дерзостью новоиспечённого помощника.