На один выстрел ценнее

Итерлюдия II

Особняк Фредо Хенликса возвышался над пригородом Арн-Маорда, словно чёрный обсидиановый исполин, вырвавшийся из недр планеты. Его монументальные стены, гладкие и без единого окна на нижних этажах, отливали холодным блеском, будто выточенные из цельного куска стекла, застывшего в вечной ночи. Строгие линии, идеальная симметрия, угловатая геометрия — всё в этом здании кричало о власти, холодной и непреклонной.

Квик-кар Хифдирта сарн Хуллы остановился у массивных ворот с тихим гудением двигателя, замедляясь, пока не замер совсем. Два охранника, неподвижные, как статуи, стояли по обе стороны входа. Красные лучи сканеров пробежались по машине, выхватывая из полумрака её очертания, и спустя миг ворота дрогнули. С глухим скрежетом металла они разошлись, открывая путь внутрь.

Хифдирт припарковал квик-кар на площадке из полированного камня, выбрался наружу и машинально поправил галстук, затянутый чуть туже, чем хотелось бы. Прохладный ветер коснулся лица. Он двинулся вперёд по дорожке, выложенной гладкими плитами, что блестели под тусклым светом фонарей. Внутренний двор встретил его строгой красотой: аккуратно подстриженная зелень, пронизанная тенями, и монолитные колонны, вырванные из древних руин, разбросанных по всей планете, возвышались среди неё. Сквозь листву мелькали силуэты — ещё охранники, едва различимые в своих тёмных доспехах, и боевые конструкты, чьи суставы тихо поскрипывали при каждом шаге.

Главный вход распахнулся перед ним, и Хифдирт шагнул в холл, больше похожий на храм, чем на жилое пространство. Чёрный мрамор пола отражал его фигуру, как зеркало, а стены из полированного стекла и витражей с абстрактными узорами играли светом, дробя его на тысячи осколков. Вдоль стен мерцали голографические полотна — живые картины, что менялись, подстраиваясь под дыхание и пульс смотрящего: то буря над пустыней, то силуэты танцующих фигур, растворяющихся в дымке. Хифдирт задержал взгляд на одном из них лишь на миг, но тут же отвёл глаза, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Он прошёл через узкие коридоры и наконец, массивные стеклянные двери впереди распахнулись, выпуская его во внутренний сад. Ночной ветер ударил в лицо, принеся терпкий аромат экзотических цветов — резкий, почти одурманивающий. Тёмные кроны деревьев сплетались над головой в плотный навес, отгораживая сад от любопытных глаз. Где-то журчал искусственный ручей, его мягкий шёпот сливался с шелестом листвы.

А посреди этого безмолвного великолепия возвышалась статуя. Огромная, высеченная из цельного каменного монолита, она царила над садом, подавляя всё вокруг своей холодной мощью. Хифдирт знал, чей лик запечатлён в этом камне, но не решился поднять взгляд.

Он остановился у края круглой мраморной площадки, что служила пьедесталом статуе, и склонил голову, чувствуя, как тишина давит на плечи. В тени, почти растворяясь в полумраке садовых фонарей, стоял Фредо Хенликс.

Высокий, с широкими плечами и осанкой, выдающей привычку повелевать, он казался частью этого места — таким же строгим и непреклонным. Его лицо, освещённое слабым светом, было резким, угловатым, а шрам, изломанный и глубокий, рассекал половину лица. В полумраке он выглядел ещё уродливее — грубый след ожога, который Хенликс не скрывал, а носил как знак, как вызов.

Хифдирт замер, не поднимая взгляда, и медленно опустился в низкий поклон.

— Господин, — голос его прозвучал тихо и с ноткой почтения, которого требовал этот человек.

Фредо Хенликс стоял неподвижно, его тёмные глаза были устремлены на статую. Свет садовых фонарей выхватывал резкие черты её каменного лица, отбрасывая длинные тени на мраморный круг. Ночной ветер шевелил листву, и в тишине сада его голос прозвучал низко, почти бархатно:

— Как продвигаются поиски?

Хифдирт сарн Хулла выпрямился, расправив плечи, но взгляд так и не поднял выше уровня груди господина. Руки за спиной сжались в кулаки.

— Хвастаться нечем, господин, — ответил он, стараясь держать голос ровным, хотя в горле першило от напряжения. — Но работа не стоит на месте. Мы удвоили усилия, бросили на поиски больше людей, техники — всё, что требуется.

Фредо слегка кивнул. Его шрам в полумраке казался живым — грубые борозды на лице шевельнулись, когда он чуть повернул голову.

— Я в вас не сомневаюсь, друг мой, — произнёс он мягко. — Однако время поджимает. Чем скорее мы закончим, тем быстрее наступит покой. Эта планета заслужила покой. Последняя козня Гроуле стоила нам слишком дорого. Впрочем, я не могу его в этом винить. Надеюсь, друг мой, вы скоро порадуете меня результатами.

Хифдирт кинвул.

— Я не подведу вас, господин, — выдавил он, склонив голову чуть ниже.

Фредо одобрительно качнул подбородком.

— А что с пешкой Игоды? Этот охотник за головами…

Хифдирт дернул головой.

— Я его недооценил, — признался он мрачно. — Он выскользнул из Тарнвейла живым.

Хенликс чуть повернулся, и свет фонаря скользнул по его лицу, высветив шрам в полной красе — уродливый, изломанный, как трещина в скале. Его бровь приподнялась, но голос остался спокойным:

— И сколько ему удалось узнать?

— Мой человек говорит, достаточно, чтобы обратить на вас внимание, господин, — Хифдирт говорил медленно, взвешивая каждое слово.

— Ну, вот видите, друг мой, чем обернулась ваша самодеятельность. Мой договор с Гроуле был скреплен под Её взором, — Фредо бросил на него взгляд. — А вы в своей излишней услужливости его нарушили.

— Не тревожьтесь, господин. В ближайшие дни мы завершим начатое в Тарнвейле. Чисто и без следов.

Фредо вдруг шагнул ближе, и тень его фигуры упала на Хифдирта. Тот невольно напрягся.

— Не трогайте охотника, — холодно произнес Хенликс.

Хифдирт моргнул, застыл, словно слова ударили его под дых. Он поднял взгляд — не на лицо господина, а чуть выше плеча, на тёмный силуэт статуи.

— Господин? — переспросил он, не веря ушам.

Фредо смотрел прямо на него, и в глубине его глаз мелькнула искра — холодная, почти насмешливая.

— Вы слышалb меня, — отрезал он.

Хифдирт замялся.

— Но… он знает слишком много, — осторожно начал он, стараясь не перейти грань. — Если он выложит всё Утвердителям…

Фредо чуть склонил голову набок, и в этот миг его шрам исказился, будто ожившая карта какого-то далёкого ада. В уголке губ мелькнула тень улыбки — едва заметной, но оттого ещё более зловещей.

— Пусть доложит, — сказал он, словно речь шла о пустяке. — Игода решил, что может играть с нами. Что ж, мы подыграем. Я уже распорядился, чтобы наши СМИ начали кампанию по их дискредитации. Скоро все услышат, что Утвердители потеряли контроль настолько, что зовут на помощь иномирных наёмников. Банды это почуют — станут наглее. Нащ храбрый Феникс, — он хлопнул Хифдирта по плечу, — со своими борцами за справедливость ударит ещё сильнее. Мы подкинем дров к разгорающееся пламя, люди сломаются, потеряют веру, — он сделал паузу, усмехнувшись, почти ласково. — И тогда всем понадобится помощь. Даже Утвердителям. А мы будем рядом, чтобы её дать.

Хифдирт слушал, чувствуя, как по спине ползёт холод. Он всё же решился возразить:

— И всё же, господин, я бы посоветовал убрать наёмника. Такие люди непредсказуемы.

Хенликс медленно поднял взгляд к статуе. Её каменные черты в полумраке казались живыми — строгие, властные, с лёгким намёком на презрение.

— Я ценю вашу заботу, друг мой, — произнёс он. — Но у неё свои планы на этого охотника.

Хифдирт замер. Его глаза невольно скользнули к статуе, и на миг ему почудилось, что пустые каменные зрачки шевельнулись, впились в него, прожигая насквозь. Сердце ухнуло в груди, и он поспешно опустил голову, пряча лицо в тени.

— Тогда… что мне прикажете делать, господин? — спросил он, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Фредо повернулся к нему спиной, глядя на журчащий ручей в глубине сада.

— Наблюдай, — бросил он коротко. — Пусть твой информатор следит за ним и не мешает. Пусть охотник продолжает расследование. Мы ещё извлечем свою пользу из него

Хифдирт кивнул, медленно.

— Как прикажете, господин.

— Ступай, друг мой, — добавил Хенликс, не оборачиваясь. — Работай.

Хифдирт отступил на шаг, низко поклонился, чувствуя, как взгляд статуи всё ещё давит на затылок. Развернувшись, он пошёл прочь

Фредо Хенликс стоял перед статуей, задрав голову к её каменному лику. Свет фонарей сада отражался в гладкой поверхности, высеченной с пугающей точностью, и тени играли на её чертах, придавая им иллюзию жизни. Он смотрел в эти пустые глаза — холодные, неподвижные, но будто пронизывающие его насквозь. Медленно, с тяжестью, которую не объяснить словами, он опустился на колени. Каменные плиты под ногами были ледяными, их холод пробирался сквозь ткань брюк, кусал кожу. Фредо сложил руки перед собой, пальцы переплелись в тугой узел, веки сомкнулись. Он приготовился.

Приготовился к боли.

Она всегда приходила — неизбежная, как восход солнца над равнинами Ивелия. Сначала это было лёгкое давление, словно чьи-то невидимые пальцы обхватили его череп, сжимая всё сильнее с каждым глухим ударом сердца. Потом — резкий укол, острый, как игла, вонзившаяся в основание затылка. А затем…

Затем началась настоящая мука.

Его тело дрогнуло, из горла вырвался сдавленный хрип — тихий, почти звериный. Боль расколола голову, будто раскалённый клинок вонзился в мозг, разрывая сознание на куски. Каждая клетка вспыхнула агонией, виски сжало раскалёнными тисками, позвоночник пронзило огнём, и тысячи невидимых нитей боли растеклись по нервам, выжигая всё на своём пути. Он стиснул зубы, но дрожь пробила его до костей.

Мир вокруг задрожал.

Каменные плиты под коленями завибрировали, отдаваясь гулом в суставах. Воздух стал густым, вязким, словно пропитался чем-то чужеродным, неосязаемым. Шелест ночного ветра стих, уступив место низкому, мерцающему гулу, который поднимался из-под земли, из самой пустоты. Фредо распахнул глаза. Сад исчез.

Вокруг него тьма.

Вязкая, удушливая, она обволакивала его, тянула вниз, растворяла границы реальности. Пространство вокруг дрожало, менялось, дышало — бесконечное и пугающее своей живой пустотой.

И тогда из этой бездны явилась Она.

Её фигура соткалась из мрака, словно ночь сама приняла форму. Чернильно-чёрные волосы струились водопадом, ниспадая на плечи, сливаясь с мантией. Кожа — белая, почти светящаяся в этом хаосе, — была подобна фарфору.

Фредо открыл рот, пытаясь заговорить, но голос утонул в этой мёртвой тишине, будто его горло сжала невидимая рука. Он задохнулся от собственного молчания.

Она взглянула на него.

Её глаза… Это была бездна — два бездонных провала, где клубились тени древности, ужаса, бесконечности. Они затягивали, пожирали, и Фредо почувствовал, как его разум тонет в них, как воля растворяется под этим взглядом. Холодные, неосязаемые пальцы коснулись его лица — скользнули по линии челюсти, прошлись по вискам, оставляя за собой ледяной след. Он не мог шевельнуться, не мог дышать, сердце билось в груди, как пойманная птица.

А потом Она заговорила.

Голос её был глубоким, проникающим, словно эхо из глубин земли, и каждое слово отпечатывалось в его сознании:

— Мой избранник…

Фредо вздрогнул, но не от боли. Эти слова — то, чего он ждал, чего жаждал всем своим израненным существом — разлились по нему тёплым светом, смывая агонию. Он опустил голову, чувствуя, как тьма вокруг сгущается, обнимает его, и впервые за долгое время он не чувствовал себя одиноким.