Резидент КГБ. Том 1

Глава 19

Утром меня ждали новости, и новость хорошая проявила себя сразу. В почтовом ящике обнаружился религиозный журнал-брошюра — такие разносили иногда по домам датские иеговисты. Но этот бросили туда не приставучие проповедники. На десятой странице там имелась едва заметная карандашная надпись. Ирина Гордиевская вызывала меня на срочную встречу.

Она ждала меня на старом условленном месте, в сквере возле посольства. Я подобрал её, и мы отъехали на ближайшую тихую улицу.

Ирина стала рассказывать, как только села в машину. Вчера её муж встречался с генерал-майором Калугиным. Происходило это у них дома. То-то, подумалось мне, шторы в гордиевской квартире были весь вечер плотно завешены. Ирина немного посидела с ними, для приличия, и ушла в свою комнату. А потом несколько раз тихонько прокрадывалась обратно в коридор — и сумела кое-что подслушать.

Она не всё разобрала, говорили они больше тихо. Но из её рассказа я понял многое.

Гордиевский пребывает в панике. Ему не нравится, что о его работе на англичан знает генерал-майор Калугин — пусть тот и сам американский агент. Ещё Гордиевский уверен, что Кисляк наговорит на него столько, что хватит на два расстрела. И порывается сбежать к англичанам.

Калугин, как мог, пытался Гордиевского успокоить и от побега отговорить. Мне это было понятно: ему Гордиевский нужен здесь, в системе КГБ, как часть предательской структуры. Англичанам, кстати, он тоже куда более ценен как действующий агент, а не перебежчик. Но если он прискачет в их посольство в открытую, поставив перед фактом, они вынуждены будут его принять, чтобы поиметь напоследок пропагандистский эффект.

Генерал-майор уверял, что Кисляка уже убедили говорить правильные вещи. И всю вину за утечку Кисляк возьмёт на себя. Потом они придумают, как вывести из-под удара и его.

«А за Смирнова не беспокойся, его мы уберём», — это Ирина расслышала вполне отчётливо.

— Они хотят вас убить, — прошептала она, и из глаз её брызнули слёзы.

— Нет, — бросился я успокаивать свою собеседницу. — Конечно, нет. Речь идёт не об убийстве.

Я и в самом деле считал, что убивать меня они не станут. Если в резидентуре чередой пойдут разоблачения вражеских агентов и непонятная гибель сотрудников, на карьере Гордиевского как руководителя это может поставить крест. И никакие группировки могут не помочь. Скорее, они попытаются перевести меня в другое место. И вот там уже… Но это мы ещё посмотрим, кто кого.

К чему пришли в своём разговоре два предателя, подслушать у Ирины не получилось. Но она и так сильно помогла, и я был ей бесконечно благодарен.

Я завёз Ирину обратно в сквер и поехал к посольству. Поставив машину на ближней улице, я решил вернуться в тот же сквер уже пешком. Когда я там ездил, поблизости вертелся один бездомный в равной куртке и облысевшей ондатровой шапке. В Копенгагене хватало бездомных (привет, «Международная панорама» и её ведущий Генрих Боровик), но этот показался мне каким-то подозрительным. Наверное, это сказались усталость и лёгкая профессиональная паранойя.

Бездомный из-под деревьев сквера куда-то ушкандыбал, зато я встретил кое-кого другого. Это был Леонардо. Он брёл там задумчивый и как будто потерянный. А увидев меня, шарахнулся и едва не рванул наутёк.

— Эй, что с тобой? — удивился я. — Ты чего тут бродишь, приходил к кому-то?

Леонардо часто заморгал, словно что-то вспоминая. Потом закивал так, что с головы чуть не слетела меховая фуражка:

— Приходил, приходил! Конечно к тебе, Ник. К кому мне ещё здесь приходить.

Тут у меня случился момент предвидения: внезапно я понял, что Леонардо скажет в следующую секунду. И ошибки не произошло.

— У тебя получилось продать мой кофе, Ник? — спросил он. — Пожалуйста, скажи, что получилось. Ты говорил, что у тебя есть идеи…

Мне стало немного стыдно. Про этот чёртов кофе за прошедшие дни я не вспоминал ни разу. Голова постоянно была занята чем-то другим.

— Я постараюсь, — сказал я. — Обязательно. Как только разберусь тут с некоторыми делами.

Леонардо вздохнул и понуро побрёл вдаль по аллее.

Похоже, генерал-майор Калугин нашёл нужные слова и аргументы, и Гордиевский к англичанам пока не сбежал. Он сидел на своём обычном месте во главе длинного стола в зале собраний резидентуры. И оглашал нам выводы улетевшего в Москву Калугина о нашей работе. В целом и конкретно по персоналиям.

Перед нами на столе лежали листы с отпечатанным на пишущей машинке текстом. То, что говорил сейчас Гордиевский, было развёрнутой версией этого конспекта.

В первую очередь речь зашла о Сергее Кисляке.

— Увидев внешний лоск капитализма, поддавшись фальшивому и ядовитому обаянию красивой жизни эксплуататоров, наш молодой товарищ забыл присягу и встал на путь сотрудничества с врагами социализма. Мы не смогли вовремя разглядеть зреющие в нём зёрна предательства. Это наша общая вина.

Да, Кисляка отозвали. Уезжая, Калугин с помощниками уже забрали его с собой в Москву. Мой главный свидетель оказался в лапах врага. Удастся ли Бережному и тем, кто стоит за ним, в случае чего выцарапать его оттуда, это теперь большой вопрос.

Такой была первая из плохих для меня новостей.

— Какое-то, пусть непродолжительное время, среди нас действовал агент врага — продолжал Гордиевский. — Какой ущерб он успел нанести, ещё предстоит выяснить. То, что мы позволили этому произойти — минус нам всем.

В отчёте Калугина, я заметил, этот момент был представлен в несколько другом свете. Там бдительный глава резидентуры лично выявлял предателя в самом начале его вредоносной деятельности. И удостаивался за это положительных начальственных формулировок.

Общую результативность резидентуры Калугин оценил двояко. Подполковник Гордиевский в его отчёте представал умелым руководителем. Также инспектор отметил его отличные показатели как разведчика. Последний вывод Калугина основывался на обилии добываемой Гордиевским информации. Действительно, англичане щедро подбрасывали Гордиевскому разного рода сведения, политические, военные и прочие. Эти материалы иногда выглядели впечатляюще, но по сути вреда безопасности Дании, Великобритании и натовскому блоку не наносили. Я вспомнил, сами они называли это «цыплячьим кормом».

Пеняева и пару человек из его компании Калугин тоже похвалил, но куда сдержаннее. Также, не без некоторых оговорок, в целом положительной оценки удостоился Вася Кругляев. Остальные, по его мнению, оказались ни рыба ни мясо. Лапидус был аналитик, его Калугин не трогал, проверка касалась больше оперативных работников.

В отчёте Калугина всё выглядело так, как будто толковому начальнику достался посредственный, безынициативный и бездарный коллектив. Профессионально слабый и беззубый. Или с одним зубом, да и тот — Пеняев.

Ну а меня проверяющий генерал-майор Калугин просто размазал по поверхности и сравнял с тем, с чем в подобных случаях обычно равняют. Добытую майором за долгое время информацию он критиковал и обесценивал. Вербовки представлял незначимыми или вообще сомнительными, похожими на подставу от противника. Активность майорских действий считал вредными с точки зрения конспирации.

Отсутствие стратегического подхода к работе… Неспособность концентрироваться на приоритетных задачах… Неумение анализировать ситуацию и делать правильные выводы… Ничтожная эффективность при значительном риске выявления… Имитация активности… Эти фразы вколачивались в отчёт, как гвозди в гроб моих карьерных перспектив.

Калугин был умелым кабинетным бойцом и знал, какие применять формулировки. Административным языком он владел на высоком уровне.

Я понимал, что это писал враг. И представлял, для чего он это делает. И всё равно внутри растекалась горечь. Особенно обидно было за майора Смирнова.

— Вынужден с сожалением сообщить, — произнёс Гордиевский скучным голосом, — что работу майора Смирнова инспекционная группа оценила как неудовлетворительную. Какие это будет иметь последствия, станет известно в ближайшее время.

После этих слов в зале повисла тишина.

В этой тишине заёрзал и заскрипел стулом мой товарищ Вася.

— Это несправедливая оценка! — бросился он на мою защиту. — Майор Смирнов хороший работник. Он смелый, инициативный оперативник. Если его решат заменить, это критически ослабит наш отдел. Я категорически против.

Доктор Лапидус пробормотал что-то в Васину и мою поддержку.

— Назначение и перевод личного состава, — ответил на это Гордиевский, — это компетенция вышестоящего руководства. Кого менять, а кого нет, будет решаться не здесь.

Вася пробурчал о некомпетентности проверяющих и мрачно уставился в стену.

А для меня стало понятно, что всё уже решено.

Итак, ситуация складывалась паршивая. Моего единственного свидетеля увезли на Родину. Самого меня со дня на день отзовут туда же. Там меня, вполне вероятно, попытаются ликвидировать, но думал я сейчас не об этом.

Гордиевский в результате инспекции укрепился на своём месте. В моей реальности его перевели в Москву в 1978 году, а через два года направили в лондонскую резидентуру. И вряд ли это было для него просто удачным совпадением. Там он развернулся вовсю. Пять лет британское направление нашей разведки работало под полным контролем англичан. Немалый ущерб наверняка ощутили на себе и другие. В Лондоне Гордиевский едва не получил должность резидента — его разоблачили в самый последний момент благодаря информации от высокопоставленного «крота» из ЦРУ.

В этой, новой реальности течение событий из-за моего воздействия несколько поменялось. Но в лучшую ли сторону? Это был хороший вопрос. Может, теперь продвижение Гордиевского вверх получится более стремительным. В этом ему есть кому помочь. А вот помешать кроме меня никто и не сможет. А если меня сошлют куда-нибудь к чёртям на кулички или вообще грохнут, тогда он попрёт к цели совсем без помех.

Меня снова охватили сомнения. Может, мой долг — задушить гада. И сделать это в самое ближайшее время.

Я стал обдумывать эту мысль. Зайду к нему, сделаю всё без шума, исполню приговор из будущего. И сразу поеду на квартиру. Быстро соберу вещи и рвану из Копенгагена. Залягу на дно… не обязательно в Брюгге, места найдутся. Отлежусь там, на дне. Потом сделаю себе новые документы, память майора подскажет, к кому обратиться. И смотаюсь из Дании прочь. В Латинскую Америку, в Восточную Азию, в ЮАР — куда-нибудь. Возможно, подвергну лицо небольшой пластической операции. Буду считать свою миссию выполненной и стану жить в своё удовольствие. Семидесятые и даже восьмидесятые это хорошее время. Заработаю денег. Прикуплю акции Майкрософт и другие всякие, иногда буду заниматься спортивными ставками.

А если покоя и радости мне это не принесёт… Ну потому что знаю я себя… Тогда попробую повлиять на происходящее с мире. Затешусь, пользуясь знанием будущего, в окружение какого-нибудь миллиардера. Или, в крайнем случае, пойду сдамся в ЦРУ. Выставлю себя беглецом от режима, попрошусь в ряды. А там уже…

Так думал я, глядя в пасмурное копенгагенское небо и потягивая сигарету у задней стены здания резидентуры. И сам понимал, что вот это последнее, о спасении страны СССР из-за границы — чушь и самообман. Нет, действовать надо здесь, пребывая офицером КГБ, а не каким-то беглым охламоном.

Подошёл Василий, попросил сигарету. Лицо его было хмурым.

— Спасибо, Вася, что…

— Слышал про Кисляка? — перебил он.

— Да не глухой же, слышал, отозвали.

— Я не про то.

И Вася рассказал мне, что Кисляк убит. Его застрелили в Москве, когда доставляли из аэропорта на Лубянку. При попытке к бегству.

Я заметил, что сигарета жжёт мне пальцы, и отбросил окурок в сторону.

Вася молчал и ковырял ботинком землю. Тогда я рассказал ему о своей операции против англичан. О роли в ней Кисляка, об особенностях служебных отношений Кисляка и Гордиевского.

— Теперь ты веришь тому, о чём я тебе говорил раньше? Понимаешь, кто «крыса»?

Вася уставил в меня замученный взгляд.

— Я уже не знаю, что думать и кому верить, — сказал он, развернулся и побрёл вдоль стены.

Из груди у меня вырвался тяжёлый вздох.

События пустились в галоп, и мне, пожалуй, стоило поговорить с Бережным.

Рядом с кабинетом посла пахло свежезаваренным кофе. Я подошёл к комнате защищённой связи и попросил дежурного офицера доложить послу о моей просьбе воспользоваться телефоном.

— Приказано никого не допускать, — ответил он.

— У меня срочный и важный разговор.

— Связь не работает, — сказал дежурный, глядя в сторону.

Настаивать я не стал. Всё было понятно: я здесь был уже никто. Меня списали со счетов.

После всех новостей мне требовалось побыть одному. Я вышел за ворота и вдоль высокой посольской стены побрёл все в тот же сквер. Уселся там на лавку.

Но пребывание в одиночестве, особенно когда этого очень хочется, слишком большая роскошь. Так обстояло в 2025-м, так было и в здешнем 1977-м. Не успел я и нагреть промороженные деревяшки скамейки, когда позади деревьев возникла мужская фигура. Человек подходил, шоркая ботинками по бетонной дорожке. Поля шляпы прикрывали лицо, но я узнал его. Это был колумбийский гангстер, тот которого я зашвырнул в канал вслед за его боссом.

Я почувствовал, что челюсти мои сжимаются так, что чуть не сводит скулы. Чего ещё им нужно? Почему этот усач припёрся сюда?

Под моим взглядом визитёр резко остановился, как будто налетел на невидимую преграду. Его даже немного качнуло назад.

— Сиди на месте, русский, — проговорил, он подбадривая сам себя, хотя я и не думал подниматься. — И руки свои держи на виду.

Я молчал, мрачно ожидая, что будет дальше. Ситуация подразумевала, что этот карикатурный бандит появился здесь не для того, чтобы просто поглазеть на меня и раствориться в воздухе, как дым от сигареты с марихуаной.

— Ты очень оскорбил нашего патрона, Карлоса Монтеро, русский, — перешёл усатый к сути. — Я много думал, но я так и не понял, зачем ты это сделал. Не исключено, что ты просто идиот.

Произнеси это, он поспешно пощупал себя сбоку за пальто — проверял, на месте ли то, что он там носит. Потом продолжил говорить.

— Он вряд ли простил бы такое, даже если бы ты ударил его наедине, без свидетелей. А вот так, как это случилось вчера…

Вчера? Я решил, что бандит что-то перепутал. Потом понял: да нет, всё правильно. Надо же, сколько всякого может утрамбоваться в один-два дня.

А он между тем бубнил дальше.

— Теперь ты должен прийти к нему и ответить за свои слова. Карлос Монтеро даёт слово, что не будет тебя истязать и ты умрёшь быстро. То, что ты из Кей-Джи-Би, уже не имеет значения. Он просто обязан смыть оскорбление твоей кровью, понимаешь? Иначе он перестанет быть патроном.

Ты смотри, какие щепетильные, подумал я устало.

— Почему бы ему не прийти ко мне самому? — спросил я.

— Нет, прийти должен ты. И прийти один. Потому что если ты не придёшь, мы убьём твою женщину.

От такого поворота я немного опешил. Тут гангстер решил уточнить, какая именно женщина имеется в виду, что оказалось вовсе не лишним. Он вытащил из кармана и показав мне фотографию. Там была запечатлена Ирина Гордиевская. Снимок был сделан здесь же, в сквере — сегодня, когда она выходила из моей машины. Не зря, значит, тот крутившийся поблизости бездомный мне не понравился.

То, что на фото была Ирина, проясняло дело. Если бы там оказалась некая неизвестная мне пассия майора, всё бы в край запуталось.

Бандит взглянул на фото, и губы его сложились в циничную ухмылку. Вот это было уже лишнее. Я почувствовал, как ноги сами поднимают меня с лавки. В груди заклокотала нарастающая ярость. Она лезла из меня наружу, и я сдерживал её, запихивал обратно чуть не руками.

Я уже видел, как подлетаю к этому несчастному, рву из его дрожащих рук пистолет, выбиваю рукоятью ему зубы, ломаю нос, отшвыриваю мычащее тело под лавку…

Он, судя по всему, тоже каким-то образом тоже ухитрился всё это увидеть. Поэтому проворно поднялся и пошагал туда, откуда недавно появился. Прошагал он, правда, всего шага три-четыре — а потом перешёл на бег. И бежал он очень здорово. Он бежал так, что мои вчерашние вечерние эфиопы не постыдились бы принять его в свою скоростную компанию.

«Беги, беги», — подумал я.

И с этой мыслью в голове замер, подобно статуе.

Замер я не просто так. Я боялся спугнуть другую мелькнувшую в голове мысль. Она была очень перспективной.