Резидент КГБ. Том 1

Глава 26

На город падал холодный зимний вечер. Огни витрин и свет фонарей отражались в неподвижной воде каналов. За окном машины проплывали ограды мостов, светофоры, автомобили и спешащие по своим делам люди.

Я с удивлением понял, что успел привыкнуть к этим улицам, к их игрушечным старинным дворцам, разноцветным домам, прудам с лебедями, потемневшим от времени статуям и киоскам с сосисками в тесте. К машинам в стиле ретро, к звенящим издалека трамваям и даже к бестолковым велосипедистам. Успел не только привыкнуть, но даже немного и прикипеть душой. Расставаться будет жаль.

Не прощаюсь ли я уже сейчас со всем этим? — мелькнула тревожная мысль. Там, куда я еду, можно запросто получить пулю, а то и не одну. Или оказаться в лапах джентльменов с соседних туманных островов, что будет, возможно, ещё и похуже пули. Не хотелось ни того, ни другого. Жить я тоже привык, за пятьдесят-то лет…

Нет, прочь тёмные мысли! Всё будет нормально. Делай, что должен, и будь что будет. Не знаю, кто сказал, но сказано очень правильно. Будем жить — а может, даже творить историю.

Справа потянулась набережная, местами подпёртая зданиями и зажатая заборами, местами широкая, как центральный проспект. Позади неё хмуро пенилось море. Рыбаки кутались в плащи, ждали, когда их натянутую леску дёрнет с морского дна плоская рыба камбала.

Клюнула ли на заброшенную мной удочку подлая английская рыбина? Схватила ли наживку?..

Интересно, как там сейчас мой товарищ, Василий Кругляев? — подумалось мне дальше. Васе в предстоящей операции отводилась важнейшая роль. И очень непростая. Он должен был пойти к Гордиевскому и убедить того, что он, Вася, и сам из этих. В смысле, тоже предатель. Только работает не на англичан, а на ЦРУ.

В доказательство Вася должен был упомянуть другого, уже известного Гордиевскому американского агента, генерала Олега Калугина. И передать от него указание: во что бы то ни стало помешать передаче украденных в Швеции секретных сведений о системе АВАКС. Сам факт предстоящего визита человека из Кёльна был англичанам уже известен. От Васи Гордиевский узнавал, что Калугин преуспел больше: ему удалось добыть сведения о времени и месте встречи. Передать эту информацию американцам генерал уже не успевал. Поэтому он приказал Васе раскрыться перед Гордиевским и поступить в распоряжение Гордиевского и его английских хозяев.

Получится ли у Васи убедить Гордиевского в своей работе на Калугина и ЦРУ — это был ключевой вопрос всей операции. Я надеялся, что получится. Всё же Вася не любитель, а кадровый и опытный работник Комитета. Правда, противостоял ему тоже не кто попало. А матёрый шпион, которому вот уже несколько лет удавалось под носом этого самого Комитета таскать англичанам всё, до чего только мог дотянуться. И который будет продолжать заниматься этим и дальше — если мы с Васей в его разоблачении не преуспеем.

Поверит или не поверит? Должен поверить. Сам факт того, что майору КГБ Василию Кругляеву известно о работе генерала Калугина на ЦРУ, а никаких громких арестов не происходит, должен убедить Гордиевского в том, что Вася говорит правду. А англичане, со своей стороны, получат подтверждение информации о встрече.

Дорога ушла от моря влево. По сторонам потянулись серые, затянутые вечерней мглой пейзажи промзоны. Постепенно стены, заборы и тускло освещённые прямоугольники зданий остались позади.

Фары выхватили из темноты знак, где имя города Копенгаген перечёркивала красная полоса.

А дальше меня поджидал сюрприз.

Фигура в полицейской форме выскочила как будто из ниоткуда. Полосатая палочка заплясала в воздухе, как злая, не отыскавшая себе зимнего укрытия пчела. Патрульный автомобиль приткнулся на обочине за кустами, тёмный и неприметный.

— Твою мать! — выругался я сквозь зубы.

Вот этого всего мне было сейчас категорически не нужно.

Я включил правый поворотник, притормозил и съехал на обочину. Специально протянул машину подальше. Остановился. Выходить не спешил. Было не исключено, что моя фотография лежит сейчас у копа в машине, рядом со стаканчиком кофе и датской народной булочкой под названием шпандауэр. И во всех других полицейских машинах такая фотография тоже лежит.

Полицейский опустил палочку и побрёл по обочине к моей машине. Походка его была решительная. Я подождал, пока он подойдёт поближе… А потом воткнул передачу и вдавил педаль в пол. Мерседес с рёвом рванул с места. Из-под колёс полетели грязь и щебень. Фигура в зеркале заднего вида заметалась, потом исчезла в темноте.

Уже через считанные секунды мрак позади меня взорвался миганием красного и синего. Надсадно взвыла сирена. Полицейский автомобиль вырулил на дорогу и устремился за мной в погоню.

В свете моих фар замелькали полоски разделительной полосы. Скоро они почти слились в одну размытую линию. Нужно было оторваться от преследователя, и побыстрее.

А вдруг это не случайная проверка? — обожгла меня тревожная мысль. Что, если в МИ-6 решили не действовать точечно, а устроить целую облаву? Маловероятно. И глупо. Однако в начальственных головах, случается, простреливает на самые удивительные идеи. И впереди, за ближайшим подъёмом, меня вполне может ожидать западня. Фура поперёк дороги, засевшие по сторонам автоматчики из элитного полицейского отряда… Я прикидывал варианты, но ботинок с педали газа убирать и не думал.

Машина преодолела подъём, даже немного оторвавшись от асфальта. Бум! — в салоне грохотнуло от контакта колёс с поверхностью. Впереди простиралось пустое тёмное шоссе, никаких засад там не наблюдалось.

Однако же настырный дорожный коп не отставал. А дорога здесь, как назло, пошла холмистая и извилистая. В повороты я входил с заносом, то и дело цепляя обочину. Полицейская сирена позади меня слышалась то тише, то громче, но вой её не замолкал ни на секунду.

Тут впереди обозначились красные огни. Там кто-то ехал по моей полосе. Скоро пришлось затормозить: я уткнулся в бампер легковушки, а перед ней двигались ещё две. Всех их собрал за собой высокий тихоходный фургон, он еле полз, а обгонять его на закрытых поворотах водители легковушек не решались.

Они не решались, а мне пришлось.

Оценив, что обочина недостаточно широка, я вдавил газ, крутанул руль и выскочил на встречную полосу. Обошёл легковые седаны. А когда поравнялся с фургоном, из-за изгиба дороги полыхнули фары. По закону подлости именно сейчас по пустынной вечерней дороге кто-то ехал.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как жать газ и надеяться проскочить. Фургон оглушительно засигналил и — спасибо водителю! — вильнул вправо. Я ушёл перед ним туда же, юркнув со встречки в последний момент. Фары выхватили из мелькания света и темноты искажённое испугом лицо человека во встречной машине.

Мерседес занесло, но это были уже мелочи. Я выровнял машину и прибавил скорости. На прямом участке вдавил газ на полную, стрелка спидометра ушла за 200 км/ч, дорога и бесснежная погода это позволяли. Мотор ревел ровно и уверенно. Не зря я взял в прокате автомобиль помощнее! Хорошая машина мерседес, по крайней мере, была в 1977 году. Вот в 2025-м не знаю — испортить можно что угодно.

Обогнал одну за одной пару легковушек, потом бортовой фермерский грузовик. Сбавив скорость, проехал через сонный посёлок. Полицейских там не было, только в одном месте тусовалась под фонарём нетрезвая молодёжь.

За посёлком дорога пошла лесом. Встречные машины здесь перестали попадаться совсем. Сзади никто не показывался — видимо, полицейский осознал бесполезность своей погони и повернул обратно. Он, конечно, мог связаться по рации с коллегами. Но нужный мне поворот был уже недалеко.

Шоссе пошло в гору. Опасаясь проскочить свой съезд, я сбавил ход. Вот он, неприметный просвет между деревьями, без обозначений и указателей. Мерседес съехал с асфальта и нырнул направо, на грунтовку.

По сторонам потянулись ряды высоких тёмных деревьев. Они тянули свои корявые ветви к самому лобовому стеклу. Впереди в свете фар виднелись только две извилистые колеи и чёрные стволы. Такая езда продолжалась минут двадцать. Потом я съехал в сторону, оставил машину среди деревьев и дальше потопал пешком.

Иссохшая палая листва зашуршала под ногами. Здесь пахло подмороженной прелостью и дубовой корой. Иногда в просвет между ветвями заглядывало пасмурное небо. В нём жёлтым пятном затерялась луна.

К своей цели, заброшенному лесному отелю, я вышел в стороне от дороги. Отыскал место, где одна заборная секция лежала на земле, давно поваленная ветром. Постоял, прислушиваясь. И, стараясь ступать бесшумно, направился к крыльцу.

Как только я оказался внутри, под крышей, меня схватили.

Всё шло по плану.

— Вы же ничего не понимаете, — звучал под тёмными обшарпанными сводами отельного фойе приглушённый голос Гордиевского, — ты и такие, как ты. Вы не видите, в каком тупике находится наша несчастная страна. Социалистическая система абсолютно неэффективна! За шестьдесят лет это стало очевидно. Люди у нас просто не знают, что можно жить по-другому. Свободно и в достатке. Как здесь, в Дании. Как в остальной нормальной Европе, как на Британских островах.

За его спиной маячили два высоких англичанина с пистолетами.

Мне подумалось, что это в некотором роде символично. Когда кто-то из своих начинает с пеной у рта доказывать, как мы в России неправильно живём, стоит тут же проверить, не притаилась ли позади него пронырливая англосаксонская морда. Хотя и бескорыстных дураков тоже хватает.

Гордиевский, однако, дураком не был. Он был лицемерной и лживой продажной шкурой. Причём лгал он, как мне казалось, в том числе и самому себе.

— Репрессии… Сталинские лагеря… Железный занавес… — сыпались на меня его аргументы, в то время свежие, но на меня давно уже не действующие. — Ввод войск в Чехословакию… Права человека… Дефицит… Всеобщая уравниловка…

Он как будто не мог остановиться. Словно внутри него исходила конвульсиями обитавшая когда-то в его душе совесть. Наверное, необходимость сдавать своего земляка и сослуживца английской разведке непосредственно, глядя глаза в глаза, гальванизировала это его отмершее свойство. Гордиевский как будто оправдывался передо мной. А может, перед самим собой. Или предатель рассчитывал переубедить меня, завербовать, перетянуть на свою сторону?

Я терпеливо слушал и изредка позвякивал наручниками.

— Тоталитарная власть ведёт страну в тупик, — вещал он, восседая на стуле напротив меня. — Мы живём по устаревшим догмам, которые не прошли проверку временем. Особенно это заметно отсюда, из-за границы, когда есть возможность сравнить.

Англичане молчаливо переглядывались. Им двоим было всё равно, что там болтает этот предавший своих русский. Они были просто исполнители, убийцы на службе Её Величества. Третий такой же сидел на втором этаже, вёл наблюдение. Английская разведка МИ-6 прислала сюда всего троих, но это были отборные головорезы. Одного я узнал, с ним я уже сталкивался на той подставной квартире, и там мы друг друга изрядно потрепали. Он участвовал в убийстве доктора Лапидуса. А может, воткнул тому нож в грудь своими собственными руками.

Все здесь ждали человека из Кёльна. Человек из Кёльна задерживался.

Гордиевский что-то проговорил о свободе и демократии.

— Видел бы ты эту демократию, — я зло усмехнулся, не выдержав всё-таки натиска его излияний.

— Что? — не расслышал он.

Нахмурился, сбившись с мысли.

— Ну ты же видишь, как живут здесь и как живут у нас, — продолжил он, решив, видимо, что высокие материи свободы и демократии такому сиволапому валенку как я, то есть майор Смирнов, недоступны. — Разница заметна всякому.

— Конечно заметна, — согласился я. — У нас под мостами в картонных коробках не ночуют. И не делят районы на безопасные и такие, куда лучше не соваться. И от ночных кошмаров о безработице никто не просыпается. И к врачам идут, не боясь, что после этого похода будет месяц не на что жить.

Я мог продолжать, но не стал.

Гордиевский отмахнулся от моих слов, как от чего-то несущественного. Посмотрел на меня, во взгляде отчётливо проскользнуло высокомерие.

— Я знал, что ты не поймёшь, — он махнул рукой. — Мы говорим на разных языках. Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Я себя предателем не считаю. Я пошёл на этот шаг потому, что вижу необходимым бороться с системой. Ради страны. Ради людей, что живут там, забитые и обманутые. Им нужно помочь освободиться.

Он горделиво выпятил подбородок. Наверное, видел себя новым Герценом. Случай был показательным. Сидевший напротив меня человек мнил себя лучше, выше, культурнее других. Считал себя высокодуховной личностью, недооценённой окружающим быдлом. А на самом деле был крысой, предателем, уродом в своей семье.

Господи, и вот этот тщится помогать народу… Тому народу, который на самом деле презирает.

— Доктору Лапидусу вы помогли здорово, — бросил я ему в лицо.

Одухотворённость схлынула с его физиономии, как будто кто-то нажал на кнопку смыва. Глаза, только что горевшие риторическим вдохновением, испуганно забегали.

— Я не хотел этого… Я был против, меня не послушали.

Быть причастным к кровавому убийству ему явно не хотелось.

Он что-то заговорил о неизбежности жертв. О том, что это неприятно, но что будущее торжество свободы того стоит. Смотреть на него и слушать всё это было брезгливо.

— Давай не надо рассказывать мне про идеи и про убеждения, — прервал я, прихлопнув ладонями по пыльной поверхности стола. — Я знаю, что ты берёшь за своё предательство деньги. А ещё мне известно, как началось твоя вот эта, — я с иронией указал на скучающих английских мордоворотов, — борьба с режимом. Ты тут заливаешься про идеалы, а по факту полиция приняла тебя без штанов в шведском борделе. На том тебя и завербовали.

Луна вылезла из прорехи в облаках и осветила своим бледным сиянием находящихся в комнате. Лицо Гордиевского, что до этого терялось в сумраке, прорисовалось ясно и отчётливо. На лице этом отразились лихорадочные мысли предателя.

Эти сведения не казались мне достоверными на сто процентов, обиженные коллеги могли после его бегства многое присочинить. Да и в интернете чего только не напишут. Но тут я понял, что попал в самое яблочко.

— Откуда ты узнал? — проговорил он, в голосе сквозила растерянность и досада. — Это, а ещё о томике Шекспира…

— Путём агентурной работы, — отрезал я.

Говорить с ним не было никакого смысла. Скоро всё решится. А дальше… Дальше, через время, с ним будут беседовать другие люди. Вооружённые шприцами со специальным веществом — которое сделает разговорчивым всякого. А потом с ним поговорит прокурор. И беседа эта будет односторонней.

Или же всё сложится по-другому. И вооружённые злой фармакологией люди с продолговатыми англосаксонскими лицами будут говорить уже со мной. Вот в этом направлении думать мне не хотелось.

— Ничего, позже всё расскажешь, — свернул глазами Гордиевский, лишний раз подтверждая мои тревожные мысли.

Он подался вперёд и уставился на меня, пристально и недобро.

— Сейчас, когда будем брать агента, — процедил он сквозь зубы, — не вздумай даже рыпнуться. В случае чего тебя положат первым. Такой у этих людей приказ.

«Эти люди» взглянули на меня, как будто уже прицеливались из своих пистолетов крупного калибра. В их застывших фигурах мне почудилось нетерпение. Кажется, они поняли, о чём идёт речь.

— Постарайся нас не провоцировать, — мрачно произнёс один, естественно, по-английски. — Здесь, недалеко от дома, мы стараемся делать работу чисто. Здесь всё-таки не Африка и не Пакистан.

Он неприятно ухмыльнулся.

— Но в случае чего, — добавил второй, — мы можем и так, как в Африке и Пакистане. На самом деле оно везде одинаково. Надо только получше заметать следы.

Это был тот, с кем я уже пересекался. На его широкой морде ещё остались следы нашей встречи. И он наверняка догадывался, что случилось с его коллегами на колумбийском корабле. Было вполне понятно, что он пристрелит меня, только дай я ему малейший повод. А может, повода ему для этого и не понадобится.

Со стороны лестничного проёма послышались быстрые шаги, оттуда высунулся третий англичанин.

— Кто-то подъехал! — сообщил он. — Машину оставил на дальнем повороте. Один человек, движется сюда, будет минут через пять.

Принеся эту новость, дозорный побежал назад, наблюдать дальше.

Британские специалисты по «мокрым» делам спокойно переглянулись. И отправились занимать места по обе стороны от входных дверей.

Гордиевский достал из-за пояса пистолет. Лязгнул затвором, отправляя в ствол патрон.

— Не дёргайся, и всем будет лучше, — проговорил он; теперь луна за окном спряталась в облаках, и лицо его окутывало сумраком. — Посидишь в тюрьме, здесь или на Британских островах. Вряд ли это получится долго. Потом вернёшься домой. Будешь работать в Конторе дальше, учить курсантов, как правильно обнаруживать «хвост» и закладывать тайники. И этого кёльнского деятеля тоже на кого-нибудь обменяют.

Так говорил, подавшись ко мне через стол, предатель Гордиевский. Конечно же, он врал. Он говорил, и от него в ноздри мне разило страхом. Я понял, чем пахнет страх: смесью сигаретного дыма, дорогого одеколона и мужского испуганного пота. Обонять этот коктейль было довольно гадостно.

Он отошёл и укрылся за высокой тумбой.

Я остался сидеть за столом. Наручники с меня не сняли, зря я на это надеялся. Но ничего, осуществить задуманное они мне помешать не должны.

И вот через окна с треснутыми стёклами с улицы донеслись звуки. Сначала поблизости хрустнула ветка. А потом по усыпанной перемёрзшими листьями земле зашуршали, приближаясь к зданию, осторожные шаги.

Всё продолжало происходить согласно плану.