Резидент КГБ. Том 1

Глава 5

Конечно, я знал о том, кто такой Олег Гордиевский. И раньше о нём слышал. А не так давно там, в будущем времени и прошлой жизни, пришлось даже написать об этом персонаже целую статью.

Родился он в самой что ни на есть благонадёжной семье. Отец его служил в НКВД и честно отработал в этом менявшем свои названия ведомстве до самой пенсии. Брат пошёл по стопам отца и даже пробился в элиту советской внешней разведки, стал разведчиком-нелегалом.

И вот в такой семье…

Отцу и брату в определённой степени повезло, они о художествах своего ближайшего родственника так и не узнали. Отец успел скончаться по возрасту, брат же, пребывая на задании где-то в азиатских джунглях, погиб от внезапной тропической болезни.

Олегу, в отличие от брата, достались для службы места куда более благополучные и комфортабельные. Скандинавские страны, потом Великобритания — там люди от эпидемий не умирали. Однако советского человека Олега Гордиевского скосил во время его пребывания на Западе другой недуг. Тоже, как оказалось, весьма опасный. Он захотел для себя красивой жизни в «капиталистическом раю». А если присяга и служба своей стране стали для этого препятствием, что ж…

Нет — потом, переметнувшись к противнику и сдав всех, о ком ему было известно, он стал рассказывать о своих давно лелеемых демократических воззрениях. Это было понятно: не скажешь ведь правду о том, что продал страну и товарищей за фунты стерлингов.

Самым примечательным в истории Гордиевского был побег из СССР, когда его, попавшего-таки под подозрение, отозвали из Лондона, якобы для утверждения на роль резидента. Тогда он как-то умудрился вырваться за границу и всплыл уже в Англии. Подробности я помнил не все, но сам этот эпизод вызывал особенно много вопросов.

И вот он сидел здесь, во главе стола. Давно уже завербованный англичанами и поставивший своё предательство, что называется, на поток. И успевший дослужиться до должности фактического главы датской резидентуры. Да и почему бы не дослужиться, если государство Дания, послушное настойчивым просьбам своих английских союзников, то и дело объявляет персонами нон-грата и высылает из страны советских дипломатов. И такими дипломатами, как нарочно, постоянно оказываются разведчики, которые могли бы составить Гордиевскому конкуренцию по службе.

Огорошенный таким поворотом, я кое-как досидел до конца собрания. Когда оно, наконец, завершилось и все расходились, Гордиевский бросил на меня мимолётный, но внимательный взгляд. Пересиливая себя, я кивнул и выдавил для своего заступника благодарную усмешку.

Участникам «шведского похода» было предложено отправляться по домам, отдохнуть после вчерашнего. Кисляк сразу куда-то умотал. Мы с Васей молча вышли с территории посольства и побрели вдоль старинных кладбищенских оградок, что помнили, наверное, ещё писателя Андерсена. Мысли мои, правда, сейчас занимал другой сказочник. Тот, который десять минут назад рассказывал о том, что провалы это не страшно, а неудачи, в общем-то, нормальная вещь. Если знать, на кого он работает на самом деле, то такие его рассуждения были вполне понятны.

Поразмыслив ещё немного в эту сторону, я вдруг кое-что понял. Так это же отлично, что здесь оказался этот иуда. Такое совпадения закономерно подводило меня к мысли о том, что, может, меня зашвырнуло сюда не случайно. Что я должен его разоблачить, остановить. Вспомнив всё, что знаю о предателе Гордиевском и его делах, я смогу это сделать. А опыт и сноровка майора Смирнова мне в этом деле помогут.

Эти мысли меня взволновали и приободрили.

Не то чтобы произошедшее со мной, моё пребывание здесь, в этом месте и времени, получило своё объяснение. Чудеса, может, и не должны объясняться, подробно растолковывать свои таинства — на то они и чудеса.

Нет, теперь у меня было нечто получше.

Я обрёл идею и цель.

Вчера мы оба, и я, и Вася, насиделись за рулём до отвращения и до онемения задниц. Так что утром, не сговариваясь, пришли в посольство пешком. Таким же способом брели мы теперь и обратно, ступая по улице с непростым названием Кристианиагаде. До моей квартиры отсюда было минут двадцать быстрым шагом. Вася жил в той же стороне, не совсем рядом со мной, но пока что нам было по пути.

В спину поддувал прохладный ветер с залива, зимнее солнце светило, но не грело. Я потянулся к воротнику и тут вспомнил: воротник поднимать нельзя, инструкция. Нельзя ходить с поднятым воротником, также под запретом неактуальные сейчас, по зиме, шляпы и тёмные очки. Ещё запрещается подозрительно озираться через плечо. В общем, нельзя быть похожим на шпионов, как их показывают в кино и как их вслед за фильмами представляют себе широкие обывательские массы. Пожалуй, в этих служебных рекомендациях имелся смысл.

Всё это были мысли и умозаключения Николая, майора Смирнова. Я вдруг понял, что каждый раз, когда одна из этих чужих мыслей всплывает в голове, я этого подсознательно пугаюсь. И, возможно, часть из них неосознанно блокирую. Это было неправильно, я решил для себя постараться и перестать так делать.

Прошли мимо конной статуи какого-то короля, их здесь хватало — и статуй, и королей. Голуби не пожалели ни самого каменного монарха, ни его верного коня. Под мостом через упрятанную в бетон реку шевелилась тёмная вода. Не представляя, о чём говорить, и опасаясь ляпнуть что-нибудь неподходящее, я молчал. Вася тоже безмолвствовал, погружённый в какие-то свои размышления.

Дальше мы ступили под деревья места с названием Фелледпарк. Замечательная территория, множество укромных уголков, отличных возможностей для того, чтобы организовать тайники. И всё пропадает впустую — слишком близок этот парк к посольству, и никаких тайников здесь устраивать нельзя. Мысль, конечно, принадлежала майору, и я принял её радостно и гостеприимно.

Парк этот был по размерам немаленький, но наш путь пересёк его только слегка, по касательной. Выйдя из-под деревьев, скоро мы оказались на площади, где окунулись в уличный шум и суету. Холодное солнце заблестело в стёклах витрин. Мимо домов с башенками на крышах катили автомобили, которые хотелось назвать не иначе как драндулетиками. Спешили по своим делам люди, и лица у них были не наши, иностранные. По рельсам прозвенел разрисованный рекламами угловатый трамвай. Презирая мороз и ветер, крутили педали велосипедисты в ушанках и пальто.

Невдалеке притормозила машина посолиднее, длинный мерседес с дипломатическими номерами. На асфальт выбрался седой высокий араб в шикарном светлом плаще. Он величественно взмахнул рукой, и мы с Васей раскланялись с ним самым душевным образом. Всё правильно: законопослушные дипломаты должны быть взаимно вежливы.

Тут кто-то нас окликнул.

Мы обернулись. Через площадь прыгающей походкой к нам спешил человек в рыжем пальто. Воротник его торчал кверху, кроме того человек кутался в шерстяной шарф, так что доктора Лапидуса я признал не сразу. Помимо медицинских обязанностей доктор служил и при резидентуре, но был там не оперативным работником, а аналитиком. Случалось, что в особенно напряжённое время и его выгоняли для работы на улице, куда-нибудь в обеспечение. Но указания вроде запрета на поднятый воротник он позволял себе игнорировать.

Доктор прибавил шагу, и тут в него чуть не врезался толстый дед на велосипеде. Дедуган остановился, опираясь на одну ногу, и прорычал сквозь зубы и курительную трубку что-то нелестное.

В ответ на это доктор примирительно вскинул руки.

— Пардон муа, месье! — проговорил он мягко и дружелюбно. — Смотри куда едешь, хрен ты моржовый, — добавил он уже по-русски.

На лице его светилась приветливейшая улыбка. Датский велосипедный пенсионер глянул подозрительно, буркнул что-то ещё для порядка и покатил дальше.

Оказалось, медицинский человек Лапидус догнал нас не просто так. И встреча наша произошла так далеко от посольства не случайно, а по соображениям конспирации. С точки зрения противника, демаскирующий признак для разведчика — это принадлежность к компании установленных разведчиков. Так что отдых компаниями нашим начальством не приветствовался.

Доктор таинственно поглядел на нас и многозначительно тронул своё пальто — там, где оно немного оттопыривалось. Не зная, нужно мне сейчас удивляться или нет, я придал лицу неопределённое выражение. Неизвестно, правда, что у меня из этого получилось.

А вот Вася всё понял.

— Спирт? — спросил он с усталым вздохом.

— Ага, — ухмыльнулся доктор.

Я давно, ещё с самого утра, не мог сообразить, кого он мне напоминает. И только сейчас понял: доктор был вылитый ведущий телепередачи «Клуб путешественников» Юрий Сенкевич. Ну просто одно лицо.

— Куда пойдём? — вздохнул Вася снова.

Сам он был человек женатый, супруга его работала здесь же, в советском торговом представительстве. То есть идти выпивать к нему было нельзя. Доктор семьи не имел, что являлось для разведчика редкостью, для работы за границей предпочитались люди женатые. У меня, то есть у майора Смирнова, кстати, жена имелась. Только ждала она его на Родине. Или не ждала. Что там у них за история, я не знал: само оно мне не открылось, а забираться в такие тёмные психологические глубины я пока пробовать не рисковал.

То есть, отправиться для распития можно было как ко мне, так и к доктору.

— Давайте ко мне, — предложил гостеприимный Лапидус. — Мне потом домой не придётся телепать.

Так и порешили.

То, что работники резидентур, бывает, попивают, новостью для меня не стало. Я о подобном читал. Да и без того можно было догадаться — пьют все, по обе стороны невидимого фронта. Просто работа нервная, и надо как-то гасить неизбежный стресс. В книге одного нашего отставного разведчика я наткнулся на воспоминание о том, что как-то ему довелось служить под началом непьющего резидента. Это преподносилось как удивительная диковина. Так оно, видимо, и было. Считалось, что если выпивка не мешает работе, то и пусть себе. Тем более что иногда оно могло работе и помочь — споишь кого-то да и выведаешь секреты. Так что способность пить и не пьянеть даже и ценилась.

Интересно, как обстоит с этим делом у майора Смирнова? Если исходить из телосложения, то валиться от ста граммов он не должен. И гора бутылок у него в квартире это подтверждала. Подобных людей я знавал. До совсем жёсткой кондиции они доходят нечасто. Но если это всё же случается…

И тут меня накрыло чужими воспоминаниями. Ну, как чужими. Мы с майором были почти уже свои люди.

Картинки его хмельных похождений попёрли флешбэками.

Заплыв по ночному каналу среди медленно дрейфующих в лунном свете льдин. На спор. С кем был спор, в памяти не сохранилось.

Вот какие-то притихшие качки уносят двоих своих приятелей. Те кричали что-то неуважительное про советский хоккей — сами напросились, чего уж.

Вот поинтереснее: драка в режиме «один против всех» в декорациях портовой забегаловки. Грохот и звон, рушатся столы, мелькает в воздухе быстрая и разящая всех без разбору табуретка. Противники заканчиваются, но с улицы лезет новая бригада. Причина конфликта веская: чего это они, грузчики-пролетарии, а «Интернационала» петь не хотят и даже слов не знают.

А вот по флагштоку американского посольства на смену звёздно-полосатому поднимается другой флаг, более подходящий: чёрный, с черепом и костями. Попался на глаза под утро в кабаке «Упитый флибустьер» — ну как было не прихватить и не поменять?

Видимо, в продолжение эпизода с флагом: гонка по ночной улице на чьём-то старом велосипеде от трёх патрульных машин. Уйти не удалось: затаранили, вязать выскочили все три экипажа. Наутро в камере, правда, никого не обнаружили: вмурованная в стену оконная решётка оказалась хлипенькая, не рассчитанная на буйство и напор русской души, неистовой и неудержимой…

Там, в памяти, было и ещё, но мне хватило и этого.

Да уж. Широко жили люди, ничего не скажешь.

А вот доктор Лапидус тем временем всё что-то говорил и говорил. Я прислушался. Оказалось, наш Айболит пересказывал Васе (и мне тоже, хоть я ушёл в себя и не слушал) содержание нового голливудского фильма. Скоро выяснилось, то был «Человек-паук».

— Хм, — сказал Вася, помолчав, когда рассказ закончился. — И что, смотрят там такое?

— Смотрят, — развёл руками доктор. — Очереди возле кинотеатров.

— Что, и взрослым это нравится?

— Так это для взрослых и снималось.

— Та ладно!

— Да я тебе говорю.

Теперь Вася замолчал надолго.

— Знаете, — наконец проговорил он, задумчиво выпуская сигаретные дымные кольца, — я вам вот что скажу. Так-то они здесь живут не сказать что плохо. До окончательного кризиса капитализма ещё далеко. Продукты, шмотки — с этим у них, не при Пеняеве будет сказано, обстоит намного лучше нашего. Да что я вам говорю, вы и сами всё видите, не дураки. Но иногда вот так посмотришь… Наверное, всё-таки правду там у нас пишут. Загнивают они тут совсем. Прямо во всём этом изобилии и загнивают.

Это был заход на большую тему. До вечера бы точно хватило, да ещё и под докторский фирменный коктейль спирт плюс вода. И Лапидусу определённо было что сказать. Он уже раскрыл рот, и указательный его палец поднялся, предваряя готовые зазвучать слова.

Но что думает доктор по поводу перспектив капитализма, мы с Васей в тот раз так и не услышали. Вместо этого услышали женский крик.

Мы все, конечно, тут же устремились в ту сторону, откуда крик этот раздался. И скоро увидели собравшуюся возле одного из домов небольшую, в несколько человек, группу людей. Женщина в песочного цвета пальто что-то объясняла другим и показывала вверх, на крышу. Все задирали головы, силясь увидеть, что же она там узрела такое, из-за чего стоило кричать на всю улицу.

Остановившись чуть в стороне, оглядели зловещую крышу и мы.

Дома здесь, по краям площади, все были четырёхэтажные. А с учётом того, что среди разноцветных черепичных откосов виднелись большие окна, а ещё тут и там поверх крыш торчали готического вида башенки, тоже с окнами, дома можно было смело считать пятиэтажными.

И вот, наконец, стало понятно, отчего столько шума. Из-за одной из башенок выглянул человек. Выглянул, потом неуверенно пошагал по черепице к краю крыши. И посмотрел через край вниз.

— Вот он, видите? — возбуждённо затараторила женщина, когда человек только показался. А когда он стал заглядывать вниз, она вдруг снова завопила, как будто её режут.

Сам человек казался довольно примечательным. Одет он был в длинный светлый плащ, что смотрелся отсюда, снизу, ничуть не хуже, чем у недавно встреченного нами блистательного дипломатического араба. Сам же человек был чёрен как уголь. Не в том смысле, что он вымазал себе лицо и руки сажей, умудрившись при этом не запачкать дорогой свой плащ. Нет, человек не чистил там, на крыше, никаких труб. Он просто был негр, причём самого тёмного и глубокого из существующих оттенков.

Ну вот, подумалось мне, снова суицидная тема. Даже беззаботные чернокожие люди в этом скандинавском жестоком климате не выдерживают и норовят сигануть с крыши. Видимо, что-то такое разлито здесь в воздухе. Может, всё дело в том, что веет сюда с ледяных морей северным народным концом света под названием Рагнарёк?

— Эй! — уже кричал рядом со мной благородный человек Василий. — Отойди оттуда! Не надо!

Кричал он по-английски. А добрый доктор тут же, на всякий случай, громко перевёл это на французский.

Но стоящий у чердачной башенки чёрный человек в светлом плаще их не слушал и даже в эту сторону уже не смотрел. Смотрел он почему-то в направлении другой, соседней башенки. Что-то его там заинтересовало. Причём заинтересовало настолько, что он даже отложил своё намерение свести счёты с жизнью посредством полёта с высоты в пять этажей на брусчатый датский тротуар.

Вскоре оказалось, что ситуация на крыше была понята нами, равно как и остальными зрителями во главе с голосистой женщиной, совсем неправильно. Человек на крыше вовсе не собирался оттуда прыгать. Ему хотелось этого ничуть не больше, чем любому из собравшихся внизу. Там, на крыше, кроме него обитался сейчас кто-то ещё. И даже, как оказалось, не один.

Из-за соседней башенки выступили две фигуры. Они тоже были не местные, о чём свидетельствовали и их неевропейские лица, и цвет кожи — не угольный, как у их коллеги по высотным прогулкам, но точно и не белый, а скорее промежуточный. Как, например, у индийцев. Эти невысокие ребята в своих пиджаках и при галстуках смотрелись там, на крыше, своеобразно.

Увидев их, лже-самоубийца явно не обрадовался. Он вздрогнул и стал медленно отступать от края крыши. Одновременно он что-то говорил появившимся смуглым людям, негромко, но темпераментно, чёрные руки задвигались в активной жестикуляции. Добравшись до своей башенки, человек уцепился в металлический изгиб кровли и замер. Утратив возможность размахивать руками, он как будто заодно лишился и дара речи.

Когда стало понятно, что прыгать с крыши никто не собирается, люди внизу зашевелились. Крикливая женщина поправила сумочку на плече, и её каблучки разочарованно зацокали прочь. Другие тоже стали расходиться, разумно рассудив, что эти разборки экзотических людей между собою их не касаются.

Мои же товарищи уходить, было похоже, не собирались. Видимо, из профессионального интереса. Наверное, это было правильно: просто так никто по крышам не бегает, даже непонятные индусы и чёрные люди в светлых плащах.

Но нет, дело оказалось в другом.

— Слушай, — задёргал меня за рукав Вася. — Это же вроде этот, как его?.. Ну, ты его знаешь…

Я взглянул на крышу повнимательней. Нет, база знаний майора Смирнова идентифицировать чёрного человека не хотела. И нарядных этих индусов я тоже не знал.

Тут блуждающий взгляд африканца, или кто он там был, устремился вниз, к нам. Путешественник по крышам всмотрелся, и трагичное лицо его озарилось внезапной надеждой. Интересно, кого это он здесь увидел? — подумалось мне.

Оказалось, увидел он здесь меня.

— Ник! — заорал чёрный человек во всю силу своих перепуганных лёгких — Помоги мне, Ник! Они хотят меня убить!

Он отцепил одну руку от крыши, совершил нею в воздухе какой-то отчаянный жест, и пальцы его впились в нагрудный карман плаща.

Тут-то я и вспомнил, наконец, кто этот чёрный парняга такой.

Это был, мать его так, Леонардо.