Резидент КГБ. Том 1

Глава 6

Чернокожий дуралей на крыше был Леонардо, и его нужно было срочно выручать.

— Ждите здесь! — крикнул я Василию уже на бегу.

Тут же, сразу, мне пришлось и затормозить.

— Нет, серьёзно, — остановил я топочущих вслед за мной Васю и доктора. — Там вы мне только помешаете. Будьте здесь. Если что, ловите его внизу.

Возможно ли поймать и спасти летящего с высоты пяти этажей взрослого мужика? Кто его знает. Пусть, во всяком случае, хотя бы попытаются — не зря же они проходили подготовку во всяких спецучреждениях КГБ. Но я надеялся, что никого ловить им всё же не придётся.

Забегая за угол и устремляясь к арке, я успел услышать Васин грозный окрик:

— Эй, вы! Это наш негр! А ну-ка оставьте нашего негра в покое!

Пришлось прибавить ходу — кажется, на крыше начинало что-то происходить.

Я уже прекрасно сознавал, кто такой этот скачущий зачем-то по крышам чёрный человек Леонардо, информация поступила по назначению и успешно встроилась в мою долгосрочную память. Никакой он был не африканец. Он был латиноамериканец, бразильский дипломат. Человек бестолковый, но в некоторых вопросах очень полезный, практически незаменимый.

Прогрохотав подошвами по лестничному серпантину четыре с половиной этажа, я быстро добрался до двери на чердак. Туда подходил быстрым шагом, восстанавливая на ходу дыхание.

С первой попытки дверь не открылась. Я дёрнул посильнее, и в чём была загвоздка, тут же выяснилось: дверь кто-то держал. Этот кто-то, миниатюрный парень в костюме, от моего рывка влетел внутрь и повалился на бетон прямо мне под ноги. Увидев меня, он вскрикнул, вскочил и метнулся обратно в дверной проём с проворством лесного зверька. Там он скрылся из вида.

Ступал на поверхность крыши я с осторожностью. Там меня, понятное дело, уже ожидали.

Эти, в костюмах и галстуках, уже схватили Леонардо. Один держал его сзади за воротник плаща (выглядело так, как будто беднягу держат за шкирку), другой уцепился в руку. Третий, полноватый, постарше других и с лицом как у рассердившегося Будды, что-то моему чернокожему знакомцу втолковывал. Тот ему что-то плаксиво отвечал. Был ещё и четвёртый, он дёргал третьего за рукав и, панически вращая глазами, тыкал пальцем в мою сторону. Это, очевидно, был тот парень, что повстречался мне у двери.

Я подошёл туда. Все воззрились на меня: тыкающий пальцем со страхом, двое других с тревогой, Леонардо с радостью и надеждой, а толстяк… Этот смотрел на меня строго и неуступчиво.

Когда оказалось, что его я тоже знаю, это не стало для меня большим сюрпризом. Я уже начал привыкать к такой жизни.

— Ты зря сюда приходить, большой русский! — внезапно прокричал толстяк. Крик его прозвучал в таком тоне и точно таким голосом, как делали это в фильмах про Шаолинь боевитые китайцы.

Этого человека звали Дато Буанг Разали Джалал. Он не был китайцем, равно как и индусом. Он был из Малайзии. Здесь, на крыше дома, проводила какую-то свою операцию спецслужба этой страны. Малазийская разведка в Копенгагене… Господи, чего только не бывает в этом удивительном мире.

Дато Буанг Разали Джалал смотрел на меня, и мне нужно было что-то ему отвечать. А у меня в голове, как назло, кроме его красивого имени больше ничего по теме не подгружалось. Я уставился на него с видом, в котором, по идее, должно было читаться что-то навроде: «Если уж я пришёл, то от этого факта вам не отвертеться». А сам стал лихорадочно размышлять. Страна Малайзия это, кажется, королевство. Значит, сотрудничать с их реакционной спецслужбой представитель государства рабочих и крестьян не может и не должен. С другой стороны, в истории тайных служб имели место самые диковинные альянсы. И делить со страной Малайзией стране СССР вроде бы нечего.

Да, странам ссориться было не из-за чего, а вот граждане этих стран причину для разногласий, как водится, отыскали. И бестолковая эта губастая причина смотрела сейчас на меня, как смотрели, наверное, несчастные мокрые зайцы на спасительную лодку доброго деда Мазая.

Не знаю, как истолковал моё продолжительное молчание воинственный предводитель пиджачных и наверняка жестоко мёрзнущих малазийцев. Но как-то, видимо, истолковал. Потому что решил снова заговорить — чем изрядно облегчил для меня ситуацию.

— Этот недостойный черномазый обезьяна подставить очень серьёзный люди, — прокричал Дато Буанг, тыча пальцем в своего бразильского пленника, как будто намереваясь проткнуть его насквозь. — Он идти с нами. Серьёзный люди хотеть говорить с ним, кое-что выяснять с ним.

Всё это говорилось на английском. Правда, понять английский моего собеседника надо было ещё постараться. Пока это с трудом, но удавалось. Благо, знания языков от майора Смирнова открылись для меня изначально и в полной мере.

Малазийский командир наговорил в адрес притихшего Леонардо ещё всякого, но не конкретного, а в основном оскорбительного и связанного с цветом кожи. Слушать такое от восточного и тоже довольно смуглолицего человека было немного странно. Потому что, как по мне… Ну да ладно, думать нужно было о другом.

Не то чтобы я пожалел, что ввязался в эти высотные события. Но теперь выбор для меня отсутствовал. Я должен был спуститься отсюда с этим чёртовым Леонардо под мышкой. Оставить его здесь на растерзание значило оглушительно уронить авторитет советской дипломатии. А скорее всего — и разведки.

Допустить этого было никак нельзя.

— Сожалею, Дато Буанг, — сказал я, выступая вперёд. — Но этот человек пойдёт со мной.

Пару секунд оппонент принимал мои слова к сведению. Потом чуть заметно дёрнул щекой. И тут началось.

Он и его люди пришли в движение. Сам толстый малазийский начальник скрестил руки на груди и отступил чуть назад. Двое, что держали Леонардо, вцепились в того ещё крепче. А мелкий парняга, что изначально дежурил у двери и носился от меня зайцем, теперь вдруг выскочил в самый центр событий. На лице его уже не было страха. Там запечатлелась самоубийственная решимость.

Парень мяукнул что-то похожее на боевой клич. Я наблюдал. С одной стороны, он был так некрупен, что нападать на него казалось как-то совсем нелепо. Нет, он-то, может, и неплохой боец. Но есть мнение, что вся история восточных единоборств основана на том, что драчливые и щуплые азиаты просто не представляли наличия на свете людей с габаритами, например, того же майора Смирнова. С другой же стороны… Кто его знает, чего от этих азиатов можно ожидать. К тому же дело происходило на наклонной поверхности крыши.

Мой некрупный противник попрыгал с ноги на ногу… А потом рука его шустро нырнула под пиджак.

Вот это номер, подумалось мне. Вот вам и восточные единоборства. Сейчас паренёк выхватит из-за пазухи какой-нибудь «Кольт», «Дезерт игл» или, ещё лучше, израильскую машинку «Узи», шмальнёт мне в грудь — и моя история в прошлом тут же закончится, толком и не начавшись.

Ответить было нечем, у меня за пазухой пистолета не водилось.

Мысль проносилась в голове, а тело уже проделало половину нужного расстояния. А потом я остановился и удивлённо выдохнул. Потому что в руке у паренька показались… Нунчаки!

Что, серьёзно?

Отполированные деревянные звенья замелькали в быстрых руках, в воздухе раздался характерный шелест. А в глубине моего сознания обозначилась обида. Не моя — майорская. И действительно: это же просто какое-то неуважение…

Двинувшись вперёд, я подставил под удар предплечье. Потом ухватил малазийца за руку. Выдернул оттуда игрушку:

— Дай сюда!

Отшвырнул в сторону — штука всё-таки опасная, может запросто заехать кому-нибудь по макушке, нередко и самому её вертящему. Две деревяшки на цепочке поскакали по черепице книзу, и останавливаться они не собирались.

И вот это получилось не очень хорошо.

Кто его знает, как оно там обстоит у этих малазийцев. Может, нунчаки числятся у них по разряду табельного оружия, утрата которого сродни тяжкой служебной провинности. Или же палочки эти были у паренька семейной реликвией, что передавалась от отца к сыну с незапамятных времён. Как бы там ни было, а малазийский боец прыгнул за своей вещью безрассудным коршуном. И даже успел ухватить. Только вот дальше к краю крыши покатился уже он сам — и остановиться у него не получалось.

Когда потом я вспоминал этот момент, всё думал: интересно, поймали бы того парня Вася с доктором? В общем-то, могли и поймать, очень уж он был мелкогабаритный. А они, доктор и Вася, всё это время, конечно, пребывали на своём посту и глазели вверх свирепо и внимательно.

А может, он справился бы и сам. Приземлился бы, как кот все на четыре лапы, ловко перекувыркнулся, поднялся и побежал как ни в чём не бывало обратно наверх невозмутимым Хон Гиль Доном. Правда, по лицу его, когда я держал за ногу, а он висел над тротуаром как неизвестный тропический плод, было не сказать, чтобы он рассчитывал на такой благополучный кошачий исход.

Да, я его поймал. Ринулся следом и успел ухватить за мелькнувшую в воздухе лодыжку. Остановил над пропастью в самый последний миг. Повезло.

Дальше всё пошло в правильном направлении. Притихшие малазийцы приняли своего спасённого товарища, что так и не отпустил драгоценный предмет нунчаки. Старший их молчал и недовольно щипал бровь. Потом он пошевелил щекой, и воспрянувшего Леонардо отпустили.

— Спасибо, что спасать мой человек, большой русский, — хмуро произнёс Дато Буанг.

Он даже чуть заметно поклонился, и его подчинённые поспешили сделать то же самое.

— Но вот за эта гнилая слива, — продолжил толстяк, ткнув пальцем в сторону Леонардо, — ты подставлять свой голова совсем напрасно.

Он шагнул к бразильцу, заглянул тому в глаза. Я ожидал, что крепкий восточноазиатский кулак впечатается напоследок в спрятанный за светлым плащом хилый живот. Но малазийский шпионский командир сдержался. И это было правильно. Раз уж речь зашла о голове, то как тут не вспомнить мудрые слова о том, что у чекиста эта самая голова должна быть холодной. Даже у малазийского.

Скоро низкорослые ребята из Юго-Восточной Азии растворились в студёном датском воздухе. А мы с Леонардо спустились и вышли к моим заждавшимся коллегам. Тогда я схватил бразильского прохиндея за воротник и, не жалея шикарного плаща, слегка его встряхнул.

— Во что ты там вляпался, кофейная твоя душа?

Леонардо ответил мне невиннейшим взглядом. Вежливо, но решительно убрал от себя мои руки. Бережно отряхнул плащ.

— А, — его рука взмахнула легкомысленно и непринуждённо. Он заулыбался во все свои тридцать два больших белых зуба. А потом неожиданно закатил глаза и грохнулся в обморок.

В подъезде докторского дома пахло так же, как во многих знакомых мне отечественных подъездах — немного кошками и немного мусоропроводом. Это напоминало о том, что все люди братья. А ещё о братском единении всех людей не давал забыть топающий с нами рядом по ступенькам чернокожий человек Леонардо. Мы решили взять его с собой. Не бросать же его было на улице, с трудом приведённого в чувство и что-то бессвязно бормочущего широкими и растерянными губами.

Ключ заскрежетал в замке, мы вошли и стали вовсю пользоваться докторским гостеприимством.

Чтобы не бегать по коридору с тарелками, уселись мы на кухне, места худо-бедно хватило.

— Приятно познакомиться, — произнёс доктор на правах хозяина в порядке тоста.

Рюмки со звяканьем соприкоснулись и были немедленно опустошены.

Закусывали двумя видами рыбных консервов, что в окружённой морями Дании выглядело логично. Перерыв между первой и второй оказался, согласно народной присказке, не особенно долгим. Тут уже слово взял наш бразильский гость. Если первую рюмку он влил в себя с очевидной натугой и опасениями, то вторую вертел в руке он уже уверенно и охотно. При этом Леонардо сообщил, что выпить он считает нужным за своих советских товарищей.

Мы возражать не стали и с удовольствием его поддержали.

Дальше застолье пошло развиваться. Наш экзотический собутыльник прихлёбывал разведённый дистиллированной водой спирт из высокого стакана, разбавив его апельсиновым соком, что кстати отыскался в докторском холодильнике. При этом он темпераментно рассказывал о своём бедняцком происхождении, о голодном детстве, что провёл в нищей лачуге, о невозможной жизни бразильских трущоб. Он стремительно опьянел. То начинал запевать смутно знакомые мне по латинским сериалам песни, то пускал слезу, то вскакивал и норовил пуститься в танец.

В стенах докторской квартиры на минутку вспыхнуло жаркое южноамериканское солнце и повеяло карнавалами Рио. Долго это, слава богу, не продлилось. Скоро не выдержавшего своего собственного напора Леонардо мы с Васей перенесли на докторский раскладной диван. Это было и к лучшему: наши последующие рабочие разговоры вряд ли показались бы развесёлому бразильцу интересными.

Наступившие на кухне тишина и спокойствие какое-то время казались непривычными. Мы раздавили по рюмке уже без всяких тостов, в узкой и обычной компании это было не нужно.

— Я что тебе хочу сказать, Николай, — проговорил доктор Лапидус.

Он выловил из консервной банки кусок рыбы скумбрии, задумчиво посмотрел на него и зачем-то отпустил обратно.

— Тому, что Олежек тебя сегодня прикрыл, ты сильно не радуйся. Знаешь, почему?

Взгляд доктора был слегка осоловевший, но пьяным он не выглядел. Да и с чего там было пьянеть, мы ещё и литр его сорокаградусной разведёнки не прикончили.

— Догадываюсь, — осторожно ответил я. — Но ты тоже скажи.

— Что там ты догадываешься, — Лапидус внезапно рассердился. — Догадывается он, блин. Ты, Коля, хороший мужик, но при этом такой… простой, как топор. Что при профессии твоей даже удивительно. Да, да, не спорь!

Спорить я и не собирался, но он всё равно слегка хлопнул ладонью по столу.

— Олежка ничего не делает просто так. Сейчас он тебе помог, а завтра что-нибудь попросит. Причём без письменного приказа. Или вообще не по служебному вопросу. А тебе теперь и отказать ему невозможно, спасителю своему.

Вася, до этого увлёчённо трескавший консерву из второй банки, отложил её и поднял голову.

— Сгущаешь краски, — не согласился он с докторскими опасениями. — Ему, шефу нашему, нужна поддержка среди команды. Чтобы его тот же Пенаев не подсидел. Тот хоть баран бараном, а в заместители пролезть умудрился. Значит, «лапа» у него в Управлении имеется.

На это доктор саркастично покачал головой.

— Ты, Вася, такой наивный, что я с тебя просто не могу. Пеняева, чтоб ты знал, сам Гордиевский себе в замы и продвинул. А «лапа» в Управлении это у Кисляка, но он ещё молодой и для Олега пока не опасный. С Кисляком вы, кстати, тоже не очень-то…

— Зачем же Олегу такой зам? — перебил Вася. — От Пенька как от разведчика толку совсем нету.

— Такой зам затем и нужен, чтобы не подсидел, — объяснил доктор терпеливо. — В Центре не дураки работают. Понимают, чем назначение Пеняева резидентом обернётся в плане работы. И Олег понимает, что они это понимают. А результат для него вы с Николаем будете делать. И другие, кто потолковее. Те, кто сюда работать приехал, а не шмоток импортных домой привезти…

Наш старший, умудрённый жизнью товарищ замолчал. Сходил к холодильнику, принёс оттуда лимон на чистом белом блюдце. Стал этот лимон неспешно нарезать.

Кстати говоря, в квартире доктора Лапидуса обнаружился идеальный, не всегда свойственный холостяцким жилищам порядок. В прихожей и в комнате витал запах свежевыстиранного белья, на кухне приятно пахло сухими пряностями. Посуда там не жалась друг к другу, немытая, в раковине, а культурно стояла в специально отведённых для неё местах.

Однако и маньяком чистоты доктор тоже не оказался. Например, пыль в квартире он, судя по всему, вытирал не часто, только когда совсем уже припрёт. А сходив вымыть руки в ванную, я заметил там под раковиной длинный и светлый волос. Выводов из этого делать не стал. Мало ли — может, сквозняком задуло.

Я разлил по рюмкам, выпили.

Вася с какими-то рассуждениями Лапидуса согласился, но продолжал спорить в отношении деталей. Доктор отвечал неохотно и думал, мне казалось, о другом.

— У тебя такая манера, — вспылил в конце концов Василий, — как будто ты знаешь что-то такое, другим неизвестное и недоступное.

На это доктор ничего Васе не сказал.

Зато ещё через пару рюмок он кое-что сказал мне. Говорил он негромко, выбрав для этого время, когда Вася отправился в сортир.

— Опасаюсь я за тебя, Коля — сказал мне доктор Лапидус. — Будь осторожен. В случае чего приходи ко мне посоветоваться. Одна голова хорошо, а две… Сам знаешь.

Я пообещал быть настороже и постараться никуда не влезать.

Дело было не в докторской манере общения, тут Вася ошибался. Доктор Лапидус действительно что-то знал. И делиться этим знанием с нами, своими вроде бы друзьями, не хотел.