Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын!

Глава 10 Ба-ах!

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Митрополит Серафим шел по коридору дворцам скорым, размашистым и широким шагом, ничуть не похожим на его обычную степенную, полную достоинства походку. При каждом движении подол его рясы взлетал вверх, звенела цепь с крестом на шее. Метающий молнии взгляд буквально кричал — не подходи, стократно пожалеешь.

Какой-то придворный, лощенный хлыщ в бежевом сюртуке и белоснежных обтягивающих лосинах, попытался было подойти к митрополиту, чтобы засвидетельствовать свое почтение, «приложиться к ручке», но не тут-то было. Владыка на него зыркнул с таким гневом, что того, как волной смыло. Только что стоял здесь, а через мгновение его уже нет.

— Ваше святейшество, вы к государю? — в приемной к митрополиту тут же подошел статс-секретарь Танеев со своей неизменной бумажной папкой в руках. — Прошу вас немного подождать. У него сейчас важная встреча.

— К государю…

Голос у священнослужителя прозвучал глухо, отстраненно, а сам он даже не посмотрел на статс-секретаря. Митрополит Серафим был глубоко погружен в мысли об угрозе со стороны ордена Розы и Креста. Его недавние изыскания показали, что это дело было не так просто и понятно, как ему казалось на первый взгляд. Масонский орден был совсем не похож на игру для господ офицеров или восторженных юнцов, грезивших мифическим всеобщим благом и игравших в рыцарские посвящения. Как доносили верные люди, в ордене состояли весьма и весьма «серьезные» персоны — сенаторы, генералы от инфантерии, командиры гвардейских полков, действительные тайные советники, крупные промышленники и многие, многие другие люди, которые обладали в империи просто гигантской властью. Оказалось, что орден, словно паутина, опутал почти всё и вся в стране, что не могло не пугать.

— К государю, сын мо…

И тут взгляд митрополита скользнул вниз и остановился на бумажной папке, а точнее на руке статс-секретаря.

— Что? — голос у митрополита Серафима дрогнул. Глаза округлились, и начали медленно наливаться кровью. Он узнал этот знак — роза и крест, древнейший символ бесконечной власти через поклонение и силу. — Это же… Это…

Статс-секретарь, заметив, куда смотрел митрополит, тут же отдернул руку, спрятал ее за папкой.

— О чем это вы, владыка? — чуть заикаясь, спросил Танеев.

— Ты из этих? Не лги мне, а не то прокляну! — загремел голос священнослужителя, а его палец обвиняющее уткнулся в грудь мужчины. Посеревший лицом Танеев даже как-то ростом ниже стал. — Масон⁈ Из ордена?

Опустив голову, статс-секретарь молча кивнул.

— Уйди с моих глаз, — митрополит отмахнулся от него, как от назойливого насекомого. — Пшел!

Сам же вскинул голову и решительно направился к двери в кабинет императора.

— Государь! — сказал громко, тоном, совершенно не терпящем отказа. — Государь, я по особому делу.

Беседовавшие в этот момент в кабинете — император и какой-то чиновник — с удивлением повернулись к дверям.

— Государь, дело не требует отлагательств, — еще раз повторил митрополит, проходя внутрь комнаты. — Прошу принять.

Отпущенный кивком головы, чиновник быстро бочком прошел к двери, стараясь не напоминать о своем существовании. Опытный, сразу почувствовал, что митрополит весьма не в духе и наметившийся разговор никак не требует свидетелей.

— Вы слышали о масонском ордене Розы и Креста? — спрашивая, митрополит Серафим «обшаривал глазами» пальцы императора в поисках того самого перстня. Но, к счастью, ничего не нашел.

— Орден Розы и Креста? — ничего не понимая, переспросил Николай Павлович. Судя по его задумчивому лицу, никакие особые подробности известны ему не были. — Слышал, конечно же. Если мне не извиняет память, это один из европейских орденов… Хм, довольно старый, ведет свою историю то ли от бенедиктинцев, то ли от самих тамплиеров. Вот, кажется, и все. Владыка, а к чему вы завели весь этот разговор? Как известно, в империи масонство под запретом. Конечно, есть юноши, что по молодости увлекаются этим учением. Но разве это все серьезно? Время выбьет всю эту дурь из их голов, а нет, этим займутся другие люди…

Митрополит вновь опустил взгляд на руки императора, заставив того непонимающе дернуть головой. Мол, что это такое? Почему такое внимание его рукам?

— А известно ли вам, государь, как велик сейчас орден Розы и Креста? Как много отпрысков из благородных семейств состоит в нем? Много ли начальствующих персон из присутственных мест является посвященными в рыцари ордена Розы и Креста? — Николай Павлович, все еще ничего не понимая, отрицательно качал головой. Ответы на все эти вопросы, ему, и правда, были не известны. — А как дела обстоят в армии, тоже не известно? В гвардии?

При упоминании гвардии, император нахмурился. Вопросы, а особенно тон, которым они задавались, ему все больше и больше не нравился. Это все уже никак не напоминало шутку или дружескую беседу, как ему показалось вначале.

— Мне, зато известно, государь, — митрополит Серафим откуда-то выудил сложенный в несколько раз лист бумаги. — Мне пришлось взять на себя грех нарушения тайны исповеди, чтобы узнать это. Вот!

Развернул лист и начал зачитывать записанное в нем.

— В ордене Розы и Креста состоят все полковники гвардии, что квартируются в Петербурге. Половина всех министров тайно посещает масонские собрания, а остальная знает об этом и молчит. Столичный градоначальник — масон, главный полицмейстер — масон, среди сенаторов — не меньше трети масонов. Среди вашей Свиты, государь, едва ли не каждый второй имеет рыцарское посвящение…

Император хмурился по мере того, как звучали все новые и новые известные фамилии. Похоже, о таком он даже близко не представлял.

— Как такое возможно? Есть же указ о запрете масонства, — Николай Павлович искренне недоумевал. Легист, истово верящий в силу закона и наказания за его неисполнение, он с трудов верил, что нарушение указа могли быть столь массовыми. — Я должен во всем разобраться, владыка.

Он повернулся в сторону двери и громко позвал своего секретарь:

— Александр Сергеевич!

Обычно статс-секретарь входил в кабинет почти сразу же после окрика императора, но сейчас почему-то запаздывал.

— Александр Сергеевич⁈ Граф Танеев⁈

Недовольный император резко распахнул дверь и выглянул наружу.

— Граф Танеев, где вас черти носят? — уже раздраженно воскликнул он, обводя глазами пустую приемную. — Странно, Александра Сергеевича нет на месте…

— Государь, он тоже из этих, — к нему тихо подошел священнослужитель. — Я же говорил, что орден пробрался очень высоко.

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Три кареты стояли во дворе дома Пушкиных. Явно чем-то груженные, рессоры прогнулись чуть ли не до самой земли. Возницы нервно поглядывали по сторонам, словно опасались кого-то или чего-то. Их нетерпение передавалось и лошадям, недовольно храпящим, бившим копытами по брусчатке.

— Александр Сергеевич, пора, — донесся приглушенный голос с крайней кареты. — Сейчас самое время. если еще немного промедлим, то аккурат навстречу патрулю выйдем. А так разминемся…

Пушкин кивнул. Действительно, пора отправляться в путь. Как ему стало известно, в особняке французского посла проходило очередное собрание ордена, а, значит, другого такого шанса для удара по врагу могло просто не представиться.

— Пора…

Но он все равно медлил. Не спокойно было внутри, тяжело, в горле аж ком стоял, не давая спокойно вздохнуть. И это был отнюдь не страх перед предстоящим, а вина за все случившееся. Ведь, он и только он виноват, что все произошло именно так, и никак иначе. Если бы только все можно было отмотать назади вернуться на немного в прошлое…

— Все, пора отправляться, — наконец, приказал сам себе Пушкин, вставая на подножку кареты и собираясь залезть внутрь, как вдруг что-то его остановило. — Миша, подожди еще немного.

Поэт заметил темную фигурку на крыльце, закутанную в плащ.

— Таша, — прошептал он дрогнувшим голосом. — Я так виноват перед вами… Нет мне никакого проще…

Она быстро подбежала и закрыла его губы своим пальчиком, призывая молчать.

— Ты идешь за ними?

— Да, иду. Таша, я привезу их домой. Слышишь, они обязательно вернуться.

— Саша…

Наталья откинула глубокий капюшон, полностью скрывавший ее лицо, и пристально посмотрела в его глаза.

— Поклянись мне, что те люди за все заплатят. Поклянись именем своей матушки.

— Клянусь, — еле слышно проговорил Пушкин, чувствуя, как пересохло в горле и тяжело ему дается каждый звук, каждое слово. — Клянусь, Таша, эти твари все умрут. Я клянусь тебе.

Пушкин схватил ее холодные руки и начал осыпать их поцелуями, крепко прижимая к своей груди.

— Ташенька, они за все заплатят. Клянусь…

Он смотрел на нее и не узнавал. Взгляд женщины был жутким, пронизывающим. Посеревшее лицо осунулось, заострились скулы, посинели искусанные в кровь губы. Чистая не упокоенная нежить, поднявшаяся из могилы.

— Вот, возьми, — в руку Александра ткнулась рукоять небольшого дамского пистолета, инкрустированная серебром и слоновой костью. — Он тебе пригодится

— Я верну их домой, обязательно верну… — повторял Пушкин, поднимаясь в карету. — Вперед, Миша, вперед.

Карета дернулась и покатилась, медленно набирая скорость. Нагруженные бочками с порохом, она нещадно гремела, стучала колесами по брусчатке.

— Все готово?

— Готово. Я всю ночь следил за дворцом. Дети точно во там, скорее всего в северном флигеле, — Дорохов наклонился к Пушкину. — Если взорвать порох в каретах в южной части дворца, то они не пострадают.

В ответ тяжелый взгляд поэта, Михаил добавил:

— Уверен, Александр Сергеевич. На Кавказе я был первый по взрывному делу. Столько пороху извел, что счет уже не на килограммы идет, а на возы.

— Не подведи, Миша, не подведи…

К самому дворцу подъезжать не стали. Все три кареты остановились на ближней улице. Дорохов выскользнул из кареты и скрылся в темноте, но почти сразу же вернулся обратно. Выглядел при этом возбужденным и донельзя довольным, напоминая собой объевшегося кота у опустошенной миски.

— Александр Сергеевич, нам повезло… Там, видно, какое-то собрание. У крыльца с десяток карет, из которых выходят люди в масках и плащах с капюшонами. Мы же теперь, как свои, через ворота проедем. И нам слова никто не скажет.

У Пушкина тоже сверкнули глаза.

— Если сегодня общий сбор, то туда обязательно придет и сам магистр. Хорошо бы и эту сволочь к праотцам отправить.

Выждав немного времени, они тронулись с места. Огромные кованные ворота, и правда, были распахнуты настежь, открывая вид на ухоженный сад и широкую мраморную лестницу с колоннадой.

— Александр Сергеевич, вы закройте лицо шейным платком на манер маски грабителя. На первое время сойдет, а потом уже будет не важно.

Оба слуги, вышедшие встречать гостей, даже сообразить ничего не успели. Дорохов выскочил из кареты, как пробка из бутылке, и обрушил на них град ударов. Те сразу и сомлели, свалившись, как подрубленные, на ступеньки лестницы.

— А теперь шевелиться нужно… Вон туда карету загнать нужно, к окнам поближе, — Дорохов, уже заранее изучивший расположение залов и комнат дворца французского посла, уверенно показывал в сторону ухоженной лужайки. Именно сюда и выходили окна из бального зала, самого подходящего места для большого собрания. — Бьюсь об заклад, они здесь соберутся. Видите, как тени на шторах играют? Александр Сергеевич?

Пушкин стоял на его пути с совершенно потерянным видом.

— Миша, а если там дети?

— Клянусь вам, нет там никаких детей. Я тут все на брюхе проползал, все проверил. Они совершенно точно в северном флигеле.

— Миша…

— Мы теряем время. Еще несколько минут и слуг хватятся, и пойдут искать. Нам тогда точно не поздоровится. Я сказал, что все будет хорошо, значит, все обязательно будет хорошо.

После недолгих препирательств поэт все же отступил. Кареты они осторожно закатили под самые окна, поставив в один ряд у каменной стены.

— А сейчас пошлите к флигелю. Когда рванет, то у нас будет не так много времени. Александр Сергеевич, слышите?

Пушкин в этот момент доставал из мешка оружие. Два североамериканских револьвера засунул в карманы плаща, в руки взял устрашающего вида старинный мушкетон, почти крупнокалиберное ружье, в котором вместо пули был мелко порубленный в сечку свинец. На расстоянии десяти — пятнадцати метров эта «коса дьявола» могла целую дюжину солдат снести со своего пути.

— Вы рот-то откройте, а уши закройте, — посоветовал Пушкину более опытный товарищ, когда они спрятались за стволом огромного дуба в саду. — Сейчас так бахнет, что живот можно с непривычки опорожнить.

Пушкин, следуя совету, открыл рот и заткнул пальцами уши. Приготовился.

— Сейчас…

Однако, ничего не случалось, и поэт в нетерпении выглянул из-за дерева. И именно в этот самый момент грохнуло так, что взрывной волной Пушкина повалило на землю и чуть присыпало поломанными ветками и кусочками черепицы.

— Матерь Божья… Бахнуло-то как… Не обманул стервец боцман. Выходит, порох и впрямь, самый свежайший… Эй, Александр Сергеевич, вы куда?

Но поэта уже и след простыл. У дверей флигеля мелькнула его фигура в плаще и исчезла. Потом сразу же грохнул мощный выстрел, и из окна с кучей осколков вылетел полный лысый мужик.

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Несколькими минутами ранее…

В небольшую комнатку вошел полный мужчина в черном плаще с глубоким капюшоном, который полностью скрывал его лицо.

— Брат-магистр, большой капитул собран, — с этими словами глубоко поклонился, а когда выпрямился, то скинул капюшон. Де Баранту, а этим человеком оказался именно он, французский посол и хозяин этого дома. — Нам пора.

Магистр кивнул.

Он был одет в бархатный плащ, красный цвет которого подчеркивал его особый статус в ордене. Лицо также было сокрыто капюшоном, отчего редкий член ордена мог поклясться, что видел лицо своего магистра.

— Все в порядке?

Теперь пришла пора де Баранта кивнуть.

— Пришли почти все, кто должен был прийти, — негромко шептал посол. — Даже сам великий князь… Все ждут вашего слова, брат-магистр.

— Хорошо.

Конечно, голос магистра ордена, был безэмоционален и, как всегда, равнодушен, но торжествующие нотки ему все же не удалось спрятать.

— Очень хорошо.

Надвинув капюшон еще глубже, он вышел из комнаты и пошел в сторону бального зала. Сегодня должно было состояться не просто рядовое собрание, а официальный капитул ордена Розы и Креста, где будут избраны новые братья-рыцари.

— Хм, рыцари, рыцари… Посмотрим, что вы за рыцари, когда придет время.

Но избрание новых рыцарей отнюдь не было главным событием сегодняшнего вечера. Сегодня граф Сассекский должен был представить капитулу второго магистра — великого князя Александра Николаевича, самого цесаревича. Поистине эпохальное событие не только для ордена, но и для этой варварской страны, который всегда была и оставалась Россия. Магистром станет будущий император, и тогда орден невероятно возвысится.

— Да, и настанут благословенные времена, к истине вернутся миллионы заблудших варварских душ.

Магистр даже позволил себе улыбнуться, чего очень редко с ним случалось.

— А если постараться, то будущий император может быстро стать нынешним… Ведь, с Павлом все получилось. Так, почему не получится с его сыном?

Пересек малый зал и, наконец, оказался перед высокими дверьми, украшенными резьбой и позолотой. Осталось лишь войти.

— Обязательно получится.

С улыбкой схватился за дверные ручки, и тут раздался страшный грохот. Его, как невесомую пушинку, подбросило в воздух, а после с силой швырнуло в стену.