Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын!

Глава 30 Новый поворот

Санкт-Петербург

В этот день домой Пушкин особо не спешил. Хотел прогуляться и хотя бы немного успокоиться. Произошедшее по время испытаний, а главное поведение военного министра Чернышева и остальных членов Военно-ученого комитета, его возмутило настолько, что он пришел в натуральное бешенство. Видит Бог, что он с неимоверным трудом сдержался, чтобы прямо там на поле не проломить этому горе-министру голову своей тростью, а потом забросать гранатами остальных приглашенных.

— Черти жопоголовые в мундирах! — в сердцах бросил он, и получилось так громко и зло, что от него тут же шарахнулись прохожие — стайка гимназистов. — Что же за напасть такая с этими высокими кабинетами⁈ Сначала все люди, как люди — понимающие, разумные, без спеси. Едва только туда попадают, сразу же меняются. Прямо колдовство какое-то…

Еще утром Александр был твердо уверен, что новые гранаты произведут на испытании самый настоящий фурор и будут восприняты с восторгом. Ведь, в комиссии были настоящие военные генералы, да и сам министр в свое время отличился в военной с Наполеоном, а потом и в заграничном походе. Кому, как не им, понимать важность и нужность для русской армии такого оружия, как наступательная граната. Признаться, уверенность Пушкина в успешности испытаний была настолько сильно, что был уже заказан банкет в одном из самых дорогих ресторанов столицы, а в его кармане лежал листочек с набросками благодарственной речи.

— Как, вообще, можно гранаты хаять⁈ Они же сами воевали, сами все видели. Сами же в атаку ходили с шашкой…

И тут ему все становится ясно. Признаться, с чувств он даже ладонью себя по лбу хлопнул — звонко и довольно сильно.

— Черт! — снова рявкнул громко и неожиданно, испугав на этот раз дородную купчику, что важно шествовала мимо него. У той от неожиданности чуть удар не случился — побледнела, фыркнула и, подобрав юбки, побежала в прочь.– Как же я мог забыть⁈ Буденовы недоделанные! Это же все кавалеристы, дворяне, элита, б…ь! Чего им о солдатиках, о быдле заботиться⁈ Как говориться, бабы еще нарожают, так?

Сразу же вспомнилось, как военный министр всю встречу то и дело хватался за эфес шашки, как подкручивал залихватские усы. В памяти всплыли его слова про конную сшибку, про рубку лицом к лицу со врагом, про летящие во все стороны брызги крови.

— Кавалерия для них всегда была и будет богом войны, а всадники с шашками в красивых ярких мундирах ее главным оружием. Вот, собственно, и весь разговор. А я, как дурак, распинаюсь перед ними, показываю, рассказываю, буквально на пальцах, им же все бес толку. Какие им, к черту, гранаты⁈ Им бы лошадь, шашку в руку и броситься в лихую атаку, суки…

Матерился прямо на улице, хоть и пытался сдерживаться. А как иначе⁈ Как такое пережить без крепкого соленого словца? Даже Пушкину такое не под силу.

— Черти, галимые черти, опять ведь все в унитаз сольют, — вздыхал Александр, застыв на набережной. Его все еще не отпускало, поэтому и встал здесь, у моря, чтобы немного охладиться. Не поленился, спустился к воде, и ополоснул лицо. — Все опять повторяется, повторяется. Гранаты им не нужны, револьверы не нужны, солдатикам и кремневых ружей хватает. Потом от пулеметов с автоматами десятилетиями будут отказываться, как от чумы шарахаться.

Как интересующийся историй, Александр прекрасно помнил тот весьма показательный, скорее даже хрестоматийный, случай с русским оружейником Владимиром Федоровым, который в 1913 г. разработал самозарядную винтовку, фактически автомат. Оружие Федорова имело автоматику на основе короткого хода ствола, магазин на двадцать пять патрон, идеальное оружие для обороны окопов и наступления на противника. Во время демонстрации первых образцов самозарядной винтовку императору Николаю Второму изобретателю было сказано: «Патронов у нас не хватит для автомата, из винтовок стрелять надо». Вот в этом и вся суть убогого правителя — «любого шапками закидаем, людишек все равно много».

Не мог не вспомнить он и другой пример, связанный с личностью одного из военных теоретиков Российской империи второй половины девятнадцатого века, начальника академии Генерального штаба, генерала Драгомирова. Этот генерал говорил такое о военных новшествах, что уши сворачивались в трубочку. К примеру, противился оснащению артиллерийских орудий щитами, называя сторонников этой идеи трусами. Остро критиковал предложения стрелять с закрытых позиций, то есть не видя противника. Пулемет же, вообще, называл бесполезной и сложной машинкой для пехотных расчетов и нужной лишь для крепостей. Словом, произошедшее сегодня на испытательном полигоне было отнюдь не из ряда вон выходящим событием, а вполне себе закономерным явлением в этих реалиях. Словом, генералы готовились к прошлым войнам.

Долго Александр еще так стоял на набережной и смотрел вдаль. В голове бродило много разных мыслей. Думал о самодовольстве и даже глупости власть предержащих, собственной наивности, дальнейших шагах.

— И что теперь? Как быть дальше? Чувствую, это только начало…

В голову приходили мысли одна другой чуднее. Может построить танк на паровой тяге? Сделать бронированный паровик с пушкой, ведь ничего сложного нет. Или наделать планеров-бомбардировщиков? Может лучше открыть школу снайперов? Собрать со всей страны лучших охотников, купить им в Англии новейшие штуцеры и вуаля, супер-команда готова.

Глупость, конечно же, полнейшая глупость, печально улыбнулся Пушкин. Даже с его громадными деньгами и знаниями он всего лишь одиночка, который пытается поднять непосильную ношу. Изменить или даже лишь подправить историю одиночке крайне сложно. Нужно, чтобы для этого совпало очень много самых разных, нередко взаимоисключающих моментов.

— Эх, что, что? Пахать дальше буду, и пусть эти уроды идут к черту.

Наконец, продрогнув, как следует, смачно сплюнул себе под ноги и, развернувшись, пошел домой.

Санкт-Петербург

Не пройдя и ста шагов, Пушкин остановился. Прогуливаясь по городу, он оказался слишком далеко от дома, и теперь нужно ловить экипаж.

— Эй, любезный⁈ — заметив коляску возле одной из парадных, поэт махнул рукой. — На Мойку, 12 нужно.

— Два пятачка али гривенник, господин хороший, и мигом домчу до места! — широко улыбнулся рябой извозчик, лихо подкатывая к Пушкину. —

Александр молча кивнул, кинув тому медную монету. Мгновение, и она исчезла.

Домчу с ветерком, господин хороший, не сумлевайся! — по-залихватски подмигнул бородач, махнул плеткой. — Не успеешь оглянуться, и на месте.

Пушкин уже встал на подножку, как вдруг где-то совсем грянул грохнул колокольный звон. Искренне недоумевал, он перекрестился. Странно, вроде бы сегодня не праздник.

— Может быть день какого-то святого?

Извозчик тоже задергал головой по сторонам. Видно, что и он ничего не знал.

— Чаво это? — погладил бороду бородач. — До Николая Угодника ищо много… Хм, Спас уже прошёл…

И тут грянуло на другой церкви. Бом, бом, бом, бом!

— Нежто пожар? — ахнул извозчик, начиная шумно принюхиваться. — Дымом вроде не тянет…

Колокольный звон ударил с новой церкви.

— Господи, — бледный извозчик начал судорожно креститься. — А если мор какой…

Вскоре над городом уже грохотал набат. И не было в нём красоты и торжественности благовеста, а только тревога, боль. Звук словно морская волна накатывался, с каждым мгновением становясь громче, страшнее.

Пушкин же думал о войне.

— Война, б…ь! Но почему сейчас? Она же должна через десять лишним лет начаться. Как же так? Или я чего-то не знаю?

Пока он бормотал, извозчик уже успел до городового сбегать, что на перекрёстке стоял. Назад бородач уже не шёл, а бежал вприпрыжку только полы сюртука за ним развивались.

— Господи, Господи, Святые угодник, — снова и снова повторял он, как заведенный. — Что де это деется? Что же это такое?

Глаза выпученные, борьба всклоченная, на лице застыл ужас.

— Господи, Господи…

— Скажи толком, чего случилось? — Пушкин подошёл к нему ближе. — Слышишь меня? Чего, говорю, случилось, не томи?

А у того губы трясутся, ни одного слова из себя выдавить не может.

— А ну успокойся, рожа бородатая! Я, сказал, замолкни! Ну!?!

Поэт схватил трясущегося извозчика за грудки и с силой тряхнул. У того от этого аж зубы клацнули.

— А теперь все выкладывай.

— … Это… Я… Ой, беда, совсем тела… — извозчик, здоровенный детина хорошо за тридцать лет, вдруг всхлипнул, а потом, и вовсе, разрыдался. — Дык, ироды, вбили… Понимаешь, господин хороший, нашего цесаревича вбили… Прямо из левольвертов пальнули, а потом борту бросили.

Стоявший Пушкин пошатнулось от такой новости. Вот, только что стоял, и вдруг начал на мостовую оседать. Чуть-чуть не грохнулся, и голову себе не разбил.

— Что? Ты пьяный что ли?

— Вбили, нашу кровиночку, вбили! — заливался слезами бородач, размазывая их по лицу. — Ироды проклятые!

Застывший столбом, Александр пытался как-то вместить в голову только что услышанное, но не получалось — просто не верилось, и казалось, что сейчас выясниться, что это розыгрыш.

— Стреляли в цесаревича, то есть в наследника, будущего императора Александра Второго Освободителя⁈ Мать вашу! Кто стрелял? Сколько их было? Что, вообще, известно обо всем этот?

Но вопросы оставались без ответа. Извозчик все плакал навзрыд, мотал головой, ни слова из него нельзя было вытянуть.

— Черт… Чего же там случилось? У кого бы спросить? — Проклятье, теперь ведь такое начнется…

Пушкин схватился за голову, уже сейчас предчувствуя далеко идущие последствия. Ведь, произошло покушение на наследника престола! И если старший сын императора, не да Бог, погиб, то в верхах начнется такая пертурбация, что мама не горюй. Все планы и проекты, которые были связаны с цесаревичем, теперь летели коту под хвост. Будущего императора учили по специальной программе, на него делали ставку аристократы, его приучали к управлению империей, а теперь что? Все сначала? Черт, чего же теперь делать?

Только додумать ему не дали. Из-за поворота вдруг «вырвались» казаки, десятка — три четыре, в полном боевом, с пиками, с ружьями за спинами. Скакали крупной рысью, выбивая подковами на копытах искры из булыжников мостовой, обдавая прохожих запахом ядреного конского пота Миг, и промчались мимо, исчезнув за очередным поворотом, за которым начиналась дворцовая площадь.

— Надо срочно домой, от греха подальше. Кто знает, что и как дальше повернется… — провожая их глазами, с тревогой пробормотал Пушкин. Чуть помолчав, повернулся к извозчику. — Борода⁈ Хватит слезы лить, давай за работу! Мне домой нужно срочно, чтобы с ветерком! Понял, борода?

Тот тяжело вздыхая, кивнул. Мол, понял, осознал, и сейчас все сделает так, как нужно.

— Сидай, господин хороший, да дяржись.

Свистнул по особому, протяжно и с переливами. Лошадь ответила громким ржанием, и сразу же взяла с места в карьер.

— Пошла, родимая, пошла-а-а!

Колеса громко застучали по мостовой. Экипаж затрясло.

— Пошла, пошла! — извозчик снова щелкнул клеткой. Нетерпение пассажира, похоже, передалось и ему. — Пошла!

В дороге Пушкина немного «отпустило». Прекратился колокольный звон, да и на улицах было довольно тихо и, вроде бы, не происходило ничего необычного.

Вскоре экипаж остановился, и послышался голос извозчика:

— Усе, господин хороший, прибыли. С ветерком домчал, как и договаривались.

Пушкин, не глядя, кинул ему ещё пару монеток сверху, потому что заслужил.

— Благодарствую, — ответил тот с поклоном, и умчался.

Проводив экипаж взглядом, поэт ещё некоторое время постоял на улице. Настороженно водил головой, вслушивался в обычные звуки города, боясь услышать что-то плохое.

— Надеюсь, все обойдется. Дай Бог, цесаревич выжил, и все вернется на круги своя.

К сожалению, ничего не обошлось, все только начиналось.

— Хм, а это что еще за демонстрация?

Заслышав непонятный гул, Пушкин резко обернулся.

— Ни хрена себе, толпа!

Соседняя подворотня как раз «выплевывала» один десяток человек за другим. Возбужденная, гомонящая толпа, явно агрессивно настроенная, направлялась прямо к цирюльне «Варшавская». И вовсе не похоже было, что им всем вдруг захотелось подстричься.

— Да у них палки, кажется, в руках. И камни… — расширить от удивления его глаза. — Чего происходит-то?

Вот, растрепанного вида мужик, мастеровой по виду, размахнулся и со всей силы запулил здоровенный булыжник. Бах, и красивая витрина разлетелись со звоном осколков. Прямо на улицу вывалились два деревянных манекена, которые толпа тут же растоптала. С громкими криками люди начали крушить дверь, рамы, тащили на улицу стулья и топтали их. Об камни мостовой били зеркала, вазы.

— Миша, старина, что это? — увидев своего товарища Дорохова, Александр бросился к нему. — Где полиция?

— Александр Сергеевич, а вы что ничего не знаете? — Дорохов в ту сторону даже не смотрел. Спокойный, словно ничего и не происходило. Правда, пола пиджака оттопыривалась, значит, револьвер был при нём. — В цесаревича стреляли.

— Слышал уже. Говорят, какие-то бандиты.

— Да, какие там бандиты⁈ Это чертовы пешки! Одного сразу там кончили, а ещё троих сейчас ловят… Его Высочество как раз на именины матушки приехал с Кавказа, где служил. А тут такое…

Пушкин оторопело качнул головой. Произошедшее становилось всё более странным, непонятным.

— Теперь по всей столице погромы пойдут. Пшеков, как бешенных собак, будут отлавливать… Надо бы, Александр Сергеевич, сегодня дежурство в доме организовать, от греха подальше. Сейчас мои товарищи прибудут, мы дежурства и поделим. Боюсь, ночью всякая шушера на улицы вылезет, а войска столичного гарнизона скорее всего к площади подтянут. На окаринах такое начнется, что только держись…

Дорохов задумчиво огладил рукоять револьвера.

— Делай, что нужно, Миша. Доживем до завтра, а там видно будет…

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Ночь в их квартале, слава Богу, прошла тихо, спокойно. Никто не пытался к ним вломиться, не били стекла окон, ничего не жгли. На окраинах, правда, куда и раньше городовые и околоточные полицейские редко захаживали, народ знатно пошумел. Почти всю ночь слышалась ружейная стрельба, пару раз даже что-то взорвалось. По словам Дорохова, почти всю ночь просидевшего в засаде, где-то на востоке, где находились портовые купеческие склады, что-то горело.

— … Хм, а это еще что за чудо такое? — Дорохов, сидевший вместе с Пушкиным в гостиной, кивнул в сторону окна. С его места весь двор был как на ладони, и всех гостей было прекрасно видно. — Александр Сергеевич, это же тот капрал из дворцовой охраны! Помните, он уже приезжал?

Поэт встал и подошел к окну, чуть сдвинув штору в сторону. Присмотревшись, кивнул головой:

— Да, похож. Похоже, опять по мою душу прибыли. Пойду собираться.

— Александр Сергеевич, но…

— Спокойно, Миша. Встречай гостей, я сейчас присоединюсь к вам.

Когда Пушкин, одетый в дорожное платье, снова оказался в гостиной, то его уже ждали — знакомый капрал и с ним трое солдат.

— Капрал Дворцовой роты Усольцев! — представился капрал, внимательно оглядывая Пушкина. — Его Императорское Величество приказал доставить Вас к нему.

И сказано было так, что всем стало ясно — никакого другого ответа, кроме как положительного, здесь быть и не могло.

— Я готов, господа, — Пушкин показал на дверь, и сам пошел первым. Следом за ним, словно конвой, двинулись солдаты. — Господин капрал, я слышал, что произошло ужасное. Какие-то подробности уже известны?

На вопрос капрал ответил лишь в экипаже.

— Все плохо. Его Высочество совсем плох, — тяжело вздохнул он, не глядя на поэта. Вроде бы даже в уголках его глаз сверкнула слеза, но может и показалось. — Дохтора сказывают, что до вечера не доживет. Крови слишком много потерял…

В дороге выяснились и другие подробности. Действительно, в цесаревича и его охрану стреляли поляки. Один из нападавших был пойман и уже дал признательные показания — мол, он, патриот Свободной Польши, и стрелял в наследника престола без принуждения, так как хотел смерти будущему императору.

— … Подошли, кричали «слава, цесаревичу», и прямо в упор палить начали. У каждого из них было по четыре револьвера. Отстрелялись, разряженные пистолеты бросили, и схватились за другие, — глухо рассказывал капрал. — Казаков из охраны сразу положили, те даже дернуться не успели.

Угрюмо все это слушавший, Пушкин скривился. Ведь, он о чем-то подобно давно предупреждал. Слишком власть заигралась, расслабилась, поверила, что все прекрасно, все отлично: и армия всех сильнее, и народ самый верный, и граница на замке, и вольница на окраинах в узде. Вышло же так, как вышло — дурно и хреново.

— … А Его Величество приказал Вас доставить, как от дохторов вышел.

Пушкин на это недоуменно качнул головой. Непонятно, а причем тут он? Он не врач, не знахарь? Как он может умирающему наследнику престола помочь? Не полные же дураки, должны это понимать. Если понимают, тогда зачем его во дворец везут? Словом, как и всегда, вопросов много, ответов с гулькин нос.

— Прибыли.

Дворцовая площадь, да и сам дворец, были на осадном положении. Кругом полно войск, офицеров в золотом шитье, с боевым оружием. Все встревожены, возбуждены.

— Государь, уже два раза о Вас справлялся, — у входа во дворец их уже встречал секретарь императора, умоляя поторопиться. — Прошу, прошу сюда.

У императорского кабинета они задержались на несколько минут, смешавшись с толпой придворных. Пушкин сразу же почувствовал тяжелую, гнетущую атмосферы. Почти не слышались разговоры. Если и говорили, то больше шепотом, наклоняясь друг к другу.

— Александр Сергеевич, где же вы? — в нетерпении воскликнул секретарь, высунувшись из-за двери. — Прошу вас!

Тяжело вздохнув, Александр вошел внутрь. Дверь за ним закрылась, отрезая путь назад.

— Ваше Величество, это просто ужасная траге…

Сидевший за столом, Николай Первый поднял на него, полный боли, взгляд, и все слова у Пушкина застряли в горле.

— Ты был прав…

Голос у императора был хриплый, глухой. Чувствовалось, что разговор ему давался непросто, тяжело, словно каждое слово выдавливал из себя.

— Вокруг меня слишком много вранья. Губернаторы врут, что собираем огромные урожаи. Адмиралы и генералы рассказывают сказки про самый сильный флот и армию. Оказалось, и про Польшу врали. Нет там никакого замирения и спокойствия. Как было там змеиное гнездо, так там оно и осталось.

Он тяжело поднялся с места.

— И вот теперь Саши больше нет, — его голос «надломился». — Больше я таких ошибок не совершу, но… сейчас не об этом. Я…

Николай Первый подошел ближе, почти вплотную. Александра напрягся, не понимая, чего ему ждать.

Их взгляды скрестились.

— Теперь наследником Российского престола стал Константин, и я хочу, чтобы его обучение занимался именно ты, Александр.