Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын!

Глава 31 Наставник Его Высочества Великого князя Константина… или укротитель тигра?

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Возвращался Пушкин «громко», шумно. Прежде во внутренний дворик дома, где проживало его семейство, влетела кавалькада всадников. Хмурые казаки в мохнатых шапках, папахах с пиками наперевес были похожи на кровожадных кочевников монголов, жаждущих крови. Следом въехала роскошная карета в богатой позолоте и императорских вензелях, на запятках стояли дюжие слуги ярких ливреях и каменными родами. Сразу видно, что очень непростой человек прибыл — какой-нибудь генерал или даже целый сенатор.

Домашние так всполошились, что в доме попрятались. Они решили, что Александра Сергеевича арестовали, бросили в тюрьму, а теперь пришли и за ними. Дорохов, усы торчком, глаза бешенные, схватил аж три ружья и залег с ними у самой двери. Позади него Никитка, хозяйский слуга, топор с таким зверским лицом сжимал, что сразу ясно — если кто и пройдет в дом, то только через его бездыханное тело.

— Эй, я это! Слышите⁈ — громко крикнул Пушкин, едва выскочив из кареты. Для большего эффекта даже руками замахал, привлекая к себе внимание. — Миша, старина, знаю, что с ружьём залег! Смотри, не пальни в меня с испуга! Я это, я!

Александр подошел к крыльцу, еще раз взмахнул руками, топнул ногой в нетерпенье. Мол, выходите, хватит прятаться.

— Миша, выходи!

Наконец, дверь отворилась, и на пороге появился его товарищ, настороженно зыркавший по сторонам.

— Это же я! — широко улыбнулся Пушкин,

— А это кто? — Дорохов показал на казаков, с пиками застывших за спиной поэта.

— Мой эскорт, Миша. Теперь они всегда будут со мной.

Тот с подозрением посмотрел на казаков, потом на самого Пушкина.

— Неужели снова в министры пошли?

— Бери вы, Миша! — хохотнул Александр, тыкая характерным жестом в небо. — Теперь я наставник самого цесаревича. Ты рот-то прикрой — птица залетит.

Товарищ, и в самом деле, рот так раскрыл, что чуть челюсть не свихнул.

— Н-н-наставник цесаревича Константина? — заикаясь повторил Дорохов, смотря на Пушкина совсем «другими глазами». Дернув головой, он развернулся в сторону казаков. Теперь ему уже все было понятно: такой эскорт не мог быть у обычного министра, а вот у того человека, который будет обучать и воспитывать будущего императора, запросто. — В-вы станете учить будущего государя?

— Да, Миша, — кивнул Александр, приосанившись при этом. — Считай меня дядькой следующего императора…

Тут из-за его спины вышел слуга Никитка. Лицо ошарашенное, бледное, как смерть, похоже, что последнюю фразу только и услышал.

— Господи Боже мой, господи Боже мой, — только и повторял он снова и снова. — Господи Боже мой… Наш соколик как взлетел… Господи Боже мой.

Не прошло и пары минут, как дверь снова отворилась, пропуская вперед Льва, младшего брата Пушкина. Выглядел он тоже донельзя воинственно: с ружьем в одной руке, с саблей в другой, волосы всклочены, глаза в орбитах вращаются.

— Ба, Саш[А]⁈ Оказывается, ты весь этот переполох устроил!– радостно закричал он, бросаясь обниматься. — А мы тут в панику ударились, ружья и топоры похватали! Такого себе напридумывали, что и сказать стыдно! А это еще, что за явление Христа народу?

Оторвавшись от брата, Лев кивнул на казаков.

— Чего это они с тобой-то? Опять что ли в чем-то провинился?

— Как сказать, братишка, как сказать, — ухмыльнулся Александр. — С одно стороны, вроде награда, а с другой — вроде и наказание. Я же теперь наставник цесаревича Константина.

И вновь повторилось то же самое, что и со всеми другими. Лев на некоторое время застыл, просто открывая рот и не говоря ни слова. Только глаза пучил и невероятно гримасничал.

— Наставник цесаревича⁈ Господи! — задыхаясь от восторга, вскрикнул он. — Я же теперь такие дела смогу воротить, что мне никто и слова поперек не скажет…

Петербург. Дворцовая площадь

Кто другой, давно бы уже рычал от восторга, танцевал от счастья. Ведь, звание «наставник цесаревича» было сродни золотому билету, открывавшему перед тобой все двери, решавшему все твои проблемы. У тебя есть долги перед банком, так теперь управляющий банком лично придет и предложит тебе отсрочку платежа или, вообще, уберет его добрую часть. С тобой враждует сосед из полицейских или даже жандармов, так сегодня же он прибежит, и будет лебезить перед тобой, слезно извиняться. Богатый помещик хочет «оттяпать» кусочек твоей земли с лесом и деревенькой, так забудь о нем, больше ты о нем ничего не услышишь.

Наставник сутками находится рядом с цесаревичем. Ближе него у будущего императора только самые близкие родственники — отец, мать, братья и сестры. Неслучайно, многие из российских императоров на протяжении всей жизни с особой теплотой вспоминали своих воспитателей, а после их смерти заботились об их семьях — оплачивали долги, справляли дочерям приданное, устраивали сыновей в лучшие учебные заведения империи. Наставник цесаревича был одним из немногих, кто имел привилегию посещать государя без предварительной договоренности.

— Но, черт его дери, есть большое «Но», — с тяжелым вздохом Пушкин остановился прямо у главного входа в Зимний дворец и застыл на глаза у удивленной охраны. — Пожалуй, это «Но» не просто большое, оно огромное, не обхватить, не увидеть…

В этом «Но» было столько всего, что впору было бежать без оглядки от дворца, как можно дальше. Трудности и невероятные искушения будущего наставника «встречали» уже при входе во дворец, где встречи с ним искали десятки и десятки аристократов, которые раньше совсем не желали с ним знаться. Сейчас же заискивали перед ним, лебезили, улыбались, восхищались его стихами и пьесами. Подсовывали своих смазливых дочек и даже женушек, готовых едва ли не выпрыгнуть из своего платья. Те ловили его взгляд, нагибались пониже, чтобы продемонстрировать глубокое декольте, старались коснуться его и даже прижаться в каком-нибудь укромном уголке. Ловили каждое его слово, словно он был их самый близкий друг, родственник и член семьи. От каждого слова этих новоявленных друзей и знакомых несло ужасной приторной сладостью и откровенной фальшью. Честное слово, тошнота к горлу подступала.

Другой трудностью, которая ждала его, был сам цесаревич. Вроде бы совсем юнец двенадцати лет отроду, с которым у него, как у педагога с огромным стажем, совсем не должно быть проблем. Сколько таких сорванцов в будущем прошло через его руки, не сосчитать. Казалось бы, справиться с одним единственным ребенок — плевое дело, но не тут-то было.

— … Крепкий орешек, об который можно с легкостью обломать зубы.

Дело было в том, что Константин был младшим сыном Николая Первого и не считался наследником престола. К роли будущего императора готовили старшего сына Александра, к услугам которого были лучшие учителя и воспитатели, максимум внимания отца. Константин же должен был пойти по стезе военного и возглавить впоследствии военное или морское ведомство что и определило характер воспитания и обучения. Насколько понял Пушкин, цесаревича обучали спустя рукава, науки давали в усеченном форме. За его успехами никто особо и не следил. Как говориться, читать, писать и считать научился и отлично. О какой-то глубине знаний можно было и не мечтать — история давалась обрывочно и виде сказок и легенд, физика и химия преподавалась на уровне детского сада (дождь пошел, потому что Боженька гневается). Словом из Константина готовили классического солдафона, который никогда не должен был составлять конкуренцию старшему брату. Теперь уже и не понятно, намеренно ли это делали или просто так случилось само собой.

— … Эти дебилы из мальчишки сделали самовлюбленного неуча, к тому же чрезвычайно обидчивого пацана. И если сейчас потакать каждому его желанию, как будущего императора, то из него вырастет настоящее чудовище… Тем более уже пару звоночков прозвенело.

Вчера, когда они остались наедине, Николай Первый кое-что ему рассказал о младшем сыне, что совсем не красило цесаревича. Когда юный Константин только узнал о своем новом качестве, то сразу же приказал охране высечь своего слугу. Мол, тот был недостаточно расторопен и смел спорить с ним. Солдатам же пригрозил, что если не будут его слушаться, то после вступления на престол их вместе с семьями отправит в Сибирь на пожизненную каторгу.

Когда же Пушкин посетовал на то, что поставленная задача выглядит довольно сложной и едва ли выполнимой, то император в ответ махнул рукой. Словом, дал полный карт-бланш на методы воспитания.

— Вот тебе и новый ученик… Звереныш, ей Богу.

Конечно же, все эти трудности Александр понимал, и даже осознавал, что скорее всего не справится с этим невероятно сложным делом, но все же не мог взять свое слово назад и отказать от предложения Николая Первого. Ведь, это предложение, по-хорошему, и было тем самым шансом что-то изменить в стране и, главное, в ее тяжелом, кровавом будущем.

— Чего я до этого делал? Какие-то газетки, журналы печатал, учебнички в школы писал, школьные олимпиады организовывал, писал стишки и рассказики… Смех один, капля в море! А здесь я смогу воспитать нового императора — просвещенного императора, прогрессора, имя которого прогремит в веках и который убережет Отечество от всех будущих бед и невзгод. Вот это шанс, это настоящая сверхзадача!

Чуть постояв, поэт вскинул голову, сжал кулаки. Что он в самом деле? Прошел, можно сказать, через огонь, воды и медные трубы, а здесь стушевался, даже не попробовав. Нет, так не пойдет!

— … Ладно, хватит сиськи мять, пора, — твердо произнёс он и с решимостью переступил порог дворца. — Про сиськи, конечно, вульгарно, и недостойно великого поэта, но ситуация требует.

Александр быстро прошёл холл, холодно кивая попадавшимся навстречу знакомым и незнакомым людям. Разговоры разговаривать сейчас не было времени, да и желания.

— Александр Сергеевич, дорогой, вы уже пришли, а мы вас ждали только к полудню, — из какой-то комнаты выскочил раскрасневшийся полный мужичок, прежний наставник цесаревича. Сам широко улыбался, а в глазах застыла тревога и даже страх. Явно не хотел тёплого местечка лишиться. — Позвольте представиться, Михайлов Пётр Иванович, из Тамбовский дворян мы, значит-ца. Титулов больших не имеем, но при дворе давно обретаемся.

Пушкин коротко кивнул. Про этого самого Михайлова он уже был наслышан. Трусова, на взятки падок, своего никогда не упустит. А вот воспитатель из него никакой, скорее даже пустой. Цесаревичу во всем поддакивал, за любое дело хвалит так, что девица бы засмущалась. Вот великий князь Константин и рос самовлюбленным оболтусом, которому люди слово против боялись сказать.

— Где цесаревич! Чем занят? — поэт строго посмотрел на Михайлова. — Я бы хотел поприсутствовать на занятиях. Заодно и с ним познакомлюсь. Прошу немедленно меня проводить к нему.

Тот почему-то стушевался, глазки забегали из стороны в сторону.

— Думаю, сейчас не самое лучшее время для этого, — наконец, промямлил мужичок, скосив глаза в сторону. — Его Высочество будет гневаться, если сейчас его потревожить…

Пушкин удивленно вскинул брови. Ни хрена себе барин! Двенадцать лет от роду, и уже изволит гневаться!

— Чем он таким важным занят, позвольте поинтересоваться?

— Он… э-э-э…изволит играть в солдатики, — с трудом выдавил из себя Михайлов.

— Что? В солдатики, в десять часов утра? А как же занятия? Я специально справился с его распорядком дня, составленным, между прочим, вами, и там на десять часов поставлена История Отечества. Как это понимать?

Ответа не было. Мужичок мялся, то бледнея, то краснея.

— Эх, горе-учитель, кто же так авторитет зарабатывает? Будешь лебезить перед учеником, потакать в его слабостях, уважения никогда не добьешься! Презрения можешь… Давай, веди, сам посмотрю на цесаревича.

Петербург. Зимний дворец

Впереди по коридору шел Михайлов, прежний наставник цесаревича. Мужичок кривился, нещадно потел, всем своим видом показывая, как ему не хочется идти. Следом вышагивал Пушкин.

— Может все-таки чуточку выждем? — в очередной раз попросил мужичок, с мольбой заглядывая в глаза Александру. — Ведь, гневаться будет. Не дай Бог, еще государю нажалуется или, вообще, государыне…

Пушкин со вздохом покачал головой. Как же здесь оказалось все запущено. Что же за маленькое чудовище его ждет там?

— Ой, быть беде, как пить дать, быть беде, — тихо причитал Михайлов, замерев у одной из дверей. Взгляд как у битой собачонки, жмущейся к стене. — Точно гневаться будет.

Александр не останавливаясь толкнул дверь и вошел внутрь. Правда, сразу же встал, как вкопанный. Прямо у его ног ровными рядами в походных колоннах стояли солдатики-пехотинцы, преображенцы, если он не ошибался. Чуть дальше и вплоть до большого письменного стола тянулись бесконечные ряды конных драгун, сотен пять не меньше. После каждого эскадрона стояли по две-три повозки с артиллерийскими орудиями и пушечными расчетами на конях. У самого стола застыли ровные колонны солдат-противников, одетых в сине-желтые цвета шведской короны — пехота, всадники, знаменосцы с яркими флагами, трубачи, пушкари с орудиями.

Каждый из солдатиков больше напоминал не игрушку, а настоящее произведение искусства. Сделанные из олова, они до мельчайших подробностей копировали форму, оружие и амуницию настоящих солдат. Если приглядеться, то можно было разглядеть крошечные пуговички на кафтанах, пряжки на ремнях и сапогах, залихвастские усики у офицеров и аккуратные бородки у пушкарей.

И не думая скрывать удивление, Александр с любопытством разглядывал солдатиков. Даже волнение куда-то испарилось, уступив место детскому восторгу. Ведь, такого зрелища он еще не видел в своей жизни.

Поэтому, наверное, и проглядел цесаревича, который в этот самый момент выглядывал из-за стола. Донельзя недовольный, мальчишка громко крикнул:

— А ты еще кто таков? А ну пошел вон! Пошел, пока я солдатам не приказал тебя вышвырнуть!

Из другой комнаты, и в самом деле, показались двое дюжих гвардейцев-преображенцев, бросавших на Пушкина грозные взгляды.

— Ваше Высочество, позвольте представиться — Александр Сергеевич Пушкин, — совершенно спокойно произнес поэт, уверенно выдерживая злой взгляд мальчишки. Честно говоря, спокойствием Александру далось совсем не просто. Больше всего хотелось сейчас схватить цесаревича в охапку и дать ему как следует ремня, чтобы привести в чувство и научить вежливости. — Его Величество попросил меня быть вашим новым наставником. Уверен, что он уже предупреждал вас об этом.

Константин молча поднялся, насупившись, смерил взглядом Пушкина.

— Батюшка говорил, — наконец, он выдавил из себя.

— Хорошо, Ваше Высочество, очень хорошо. А теперь позвольте спросить, почему вы прогуливаете занятия? По распорядку, утвержденному государем, именно сейчас вы должны заниматься историей Отечества.

Пушкин, конечно же, понимал, что их знакомство начинается не очень хорошо, и мальчик с легкостью может его возненавидеть. Однако идти у него на поводу он и не думал.

— Почему вы молчите, Ваше Высочество? Занятие историей Отечества крайне важно для будущего императора, или у вас имеется другое мнение?

Сейчас важно было вызвать мальчишку на диалог, наладить хотя бы какое-то общение. Александру нужен был хоть какой-то отклик, чтобы «зацепиться», а потом и «оттолкнуться» от него.

— Не хочу… — цесаревич нахмурился. — Скучно там. Лучше в солдатики играть или на корабле кататься.

Едва услышав это, Пушкин чуть не вскрикнул от радости. Скука! Вот то, что ему и нужно, чтобы расшевелить наследника престола. Ему нужно было лишь избавить цесаревича от скуки на занятиях, чтобы вызвать интерес, а вместе с ним и заслужить уважением и авторитет.

— Говорите, история Отечества скучна, Ваше Высочество?

Цесаревич хмуро кивнул.

— А хотите я докажу вам обратное? — хитро улыбнулся поэт. — Хотите, я прямо сейчас докажу вам, что история нашего Отечества — это наиинтереснейшее в мире занятие, которое навсегда вас избавит от скуки? И, если я не прав, вы снова вернетесь к своим солдатикам…

— Хочу.

Пушкин кинул на дверь, предлагая выйти в коридор.

— Прямо сейчас, Ваше Высочество, я предлагаю вам перенестись во времена благородных рыцарей, свирепых завоевателей и, конечно же, тайных сокровищ…

Заметив зажегшийся в глазах цесаревича огонек любопытства, Александр удовлетворенно кивнул. Рассказы о грозных рыцарях, неприступных замках и жестоких разбойниках никого не могли оставить равнодушным, а особенно скучающего юнца, которым, без сомнения, и являлся Константин. У Пушкина как раз было кое-что припасено для такого случая из его богатого педагогического опыта.

— Знаете ли вы, Ваше Высочество, что этот дворец полон тайн? За позолотой его роскошной лепнины, великолепным убранством скрывается множество секретных ходов, которые еще помнят великим российских императоров и императриц. Где-то здесь, совсем рядом с нами, за стенкой может красться искусный шпион или даже отравитель…

Стоявшие за спиной цесаревича гвардейцы тут же «возбудились». Схватились за рукояти сабель и начали «обшаривать» стены коридора подозрительными взглядами. Не отставал от них и сам Константин, взгляд которого тоже «прилип» к ближайшей стене.

— Может быть где-то здесь хранятся потерянные сокровища, по легенде спрятанные великой императрицей Екатериной много — много лет назад…

С трудом скрывая улыбку, Александр продолжал рассказывать одну из многочисленных легенд Петербурга, которых знал сотни и сотни. Восторженный поклонник величественного города, он мог бы с легкостью заткнуть за пояс любого из молодых экскурсоводов и знатоков истории Санкт-Петербурга.

— В этой зале есть одна неприметная ручка, о которой мало кто знает. И если ее особым образом потянуть вниз, то прямо в стене откроется дверца…

На глазах у открывшего рот цесаревича, Пушкин быстро подошел к стене и неуловимо коснулся гипсовой лепнины, причудливо тянувшейся от пола к потолку. Тут же в стене появился темный проем.

— Как, Ваше Высочество, хотите почувствовать себя первооткрывателем?

Конечно же, этот проем не вел ни в какой тайный и всеми забытый ход, а был всего лишь переходом между комнатами и использовался слугами. Об этих ходах в будущем экскурсоводы часто рассказывали посетителям Зимнего дворца, в красках описывая внутреннюю жизнь императорской четы.

— Ой! — Пушкин вдруг громко вскрикнул и, нагнувшись, показал всем небольшую золотую монетку с необычными надписями, которую только что незаметно вытащил из своего кармана. Это был самый настоящий испанский дублон, несколько сундуков которых они с товарищами привезли из тайника ордена Розы и креста. — Видите, Ваше Высочество⁈ Я же говорил про сокровища.

Мальчишка чуть не подпрыгнул на месте, желая в тот же самый миг рвануть в этот проем. Об гвардейца, не сводившие жадных глаз с золотой монеты, тоже не скрывали своего желания пойти и поискать точно такие же золотые монетки.

— А ведь это все наша история, Ваше Высочество…

Теперь Пушкин точно знал, как ему нужно будет строить воспитание, да и обучении тоже, юного цесаревича.