Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын!

Глава 22 Золото, серебро, алмазы… и кое-что еще, гораздо важнее этого

г. Шверин

Шверинский замок

Таская эти ящики, битком набитые золотыми и серебряными монетами, посудой драгоценностями и даже фигурками ацтекских божков, Александр и его люди все прокляли. Уже через час от не подъёмных ящиков у них отваливались руки, от бесконечных ступенек — ноги. Местных привлекать не стали, решили не искушать судьбу. И так уже на них коситься начали после того, как один из ящиков упал и оттуда выкатился серебряный кубок для вина, отделанный красными драгоценными камнями.

— Александр Сергеевич, мы слишком долго возимся, — с тревогой в голосе проговорил Дорохов, свалившись без сил рядом. — Скоро могут возвратиться люди великого герцога. Нужно спешить, а золота ещё столько осталось, что страшно становится. Откуда здесь столько всего?

Александр оглядел восемь уже готовых повозок, груженных ящиками с верхом. В подвалах оставалось не меньше.

— Миша, ты даже не догадываешься, что это за люди, — вздохнул Пушкин, сделав рукой в воздухе неопределенное движение. — Это уже давно не воины Христовы, как это было сотни лет назад во времена Крестовых походов и кровопролитных воин за Гроб Господень. Забудь обо всех этих сказках о бедных тамплиерах или госпитальерах, которые ходили в рубище и ели черствые лепешки, которые запивали простой дождевой водой. Нет больше никаких бессребреников, которые каждый грош откладывают во славу Господа и его церкви…

Александру, в свое время с большим интересом изучавшим историю разнообразных европейских тайных обществ, рыцарских и церковных орденов, было о чем рассказать Дорохову. В великой помойке двадцать первого века — сети интернет — можно было с легкостью найти такое, от чего волосы дыбом вставали не только на голове, но и на остальных частях тела. Вот он и выдал кое что из этого пока они переводили дух после перетаскивания ящиков.

— … Это все давно уже не про Бога, а про власть, огромную, бесконтрольную власть, и, конечно, же деньги, Миша…

Грустно улыбнулся Пушкин, вспоминая то, что происходило в его стране накануне развала Союза, в его момент и после него. На глазах рушилось все, что прежде казалось незыблемым и нерушимым, что было фундаментов великой страны. То, что считалось правильным и важным, в один момент, стало никому ненужным мусором. Коллективизм, патриотизм, честность отправились на свалку, во главу угла встали выгода, нажива, потребительство и неимоверная жадность.

— Сейчас происходят страшные вещи, старый друг. Когда-то давным давно флибустьеры грабили испанские галлоны знаменитого золотого каравана, чтобы весело прожигать жизнь, закатывать роскошные пирушки, оснащать новые корабли, вербовать новых сторонников. Но орден делает совсем другое, и это во сто крат хуже, Миша. Эти сокровища не просто золото, серебро, драгоценности, это все инструмент для достижения невиданной власти. Такая власть, к которой стремится орден и ему подобные не снилась Чингиз хану, египетских фараонам. Они завидуют самому Богу…

У Дорохова от таких разговоров глаза округлились, став напоминать два здоровенных медных пятака. Точно оказался не готов к такому. Сразу было видно, что ему не помещала бы современная информационная «прививка» от РЕН-ТВ или ТВ-3 из хорошей порции передач про древнейшие сверхсовременные цивилизации атлантов, Богов с других планет, великих героях со сверхспособностями и тому подобное.

— … Великий магистр был уже близок к тому, чтобы контролировать русский престол. Его люди были на очень важных постах. Ты даже не догадываешься, как далеко он смог проник, — Пушкин в этот момент чуть не проговорился про цесаревича, который тоже состоял в ордене. — Орден уже хорошо отметился у нас. Вспомни многочисленные странные смерти наших правителей, бесконечные перевороты. Ведь все это было сделано с помощью именно этого золота, что мы с тобой только что таскали. Но теперь эти деньги послужат совсем другой цели, Миша. Мы будем учить… сначала детей, а потом и их родителей. И уверяю тебя, что через пять — десять лет ты просто не узнаешь страну. На заводах будут работать механизмы, по рекам станут плавать пароходы, в портах возвышаться исполинские краны. Даже в самых глухих деревнях и селах будут красивые большие и светлые школы, больницы, заводики. Страну покроят ровные прямые дороги, по которым станут мчаться самобеглые машины наподобие повозок…

У Михаила остекленели глаза и рот раскрылся от все новых и новых порций совершенно дикой информации.

— … Ну, ладно, хватит! Прикрой рот, и пошли дальше таскать. Ты прав, нам нужно спешить. До вечера нужно управиться и сразу же отправиться в путь. Лучше эту ночь провести в пути, пока разгулявшаяся беднота будет отсыпаться после сегодняшнего разгула. И если повезет, то к завтрашнему утру мы уже будет далеко от сюда. Глядишь, через пару суток окажемся в порту, а там и сядем на зафрахтованное судно… Вперед! Хватит сидеть, отдохнули.

С кряхтением встали и пошли в сторону зияющего зева подвала.

г. Любек

Городской причал

Пушкин ошибся в своих планах. На дорогу от Шверинского замка до Любека им понадобилось не двое суток, а все четверо. И это путешествие по землям, охваченным восстанием бедноты, оказалось совсем не простой прогулкой. Уже при выезде из Шверина они потеряли убитым одного из людей, его подстрели из арбалета какой-то перепивший бюргер. Этого пьяницу они, конечно же, нашли и располосовали саблями, но товарища было уже не вернуть. Еще двое получили ранения, когда их попыталась атаковать взбесившаяся толпа возле городских ворот. Точно было бы больше жертв, если бы не те американские револьверы, которыми они запаслись в достатке. Едва орущее быдло с вилами и топорам на них просилось, то их встретила сплошная стена свинца. У каждого из бойцов каравана было по два основных пистолета в руках и по два заряженных запасных. И опустошив барабаны, нужно было просто сбросить разряженное оружие и выхватить из-за пазухи новое. Словом, взбунтовавшие горожане хорошо умылись кровью.

— … Александр Сергеевич, все погружено на корабль, — к сидевшему на бочке Пушкину подошел Дорохов, ведавший погрузкой ящиков с казной на корабль. Он показал на потрепанный пароход с закопченной надстройкой на палубе. По бортам возвышались здоровенные гребные колеса, на которых висели матросы и что-то простукивали молотками; похоже, готовили корабль к выходу в море. — На ночь оставим людей здесь. Я сказал, чтобы были начеку. Кто знает, чего ждать…

Поэт устало кивнул, даже не посмотрев не него. Больно сильно он вымотался за последние дни. Считай, толком и поспать не удалось в дороге. Крестьяне, словно взбесились: сбивались в шайки и рыскали по дорогам, нападая на всех, кто им был не знаком. На какое-то время дороги в этом княжестве стали не просто опасными, а смертельно опасными. Здесь можно было лишиться не только кошелька и товара, но и жизни. Из покосившихся сельских избенок можно было запросто получить арбалетный болт в бок, а из кустов — здоровенную свинцовую пулю.

— Я тут рядом в трактире пару комнат снял. Вам бы поспать, силы восстановить.

Пушкин снова кивнул. Поспать ему точно не помешает.

— … Эй! Тебе чего нужно, оборванец⁈ — Дорохов вдруг ощетинился, выхватив револьвер и уставившись за спину Пушкину. Похоже, оттуда кто-то подходил. — Здесь не подают! Ищи себе подаяние в другом месте. Понял?

Александр тоже повернулся в ту сторону, любопытствуя, кто бы там мог быть. Прищурился, разглядывая высокого парня в каком-то грязном, прожженном в разных местах, балахоне. Курчавые волосы стояли торчком и, определенно, нуждались сначала в мыле, а потом в стрижке. Измазанное сажей лицо, тем временем, показалось ему знакомым.

— Ты не понял? — Дорохов недвусмысленно повел пистолетом, показывая, что настроен серьезно. Правда, оборванец почему-то не уходил, продолжая стоять и смотреть в сторону Пушкина.

— Миша, подожди, — Александр поднял руку, останавливая товарища. — Эй, ты, подожди ближе. Откуда я тебя знаю?

Тот сделал шаг и расплылся в улыбке, что на его грязном лице смотрелось довольно странно.

— Камрад, ты не узнал меня? Я, конечно, грязноват немного и довольно сильно помят, — оборванец извиняющее похлопал по своему рваному балахону. Мол, он не виноват, что так одет. — Это же я, Карл!

Пушкин медленно встал с бочки, растер глаза пальцами, не веря самому себе.

— Б…ь! — у него тут же само собой вырвалось ругательство. — Маркс? Карл Маркс, это ты⁈ Черт побери! Как так⁈ Чего с тобой произошло? Тебя черти, что ли поджаривали на костре?

Студент замялся, похоже, не сильно делая рассказывать о своих злоключениях.

— Так, пошли с нами! Вижу, деньгами ты не богат. Ничего, мы заплатим. Поешь, приведешь себя в порядок, а заодно и все расскажешь! Пошли, пошли. Миша, показывай свой трактир. Нам всем срочно нужно выпить, а также послушать кое-что интересное…

Рассказ студента, и правда, оказался захватывающим. Если его чуть-чуть дополнить, то смело можно было бы написать хороший приключенческий роман. Оказалось, именно Маркс со своими друзьями оказался одним из непосредственных виновников этого сумасшествия, распространившегося уже на все Мекленбургское герцогство.

— … Ты⁈ Это все из-за тебя началось⁈ — у Пушкина чуть пиво назад из рта не вылилось, когда он услышал про драку с жандармами, а потом и штурм жандармского участка. — Ты спятил что ли⁈

Карл же, уплетая тушеную капусту прямо руками, и запивая все это пивом, в ответ лишь ухмылялся.

— Ты же сам сказал, что мы не должны больше терпеть эксплуататоров! — нагло оскалился студент, запихивая в рот целый кусок жареной колбаски и с чавканьем начиная ее пережевывать. — Я всего лишь показал бедным горожанам и крестьянам, кто их враг. Вот они и начали сами себя освобождать…

Пушкин в ответ только руками развел. У Карла явно было не все в порядке с головой. Ведь от его выходки полыхало целое княжество! В городках, поселках ловили дворян, как бешеных псов. В замках прятались от восставших, закрывали ворота, двери, и со стен стреляли во все, что движется. Сбежавший герцог слал своим соседям жалостливые письма с просьбами о помощи.

— … И, вообще, ты правильно сказал — вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем! Золотые слова, камрад! Просто гениально!

Говоря это, студент даже кружку с недопитым пивом отставил в сторону. Пятерней взлохматил свою шевелюру, декламировал слова знаменитого Интернационал с чувством, с толком с расстановкой, отчего тот звучал грозно, напоминая слова священной клятвы.

— Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем! Золотые слова, камрад! Просто гениально! Как только тебе могли прийти в голову такие слова…

Сейчас он, и правда, напоминал того самого классического революционера, которых Александр помнил по старинным советским фильмам — с голодным угрожающим блеском в глаза, осунувшееся лицо с заострившимися скулами, проникновенная речь. Для полного сходства не хватало лишь кожаной куртки и знаменитого маузера в руке.

— Подожди, подожди, ты же просто спят… — начал было говорить Пушкин то, что было у него в мыслях, как вдруг совершенно неожиданно остановился. До него в этот самый момент дошла одна совершенно простая и понятная мысль, которая показалась ему невероятно потрясающей, почти гениальной. — Подожди-ка, Карл… Сейчас…

Поэт клацнул зубами и замер с ложкой в руке. Ведь, по всему выходило так, что ему сейчас выпал удивительный шанс изменить мировую историю. Можно было из этого студента-еврея Карла Маркса сделать не просто будущего знаменитого Маркса, основателям коммунистического учения, а самого настоящего яростного революционера, который своими действиями и своими работами на долгие десятилетия, если не столетия, подорвет стабильность Европы! Если все получится, то именно европейские страны будут весь двадцатый век с упоением резать и стрелять друг в друга, оставив Россию в покое. Пусть у них бушует революции, пусть у них проходят дикие социальные эксперименты над миллионами людей, а у нас здесь пусть все идет тихо и мирно, последовательно, эволюционно.

— Вот это-то, действительно, гениально, — с благоговением прошептал Пушкин, понимая, что в его руках ключ к будущему России. И ему осталось лишь провернуть его, чтобы история его отчества свернула с кровавого страшного пути и пошла совершенно другой дорогой. — И не будет первой войны, не будет революции, не будет гражданской войны, не будет второй войны… Миллионы русских останутся в живых и получат уникальный шанс…

У него в этот момент стало настолько одухотворенное лицо, словно он увидел Бога и удостоился его благодати, что Дорохов непроизвольно вздрогнул и стал оглядываться по сторонам. Явно пытался понять, чего такого мог увидеть его товарищ.

— Так, Карл, поднимайся и пошли за мной! Нам нужно о многом поговорить! И поверь мне, твоя жизнь теперь перемениться, — поэт резко вскочил с места, едва не опрокинув стол. — Миша, следующие пять — шесть часов сделай так, чтобы никто не побеспокоил. Это очень важно… для нас всех.

Он произнес это так, что Дорохов проникся. Весь подобрался, непроизвольно коснулся рукояти револьвера, словно готовился открыть огонь.

— Не беспокойтесь, Александр Сергеевич. Вас никто не побеспокоит — ни человек, ни зверь.

Пушкин благодарно кивнул ему и потянул студента за собой.

— … Карл, ответь мне честно, без всяких недомолвок… Ты ведь всегда, с самого детства, знал, что самой судьбой тебе предназначено совершить нечто совершенно великое, невероятное?

Студент вздрогнул, замешкался и едва не поскользнулся. Еще мгновение и он бы полетел кубарем. К счастью, Карл смог сохранить равновесие.

— Что? — растерянно спросил он, словно ничего не расслышал. Хотя, конечно же, все он расслышал.

— Карл, я совершенно точно вижу, что ты особенный человек, ты избран, чтобы принести человечеству великую ценность — свет свободы, — Пушкин схватил его за плечи и заглянул ему прямо в глаза. — Разве глубоко внутри себя ты не знал этого? Разве, смотря на страдания простых людей, ты никогда не думал об этом? Разве ты не чувствовал в себе возмущение, наблюдая за сытыми бесчинствами богатеев?

Александр, дитя двадцатого и чуть-чуть двадцатого века, мог литрами «лить в уши» эту и тому подобную чушь. Разве не это талдычили на пионерских и комсомольских собраниях, влияя на неокрепшие мозги ребятни? Разве не об этом с утра и до вечера «кричали» из телевизора, а потом и из сети интернет? Политики, шоумены, блогеры, лидеры мнений, инфлюенсеры и другая стремительно разбогатевшая шобла, твердили, что ты избранный! Шептали с придыханием, что именно ты тот пуп земли, вокруг которого все и вертится! Кричали, что ты все знаешь, все умеешь, ты лучший, ты мессия! Конечно же, Александр все это помнил, пережил на себе и прекрасно научился этим манипуляциям. Так пусть теперь они послужат на действительно благое дело.

— Да, да, я всегда чувствовал, что я не такой, как все они… — прошептал Карл Маркс, потрясенно раскрывая глаза.

Конечно же, парень не устоял. Сразу же поплыл, как свечной воск возле зажженного фитиля свечи.

— Все вокруг меня были обычными людьми и никогда меня не понимали. Они, как бараны, шли строго по одной дороге, чтобы потом встать в стойло. Но я знал, что я не такой! Я всегда знал, что мне предстоит великая судьба! Да, камрад, тысячу раз, да…

Слушая его, Пушкин с трудом сдержал улыбку. Слишком уже смешно это смотрелось со стороны. Но через мгновение поэт скрипнул зубами, веселость сменилась злостью на самого себя. Он вдруг вспомнил, что родоначальником чего этот паренек станет через несколько десятков лет и к чему это все приведет. Перед его глазами встали образы озверевшей от пьянства и кокаина матросни, которая с животной яростью насиловала воспитанниц института благородных девиц в семнадцатом году в Петрограде. Потом увидел яростную драку двух родных братьев из фильма «Тихий Дон», один из которых воевал за красных, а другой — за белых. Вспомнил обезлюдевшие деревни средней полосы — покинутые дома с провалами окон, одиноких стариков с протянутой рукой и метро. Вот оно — настоящее лицо революции, ее оскал! Вот он новый мир…

— Карл, я помогу тебе… Скоро ты напишешь труд, который будет вдохновлять миллионы людей всего земного шара на борьбу с несправедливостью, со злом. Скоро ты начнешь борьбу за светлое будущее Европы. Скоро ты поведешь за собой миллионы новых бойцов…

И студент окончательно поплыл. Александру пришлось взять его за рукав и буквально втащить в комнату.

— Вот тебе бумага, перо… И слушай меня внимательно…

НЕ ХОЧУ БЫТЬ НАЗОЙЛИВЫМ, но пара лайков мне бы не помешали)

Правда, они не ускорят работу, но определенно поднимут настроение