Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын!

Глава 9 Отсчет пошел

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин подошел к столу, на котором лежали высокая стопка пухлых брошюр. Несколько раз перевязанные бечевкой, они изумительно пахли свежей типографской краской.

— Это, Саня, по нынешним временам оружие посильнее атомной бомбы. Если грамотно применить, то можно тысячами в гроб класть… Кстати, проверим еще раз список, как говориться, рассылки. Не дай Бог, какую-нибудь гниду пропустил.

Открыл блокнот и начал вчитываться в свои записи. Список был составлен уже давно, и включал фамилии тех, в честности и в преданности трону которых он не сомневался.

— Так, Михаил Михайлович Сперанский у нас под номером один. Фигура для империи знаковая. Основоположник российской юридической науки и классического юридического образования. Участник работ по кодификации российских законов, — любитель русской истории, Александр мог многое еще вспомнить о Сперанском, человеке-феномене. Собственно, именно благодаря своей уникальности тот в его списке и стоял под первым номером. — Воспитатель цесаревича, а это ни хухры-мухры. Не каждому доверят воспитывать будущего императора. К тому же, если я не ошибаюсь, именно за него Наполеон предлагал Александру Первому любое королевство на выбор. Словом, Сперанский однозначно точно никакой масонской дичью баловаться не станет.

Ногтем подчеркнул вторую фамилию, и задумался.

— Следующий Александр Христофорович Бенкендорф… Грязи впоследствии на него, конечно, знатно вылили. Как только его имя не склоняли. Называли и держимордой, и душителем свободы, и гонителем истинных патриотов, и подлым псом самодержавия. Помнится, он и меня гонял, как сидорову козу, — снова и снова вглядывался в написанную фамилию, словно решал, вычеркнуть ее из списка или нет. — А с другой стороны, Христофорыч боевой офицер, отличившийся в войне 12-го года с французами. Верен императору, как пес, что для нас большой плюс. Такого человека точно из списка нельзя вычеркивать.

Александр опустил голову и пошел по списку дальше. На некоторых фамилиях он также, как и в предыдущих случаях, останавливался, некоторое время вглядывался, вслух давал несколько комментариев. Иногда ставил крестик, и качал головой, вот как сейчас.

— А вот с тобой, господин Канкрин, не все так хорошо, — только что нарисованный крестик Пушкин обвел дважды, отчего тот до боли стал напоминать классический балкенкройц — немецкий опознавательный знак, наносимый на военную технику. — Ты вроде бы и умница, откуда только не посмотри. Знатный экономист и финансист. Насколько помню, через пару лет даже проведешь денежную реформу, которую позже признаю спасительной для России. Однако, это и настораживает. Там, где деньги, всегда «кучкуются» масоны всех мастей. Им, словно медом намазано… С тобой лучше погодим пока.

Вычеркнул он и Петра Киселёва, тоже одного из влиятельных вельмож при дворе императора. Его супруга была ярой сторонницей отделения Польши и ее возрождения в качестве самостоятельного государства, отчего и эмигрировала в Париж.

— Кто знает, каким местом Киселёв думает? Уверенности в нем, вообще, нет, оттого лучше перебдеть, чем недобдеть. И кто у нас тогда остается? Хм, одни военные: Паскевич, Нахимов, Корнилов, Истомин, Тотлебен. Люди, конечно, заслуженные, но будет ли от них толк?

Ему нужны были действительно влиятельные авторитетные фигуры, к мнению которых прислушиваются, сами они не прячутся под столом от опасности или проблем.

— Черт, у меня такое чувство, что я чего-то упускаю…

Пушкин еще раз «прошелся» взглядом по списку — глаза пробежали сверху вниз, а затем снизу вверх. К сожалению, новые мысли в голове не появились.

— Чиновники есть, военные есть, придворные вельможи тоже на месте, — в задумчивости от откинулся на спинку кресла и стал медленно раскачиваться. Его взгляд рассеяно скользил по стенам, пока, наконец, не остановился на большом деревянном распятии, висевшим над пианино. — Вот же! Про церковь забыл, дурья башка! Ключевой институт в это время, когда без молитвы даже в носу не ковыряются!

От души хлопнув себя по лбу, поэт быстро вписал имя уже знакомого ему митрополита Серафима, возглавлявшего Святейший Правительствующий синод. Священнослужитель после подарка иллюстрированных азбуки и детской библии уже выказывал ему свое особое расположение, наградив одним из высших церковных органов. При личной встрече даже предлагал сделать карьеру в Синоде и стать его правой рукой в деле распространения православия среди инородцев империи.

— Точно, митрополит Серафим! Этот, была бы его воля, точно бы пооткручивал головы всем масонам в России… Вот и предоставим ему повод для этого.

Вскочил с кресла и начал собираться. Теперь, когда перечень адресатов был готов, предстояло разнести все посылки.

— А вот к митрополиту придется своими ножками идти. Ведь, для него у меня есть еще один аргумент, к которому он точно прислушается.

Он решил признаться в том, что должен был очернять императорскую власть, полицию и всех чиновников. Повиниться в своей вине, и тем самым подкрепить свои же собственные слова о заговоре. Могла получиться очень устойчивая система из обвинений и доказательств, подкрепляющих друг друга и вытекающих одно из другого. Не подкопаешься, словом.

Санкт-Петербург, здание Святейшего правительствующего Синода

Митрополит зябко повел плечами, кутаясь в меховое покрывало и вытягивая в сторону печки ноги. На улице хорошо намерзся, и все никак не мог согреться.

— Ягорка! — развернувшись в сторону двери, он громко позвал служку. — Неси чарочку рябиновки, а то зуб на зуб не попадает. Не дай Бог, еще захвораю…

Сразу же бросил взгляд на иконы в «красном углу» и привычно перекрестился.

Служка, невзрачный мужичок в рясе и черном клобуке, появился почти сразу же. Держа в руке небольшой поднос с серебряной рюмкой, прошмыгнул по комнате и оказался у печки.

— Ух, огняная прямо, — опрокинув чарку, митрополит растер пятерней грудь. — Слышь, Ягорка, есть кто там? Чей-то голос вроде слышал. Нежто из Сената кого-то прислали? Ироды, цельными днями только носят, носят и носят свои бумажки. Ладно, зови.

Поклонившись, монах исчез, но только для того, чтобы вновь появиться в комнате. За ним стоял человек в темном плаще и надвинутой на глаза шляпе.

— Ваше святейшество, доброго здравия…

Митрополит прищурился. Голос гостя был знаком, а его самого никак разглядеть не мог. Света от свечей не хватало.

— Александр Сергеевич Пушкин, Ваше святейшество, — человек вышел на свет, и священник сразу же узнал поэта. — Дело жизни и смерти, Ваше святейшество.

Хмыкнув на такое начало разговора, митрополит махнул рукой. Мол, подходи ближе, садись рядом, поговорим. Гость, держа в руках какой-то сверток, подошел ближе и расположился в кресле рядом.

— Уж не надумал ли сюды на службы перейти? — священник хитро посмотрел на Пушкина. Признаться, он был бы совсем не прочь заиметь в штате Синода такого работника. Талантище. — Чего при Дворе груши околачивать? Здесь большому делу послужишь, Веру Православную крепить. Ведь, словом владеешь так, что дай Бог каждому. Настоящий кудесник!

— Нет, Ваше святейшество, я пришел по другому делу, — мотнул головой поэт. — Вот, здесь все подробно изложено.

На небольшой столик рядом с ними лег сверток, из которого гость тут же вытащил серую брошюрку.

— Здесь, Ваше святейшество, история о враге, который решил уничтожить все русское — императора, веру, русский дух. И это не сказка, и не бред больного человека…

От таких слов у митрополита дрогнула рука, когда он потянулся к брошюре. Ведь, не каждый день слышишь о том, кто намеревается поднять руку на самого императора Всероссийского.

— Что? — растерянно спросил священник, с опаской глядя на гостя.

— Вы ведь слышали о масонах? Конечно, слышали. Наверняка, считали глупой католической или лютеранской сектой, члены которой верят в магию и всякую другую дребедень. Так ведь?

Митрополит медленно кивнул. Естественно, он слышал о масонах, в свое время даже кое в чем пытался разобраться, читал о всяких посвящениях, уровнях откровений, рыцарях и магистрах. Помнится, при императоре Александре I Павловиче, брате нынешнего государя-императора, в столице этих самых масонов было столько, что они даже бравировали этим. На баллах только и разговоров было о кругах таинства, степени просвещения и всякой другой дребедени. Поговаривали, что и тогда сам император состоял в одной из масонских лож.

— Слышал, — митрополит снова кивнул. — Пустое это сектантство, глупости, которыми дурят головы непутевых и молодых дворян. Не зря наш государь еще в 1822 г. своим указом запретил в России все масонские ложи.

— Думаете обычной бумажкой можно справиться с теми, чьи предки веками владели всей Европой. Они ей просто подтерлись и продолжили вести здесь свои дела. Сейчас членами только одного лишь масонского ордена Розы и Креста в империи являются тысячи человек в весьма солидных чинах и при больших должностях. Например, обер-полицмейстер Санкт-Петербурга генерал-майор Кокошкин, посол Франции в России барон де Барант и многие другие при Дворе, армии, среди купечества.

Митрополит недоверчиво качнул головой, что, конечно же, не укрылось от внимательного взгляда гостя.

— Не верите, Ваше святейшество? Вижу же, что не верите. А вот так? — на его раскрытой ладони, словно по мановению волшебной палочки, появилась какая-то черно-белая железка. Напоминало печатку или перстень с символами. — Я Александр Сергеевич Пушкин, камер-юнкер.императорской свиты, состоял в масонском ордене Розы и Креста.

Перекатывавшийся на ладони перстень, наконец, остановился, и показал свой бок с гравировкой в виде стилизованных изображений розы и креста.

— А знаете, Ваше святейшество, что мне было поручено сделать? Лично великий магистр, глава ордена, приказал.

Митрополит, не сводя взгляда с поэта, покачал головой. Откуда ему было знать?

— Я должен был, используя свой писательский талант, расшатывать императорскую власть. Наподобие змеиного яда, мои стихи, рассказы о нерадивых чиновниках, о жестоких обычаях в дворянских поместьях, должны были медленно «отравлять» общество, вдалбливать в головы молодых людей то, что здесь самое плохое, жестокое место и им нужно уезжать отсюда. Помните, как я «припечатал» графа Аракчеева? Написанное мною днем обличительное стихотворение уже к вечеру стало известно едва ли не всем жителям города. После этого к Аракчееву плотно прицепились такие прозвища, как «России притеснитель», «Грошовый солдат». А вспомните стихотворение о генерал-губернаторе Воронцове?

Пушкин вскинул голову, тряхнув кудрявой шевелюрой, и внезапно начал декламировать одно из своих стихотворений:

— Полу-милорд, полу-купец,

полу-мудрец, полу-невежда…

Полу-подлец, но есть надежда,

что будет полным наконец…

Молчавший все это время священник был сам не свой от только что прозвучавших откровений. Его бросало то в жар, то в холод. Он не знал, что сказать, а главное, не понимал, что делать. Ведь, рассказанное, если это правда, было просто чудовищным.

— Целуй крест, что в твоих словах нет лжи и никого не хочешь опорочить, — митрополит Серафим протянул своему гостю нашейный крест. — Целуй.

— Клянусь, что говорю правду, — Пушкин медленно приложился к кресту. — Масоны проникли во власть, их сотни в армии, министерствах, судах, при дворе, они занимают самые высокие посты, прикрывая и защищая друг друга. И одному только Богу известно, как высокого они забрались… Вот, у меня сохранилось письмо с указаниями от магистра.

Поэт протянул небольшой листок, внизу которого красовался сургучный оттиск с узнаваемым силуэтом розы и креста.

— Здесь он просит писать больше обличительных стихов, обещая деньги и помощь в продвижении по службе… Я виноват, Ваше святейшество, что связался с орденом. Виноват, не сразу разглядел, что скрывается за его нутром…

— Главное, ты одумался и покаялся, сын мой, — митрополит взял письмо одними кончиками пальцев, словно это была какая-то зараза. — Я все внимательно просмотрю. И если эти сектанты так опасны, как ты говоришь, то Синод скажет свое слово. А теперь, иди.

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Александр возвращался домой в самом что ни на есть боевом настроении. Кажется даже, сидя в экипаже, что-то напевать начал.

— … Артиллеристы! Сталин дал приказ! Артиллеристы! Зовет Отчизна нас! — бормотал он, с чувством выстукивая грозный ритм песни, которую когда-то любил напевать его дед. — Из тысяч грозных батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину: огонь, огонь, огонь!

Сам не заметил, как у него в руке оказался большой револьвер, монстрообразный кольт из далекой Америки. Дирижируя невидимым оркестром, он направил пистолет в сторону небольшого оконца. Палец в нетерпении поглаживал спусковой крючок. Казалось, чихни, и он тут же выстрелит.

— Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой. Идем мы в смертный бой за честь родной страны, — продолжал напевать, чувствуя, как из души окончательно уходил страх, а на его место приходит решимость. — Пылают города, охваченные дымом. Гремит в лесах суровый бог войны…

Он уже предвкушал, как вскоре «рванет» его «информационная» бомба, и враг начнет метаться и суетиться, словно у него под ногами земля горит. Ощущение, прямо сказать, воодушевляющее, заставляющее полностью забыть о всех недавних страхах.

— Сколько бы вас не было, и где бы вы, масонские черти, не сидели, волна все равно поднимется, все равно начнут задаваться вопросы. А вам этого не нужно, вы привыкли свои дела в тайне обстряпывать.

Огласка должна была помочь уравнять их шансы. Ведь, одно дело, когда против тебя таинственная могущественная организация, членом которой может оказаться любой. И совсем другое дело, когда налет таинственности и секретности испаряется, и все «грязное белье» оказывается наружи.

— Да, да, главное поднять волну… А еще вот-вот выйдет моя книга про героя нашего времени, который сражается с членами таинственного и кровожадного Ордена. Посмотрим, как вы тогда запоете…

Это тот самый художественный приключенческий роман, прототипом героя которого был его товарищ — Михаил Дорохов. Пушкин немного доработал «середку» и «концовку» в уже почти готовой истории, добавив линию про нового страшного врага — секретное общество масонов-сатанистов, искавших философский камень и секрет бессмертия.

— На этой неделе начну продавать роман, — рассуждал Александр. — И только дурак не станет проводить параллели между таинственным Орденом Розы и Креста и масонским обществом сатанистов. Глядишь, вас, как бешеных собак начнут отстреливать…

В мыслях поэт так «развоевался», что едва, и правда, не выстрелил. Лишь в самый последний момент убрал палец со спускового крючка.

В этот момент экипаж внезапно начал тормозить. Послышались возмущенный мат кучера, несколько щелкающих ударов кнута и жалобное ржание лошадей. Через мгновение к ним присоединился еще чей-то возбужденный громкий голос.

— Куды прёшь, твою мать⁈

— Стой, стой!

— Куды под копыта лезешь? Задавлю ведь…

— Ты Пушкина Александр Сергеевича везешь? Чего глаза пучишь? Ты? Саш[А]⁈

Пушкин сразу же метнулся к двери. Так его звал лишь брат и никто другой.

— Саш[А], ты здесь?

Александр резко распахнул дверцу и тут же оказался в объятиях Льва.

— Здесь, здесь⁈ Ты чего, Лев?

Лев вскинул голову, поднимая на него мокрое от слез лицо.

— Саш[А], дети пропали! Слышишь⁈

— Что? — переспросил Александр, еще надеясь, что ослышался. — Что ты сказал?

— Они во дворе играли, а Прасковья за ними присматривала. Я сам только на минутку в дом зашел за книгой, — Лев рассказывал, а сам с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться. Всхлипы нет-нет да и проскальзывали в его голосе. — А вышел… Прасковья уже сидит на крыльце, словно отдыхает. На перила облокотилась… Я подошел ближе, а у нее голова висит, мотается…

— Дети? Что с детьми? — схватив его за шкирку, Пушкин несколько раз встряхнул брата, приводя в чувство. — Ты кого-нибудь видел? Куда они делись? Что ты, вообще, видел?

— Ничего, — дрожащим голосом ответил Лев, и заплакал. — Ничего, понимаешь? Они пропали, совсем пропали… Саш[А], я не знал… Я не думал, что так будет… Ты ведь говорил, чтобы я присматривал за ними, а я…

Пушкин несколько мгновений смотрел на плачущего брата, то вытиравшего слезы платком, то громко сморкавшего. И вдруг со всей силы залепил ему пощечину, бросая на брусчатку.

— Подбери сопли! — рявкнул так, что у Льва аж лицо вытянулось. — Бери мой экипаж и молнией скачи на Алешкинскую, где купеческие склады. Там сейчас должен быть Мишка Дорохов. Слышишь? — брат кивнул. — Скажешь ему, чтобы тот к сегодняшней ночи готовил все, что у него есть. Все, до самой последней песчинки…