Нэпман 5. Дизель и танк

Глава 18 Главный хребет

Первый серьезный подъем начался на рассвете.

За Пермью характер местности начал стремительно меняться. Холмы становились все выше, дорога все круче забирала вверх. Сквозь редеющий лес уже проглядывали каменистые вершины главного хребта.

Михей Степанович придержал коня, дождался, когда подъедет наша головная машина:

— Вот теперь настоящие горы начинаются. Смотрите, как облака по склонам ползут — это Камень дышит.

Он был прав. Туманные клочья медленно перетекали по склонам, то открывая, то скрывая огромные каменные стены впереди. Здесь, у подножия главного хребта, даже воздух казался другим, плотным, тяжелым, напитанным горькими ароматами хвои и талого снега.

— К перевалу три дня пути, — продолжал проводник. — Вы, главное, не торопитесь. Дорога серьезная, старатели да геологи по ней ходят. На подъеме семь прижимов будет, потом главный взлет. Высота там за полторы тысячи метров.

Варвара делала пометки в журнале, а я разглядывал уходящую вверх дорогу. Она петляла по склону, временами скрываясь в густом ельнике, и каждый ее поворот был вызовом для наших машин.

— А вон там, видите? — Михей Степанович показал на темную расщелину в скалах. — Это Медвежья падь. Там наверху зимовье есть, староверы в прошлом веке строили. Переночуем там, а с рассветом начнем подъем.

Бережной, прежде чем тронуться с места, поправил фуражку и размашисто перекрестился. Его немалый опыт подсказывал, что впереди самое серьезное испытание для людей и машин.

К вечеру добрались до Медвежьей пади. Зимовье оказалось добротным бревенчатым домом, сложенным из могучих лиственниц. Внутри пахло смолой и высушенными травами, под потолком висели пучки горного чабреца.

Пока механики занимались машинами, Травников устроился у окна с видом на ущелье и делал записи в блокноте. За время пути он заметно изменился, загорел, окреп, и даже его педантичная манера записывать все показания приборов уже не казалась такой чопорной.

— Знаете, — сказал он, глядя на закатное солнце, подсвечивающее скалы, — я ведь раньше думал, что главное в испытаниях — это цифры, графики, технические параметры. А теперь понимаю, что машина словно живое существо, она с горой разговаривает.

Варвара, раскладывавшая на столе карты, улыбнулась:

— Вот-вот, и вы уже начинаете как Бережной говорить. Скоро тоже с машиной здороваться будете.

Михей Степанович, развешивавший промокшие от снега вещи у печки, одобрительно хмыкнул:

— Правильно молодой человек чувствует. В горах железо по-другому живет. Здесь все по-другому живет.

Велегжанинов, против обыкновения, не стал сразу раскладывать инструменты, а долго стоял в дверях, вслушиваясь в горную тишину. Его длинная фигура отбрасывала причудливую тень на бревенчатую стену.

— Завтра будет особенный день, — наконец произнес он. — Я все утро считал, если по звездам правильно выйдет, то с рассветом надо начинать подъем.

— Ты гляди, — усмехнулся Руднев, — и наш педант в местные приметы поверил.

Звонарев, развернувший на полу чертежи двигателя, оторвался от расчетов:

— А знаете что интересно? На этой высоте изменение давления воздуха точно соответствует графику, который мы рассчитали еще в Москве. Как будто сама природа подтверждает наши формулы.

После ужина все собрались у печки. Травников колдовал над барометром, сверяя показания с данными высотомера. Михей Степанович, устроившись в углу на лавке, неспешно рассказывал о горных тропах и старых караванных путях.

— В прежние времена здесь чайные обозы ходили. Из Кяхты в Москву везли. Особые люди требовались для таких переходов, и дорогу знать, а сегодня и машину чувствовать.

С рассветом мы тронулись в путь. Скалы, окутанные туманом, казались еще более величественными. Первым шел наш «Полет-Д», за ним «Форд» Джонсона, потом итальянцы и замыкали колонну ярославцы с коломенцами.

На третьем прижиме случилось первое серьезное испытание. У коломенского грузовика внезапно пошел дым из-под капота. Забилась система вентиляции картера.

— Давление в системе смазки подскочило, — докладывал их механик Лаптев, пожилой мужчина с окладистой седой бородой. — На такой высоте все фильтры забиваются намного быстрее.

Велегжанинов, изучив проблему, предложил неожиданное решение:

— А что если поставить дополнительный клапан? У меня как раз есть подходящий, из запасных частей для «Полета-Д».

Травников с интересом наблюдал за работой:

— Любопытное техническое решение. Надо будет включить в отчет.

Варвара помогала с инструментами, попутно объясняя принцип работы клапана Джонсону, который внимательно все зарисовывал.

— В горах так всегда, — заметил Михей Степанович, наблюдая за работой механиков. — Один другому помогает. Здесь иначе нельзя.

Неожиданно из тумана появились два всадника — геологи из экспедиции, работавшей неподалеку. Они с интересом разглядывали наши машины.

— А мы думали, что тут медведь ворочается, — пошутил старший, представившийся Горбуновым. — Такой рев по ущелью идет. Далеко собрались?

— До Свердловска, — ответил я. — Как там дорога впереди?

— Дорога есть, — геолог прищурился, глядя вверх. — Но после пятого прижима будьте осторожнее. Там осыпь свежая, порода еще не улеглась.

Пятый прижим встретил нас узкой дорогой, буквально высеченной в скале. Справа — отвесная стена, слева — пропасть, прикрытая редким ельником. Осыпь, о которой предупреждали геологи, выглядела угрожающе — свежие камни покрывали почти всю дорогу.

— Надо проверить каждый метр, — Михей Степанович спешился, внимательно осматривая склон. — Здесь где тонко, там и рвется.

Не успел он договорить, как сверху послышался характерный шум. Сначала едва уловимый шорох, потом все нарастающий грохот камнепада.

— Назад! — крикнул проводник. — Всем назад!

Но было поздно. Наш «Полет-Д» уже въехал на прижим, а за ним шел «Форд» Джонсона. Камни сыпались все гуще, некоторые уже ударялись о капот.

— Вперед! — скомандовал я Бережному. — Жми что есть мочи!

Дизель взревел, машина рванулась вперед. Варвара вцепилась в приборную доску, не отрывая глаз от показаний давления масла. Сзади доносился рев мотора «Форда», Джонсон тоже пытался проскочить опасный участок.

Крупный камень ударил по ветровому стеклу, оставив на нем паутину трещин. Еще один прошил насквозь брезентовый тент. Велегжанинов в кузове что-то кричал, но его голос тонул в грохоте камнепада.

И вдруг случилось непредвиденное — прямо перед нами часть дороги начала оседать. В считанные секунды образовалась трещина шириной почти в метр.

— Держись! — Бережной крутанул руль, направляя машину к самой скале. Правые колеса прошли буквально по краю осыпающегося участка, левые скребли по камням. Еще мгновение, и мы проскочили опасное место.

Джонсон не отставал. Его «Форд», весь покрытый пылью и мелкими камнями, вырвался из каменного дождя следом за нами. Остальные машины, к счастью, еще не успели въехать на прижим.

Когда камнепад утих, Михей Степанович внимательно осмотрел поврежденный участок дороги:

— М-да, придется временную переправу делать. Иначе остальным не пройти.

Следующие три часа ушли на то, чтобы соорудить настил из бревен через провал. Травников все это время делал какие-то замеры, бормоча что-то про «уникальный случай взаимодействия техники с природными условиями».

— Теперь самое сложное, — сказал я, глядя на шаткий бревенчатый настил. — Кто первый?

Марелли вызвался добровольцем. Его «Фиат», натужно урча дизелем, медленно пополз по бревнам. Велегжанинов и Руднев шли рядом с машиной, проверяя, как ведет себя настил под нагрузкой.

— Piano, piano… — бормотал итальянец, едва касаясь педали газа.

Бревна прогибались, но держали. Когда «Фиат» благополучно преодолел переправу, все невольно выдохнули.

Следующим пошел ярославский грузовик. Его механик Прохоров, бывший речник, командовал как на судне:

— Так держать… Самый малый вперед… Штурвал право на борт…

Машина была тяжелее «Фиата», настил заскрипел угрожающе. Одно из бревен треснуло, но выдержало.

Последним двигался коломенский грузовик. Лаптев, недавно чинивший вентиляцию картера, перекрестился перед началом движения. Михей Степанович встал у самого края переправы:

— Чуть правее бери… Вот так… Теперь самую малость газку…

Внезапно одно из бревен накренилось. Машина просела правым бортом, задние колеса забуксовали. Коломенцы застряли на самой середине настила.

— Трос давай! — крикнул я. «Полет-Д» уже разворачивался для буксировки.

Велегжанинов метнулся к застрявшей машине с толстыми досками:

— Под колеса подкладывайте! Быстрее!

Общими усилиями вытащили и последний грузовик. Когда все машины оказались на безопасном участке, Травников покачал головой:

— Вот это командная работа. Такое ни в одной инструкции не пропишешь.

После переправы через разрушенный прижим дорога пошла еще круче вверх. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая скалы в золотисто-розовый цвет.

— Вон там, видите? — Михей Степанович показал на каменную стену впереди. — Это последний взлет перед хребтом. Седловина зовется «Чертов стул». За ней уже сам гребень.

Варвара сверилась с альтиметром:

— Уже почти полторы тысячи метров. Давление воздуха падает, двигателю все тяжелее.

Дизель и правда работал на пределе. Каждый поворот серпантина давался все труднее. «Форд» Джонсона отстал, на такой высоте его мотор терял мощность еще сильнее нашего.

— На ночь встанем у Каменной чаши, — сказал проводник. — Там есть удобная площадка для машин. А завтра на рассвете штурмовать будем главный подъем.

— Почему именно на рассвете? — поинтересовался Травников, не переставая делать записи.

— В это время камень крепче спит, — ответил Михей Степанович, поглаживая лошадку. — Меньше осыпей, да и ветер утром спокойнее. В горах все по своим законам живет. Кстати, там, на «Чертовом стуле» будьте особо осторожны, там наст обманчивый. Под снегом лед, можно заскользить.

Каменная чаша оказалась удивительным местом, огромным естественным углублением в скале, защищенным от ветра. Здесь уже стояло несколько срубов, сложенных из крепких лиственничных бревен.

— Староверы эти избы ставили, — пояснил Михей Степанович. — А теперь тут и геологи останавливаются, и старатели, и наш брат-проводник.

В самом большом срубе оказалась добротная печь. Пока Варвара с помощниками готовила ужин, механики занимались машинами. Велегжанинов, против обыкновения, не стал протирать инструменты, а долго колдовал над системой впрыска. На такой высоте требовалась особая регулировка.

Бережной, окропив машину водой из горного родника, в третий раз обходил «Полет-Д» против часовой стрелки, что-то бормоча себе под нос. Джонсон методично записывал показания приборов, а его помощник переводил технические термины для Марелли.

После ужина все собрались у печки. Травников достал карту, испещренную пометками:

— Завтра самый сложный участок. «Чертов стул» — это семь поворотов серпантина, набор высоты почти триста метров на двух километрах пути.

Михей Степанович задумчиво смотрел в огонь:

— Место там особое. Старики говорят, что сам Ермак там привал делал, когда через Урал шел. А еще раньше манси там своим богам молились. Гора не любит суеты и спешки.

— А почему «Чертов стул»? — спросил Звонарев.

— Есть там наверху камень, похожий на трон. В грозу, говорят, на нем молнии пляшут. Но нам туда не надо, мы правее пойдем, по старой купеческой тропе.

За стенами избы завывал ветер, где-то вдалеке слышался грохот камнепада. Варвара сидела рядом:

— Жутковато здесь.

— В горах всегда так, — отозвался проводник. — Днем они пугают, а ночью убаюкивают. Спать ложитесь, завтра подъем затемно.

Ночью мне не спалось. Вышел на крыльцо — и замер от открывшейся картины. Луна освещала снежные вершины, они казались серебряными. Где-то внизу клубились облака, а над головой сияли удивительно яркие звезды. В этот момент я особенно остро почувствовал величие гор.

На рассвете мы тронулись в путь. Вершины уже золотились в первых лучах солнца, но в Каменной чаше еще лежали густые тени. Первым, как всегда, шел «Полет-Д».

— Давление масла четыре атмосферы, температура девяносто градусов, — привычно докладывала Варвара, вглядываясь в приборы. — Высота тысяча семьсот метров.

Дорога сразу пошла круто вверх. Первый поворот серпантина прошли нормально, но на втором начались сложности, здесь действительно под тонким слоем снега оказался лед.

— Цепи надевать будем, — скомандовал я.

Велегжанинов уже доставал из кузова тяжелые цепи противоскольжения. Теперь каждой машине приходилось останавливаться для их установки.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Травников. — Вон тот камень, похожий на трон!

Действительно, чуть в стороне от дороги высился причудливый утес, напоминающий гигантское кресло. В утреннем свете он отбрасывал длинную тень, похожую на сидящую фигуру.

Михей Степанович неожиданно спешился:

— Здесь нужно малую дань оставить. Такой обычай.

Он достал из седельной сумки щепотку табака, аккуратно положил на плоский камень у дороги. Бережной, помедлив, добавил туда монетку.

Третий поворот серпантина оказался самым сложным. Дорога здесь сужалась настолько, что колеса почти касались края обрыва. По правому борту нависла скала, покрытая наледью.

— Осторожнее здесь, — Михей Степанович спешился, внимательно осматривая дорогу. — Видите, как лед наплыл? Это ключ под камнем бьет.

Бережной вел машину филигранно, буквально по сантиметрам. Цепи противоскольжения звенели по обледенелым камням. В кузове Велегжанинов и Звонарев переместились на правый борт, помогая удерживать равновесие.

— Тысяча восемьсот метров, — докладывала Варвара. — Давление масла падает… три и восемь атмосфер.

Двигатель работал на пределе возможностей. Разреженный воздух и крутой подъем требовали полной мощности.

— Держи левее! — вдруг крикнул проводник. — На том камне зарубка есть, здесь обоз купеческий под откос ушел в девятнадцатом веке.

Травников что-то быстро записывал в блокнот, не забывая фиксировать все показания приборов. Его педантичность теперь казалась очень уместной. Каждая деталь могла оказаться важной для будущих горных маршрутов.

Джонсон сообщил, что его «Форд» начал перегреваться. Пришлось всей колонне остановиться, благо нашлась небольшая площадка.

— Еще два поворота, — подбодрил всех Михей Степанович. — А там уже сам гребень. Место особое, оттуда сразу два склона видно, европейский и азиатский.

Пока механики колдовали над перегревшимся «Фордом», я разглядывал открывающийся вид. Несмотря на высоту, воздух был удивительно прозрачным. Внизу, в глубоких ущельях, клубились облака, а над головой возвышались заснеженные пики.

— Смотрите, как интересно работает система охлаждения американцев, — Варвара с любопытством заглядывала под капот «Форда». — У них совсем другой принцип циркуляции.

Джонсон, весь перепачканный маслом, что-то объяснял через переводчика. Марелли тоже подключился к обсуждению, активно жестикулируя:

— No-no, sistema di raffreddamento… Система охлаждения должна быть другой для гор!

Михей Степанович неторопливо обошел машины:

— В горах железо по-особому работает. Здесь что человек, что машина, все иначе дышит.

Велегжанинов, закончив регулировку клапанов на нашем двигателе, подошел к «Форду»:

— Можно попробовать изменить настройку термостата. На такой высоте штатная регулировка не подходит.

После часа работы двигатель «Форда» остыл, и колонна снова начала подъем. Последние повороты дались особенно тяжело, машины шли на пониженной передаче, моторы ревели от напряжения.

— Тысяча девятьсот метров, — Варвара не отрывалась от приборов. — Давление в норме, но расход топлива увеличился вдвое.

Каждый новый поворот открывал все более впечатляющие виды. На последнем участке подъема тучи вдруг расступились, и перед нами открылся главный хребет во всем величии. Михей Степанович придержал коня:

— Вот он, перевал. Отсюда уже видно обе стороны Урала.

Действительно, когда мы поднялись на гребень, западный и восточный склоны открылись одновременно. На европейской стороне громоздились темные ельники, уходящие к горизонту. На азиатской простирались бескрайние светлые долины, где угадывались дымки Свердловска.

— Две тысячи сто метров, — объявила Варвара. — Это наша высшая точка.

Все машины благополучно поднялись на перевал. Даже «Форд», несмотря на недавние проблемы с охлаждением, справился с подъемом. Велегжанинов методично записывал показания всех двигателей, такие данные бесценны для будущих конструкторских работ.

Спуск оказался не менее сложным, чем подъем. Приходилось постоянно тормозить двигателем, чтобы не перегреть тормозные механизмы. Но к вечеру мы уже были в предгорьях, а на следующий день показались окраины Свердловска.

Михей Степанович провожал нас до самого города:

— Ну вот, теперь вы знаете, как Урал переваливать. Не каждому такое дается.

В Свердловске нас ждала телеграмма от Орджоникидзе. Нарком требовал подробный отчет об испытаниях в горных условиях.