Нэпман 5. Дизель и танк

Глава 20 Казань

После распутицы дорога постепенно выровнялась. Последние отроги Уральских гор остались позади, и перед нами раскинулась бескрайняя равнина. Весна здесь чувствовалась особенно сильно. Талые воды превратили грунтовку в настоящее испытание для машин и водителей.

— Давление масла четыре атмосферы, температура в норме, — докладывала Варвара, не отрывая глаз от приборов.

Бережной вел машину уверенно, выбирая наиболее твердые участки дороги. Его многолетний опыт помогал находить единственно верную траекторию движения даже в этом месиве глины и талого снега.

Позади нас натужно ревел двигатель «Форда». Джонсон явно испытывал трудности. Его машина то и дело проскальзывала на размокшей колее. Через каждые несколько километров приходилось останавливаться, чтобы вытаскивать забуксовавшие машины.

— Синьор Краснов! — окликнул меня Марелли во время очередной остановки. — Questa strada… эта дорога, она невозможна для движения!

Итальянец прав. Его «Фиат» с трудом справлялся с русским бездорожьем. Велегжанинов уже в третий раз помогал чистить забитые грязью воздушные фильтры.

К вечеру добрались до небольшого городка Арск. Местная гостиница с просторным двором приютила все наши машины. Администратор, Прокопий Савельевич Крутихин, оказался радушным человеком и большим любителем техники.

— У меня тут мастерская небольшая есть, — говорил он, показывая помещение. — Располагайтесь, чините свои самоходы. А я уж самовар поставлю.

Велегжанинов немедленно занялся проверкой ходовой части. После целого дня борьбы с распутицей требовалось особое внимание к подвеске и трансмиссии. Звонарев помогал коломенской команде с регулировкой топливной системы. Их двигатель начал работать неустойчиво.

Ночью я долго не мог уснуть, прислушиваясь к весенней капели за окном. Завтра нас ждала Казань, и я точно знал, что там придется столкнуться с куда более серьезными испытаниями, чем весеннее бездорожье. Интуиция подсказывала, что наши недоброжелатели не упустят последний шанс вывести нас из игры.

На рассвете снова в путь. Дорога немного подсохла после ночного заморозка, и первые километры дались относительно легко. Но к полудню солнце растопило тонкую корочку льда, и снова начались проблемы с проходимостью.

— Масло в норме, но расход топлива увеличился вдвое, — докладывала Варвара. — Похоже, эта грязь съедает всю мощность.

Я заметил, как остальные машины все больше отстают. Наш «Полет-Д» уверенно шел вперед, а вот остальным приходилось тяжело. Особенно мучились итальянцы. Их машина явно не рассчитана на такие дороги.

К вечеру вдали показались минареты казанских мечетей. Древний город раскинулся на высоком берегу Волги, и закатное солнце окрашивало купола и шпили в золотистые тона.

Но я не мог любоваться этой красотой. Нужно готовиться к решающей схватке. Казань станет последним испытанием перед финишем в Москве, и именно здесь решится судьба всего пробега.

Казань раскрылась перед нами неожиданно. Из-за поворота вдруг открылся величественный вид на город, раскинувшийся на высоком волжском берегу. Закатное солнце золотило минареты Азимовской мечети, играло бликами на куполе Петропавловского собора.

Мы въехали в город через Арское поле. Здесь кипела стройка — возводились корпуса нового медицинского института. Рабочие, увидев нашу колонну, приветственно махали руками.

На Грузинской улице движение застопорилось. Трамвай сошел с рельсов, собралась толпа зевак.

Пришлось делать крюк через Суконную слободу. Здесь, в лабиринте узких улочек, еще сохранился дух старой татарской Казани — резные наличники, затейливые балкончики, глухие заборы с коваными калитками.

— Смотрите, какая красота! — восхищалась Варвара, показывая на стройный минарет мечети Марджани, пронзающий весеннее небо.

Бережной вел машину осторожно. Булыжная мостовая после дождя стала скользкой. На перекрестке с Московской улицей нас встретил регулировщик в новенькой форме. Он лихо отсалютовал жезлом, пропуская колонну.

Разместили нас в доходном доме купца Дрябина на Проломной улице. Старинное здание с мезонином сохранило атмосферу прошлого века — широкая мраморная лестница, витражные окна, изразцовые печи в номерах.

Наутро меня разбудил гудок парохода. В распахнутое окно врывался свежий ветер с Волги, доносился скрип уключин с озера Кабан, где рыбаки выходили на утренний лов.

За завтраком в столовой местный старожил, представившийся Нурутдином-ага, рассказывал о городе:

— Вот там, где сейчас Черное озеро, раньше был глубокий ров. А за ним начинался посад. Когда Иван Грозный город брал, здесь такие бои шли.

Его рассказ прервал Звонарев:

— Леонид Иванович, пора в мастерские. Время не ждет.

Я кивнул, но на душе было немного грустно. Хотелось еще послушать истории о древнем городе. Впрочем, он прав. Впереди последний рывок до Москвы, и нужно тщательно подготовить машины.

Местная ремонтная база располагалась в бывших пакгаузах на берегу Волги. Массивные краснокирпичные стены, чугунные колонны, стеклянные фонари на крыше — добротная промышленная архитектура конца прошлого века.

Пока команда занималась машинами, я поднялся на крышу пакгауза. Отсюда открывался потрясающий вид на Волгу, на белокаменный кремль, на путаницу улиц старого города.

Казань словно застыла между веками. Древние минареты соседствовали с новыми заводскими корпусами, а по булыжным мостовым громыхали трамваи.

Утро в ремонтных мастерских началось с неожиданного открытия. Под полом смотровой ямы обнаружился старый купеческий склад. Рабочие, укрепляя опоры, наткнулись на массивные дубовые балки.

— Тут, говорят, сам Шаляпин в молодости грузчиком работал, — рассказывал мастер Шарафутдинов, пожилой татарин с изрезанным морщинами лицом. — Внизу вино, икру хранили. В дубовых бочках.

Я спустился в полутемное помещение. Прохладный воздух хранил запахи прошлого века — дуба, речной воды, соли. Высокие своды терялись в темноте.

— Отличное место для склада запчастей, — заметил я.

Звонарев занялся новой системой впрыска. Его идея с изменением угла форсунок требовала проверки. На стенде уже стоял разобранный агрегат.

Из открытых ворот доносился шум порта — гудки пароходов, скрип кранов, крики грузчиков. Волжский ветер приносил запахи реки, дегтя, свежеструганого дерева.

К обеду приехал профессор Казанского университета Лобачевский (однофамилец знаменитого математика). Его заинтересовала наша система охлаждения. Он работал над проблемами кавитации в насосах.

— Позвольте взглянуть на чертежи? — спросил профессор, протирая пенсне.

Я достал папку с документацией. Краем глаза заметил, как Варвара уводит любопытных механиков с других команд подальше от нашей машины.

После обеда я съездил на телеграф, узнал последние новости.

Вечером в мастерские заглянул известный казанский изобретатель Фасхутдинов. Он создавал какой-то необычный двигатель и искал единомышленников. Долго расспрашивал о характеристиках нашего дизеля.

Перед закрытием мастерских я поднялся на второй этаж, где хранился наш запасной инвентарь. В пыльном помещении громоздились ящики с инструментами, запчастями, измерительными приборами.

Здесь можно спокойно подумать о предстоящем броске до Москвы. Когда очнулся, уже почти полночь. Я спустился вниз, в сад рядом с мастерскими.

Ночная Казань затихла. Только со стороны Волги доносились гудки пароходов да на минаретах мерцали полумесяцы. В темных водах озера Кабан отражались редкие фонари.

Я сидел в тени старого тополя напротив мастерских. Прохладный волжский ветер доносил запахи реки. Где-то в глубине двора часы на башне Богоявленской церкви пробили два раза.

Они появились бесшумно. Три темных силуэта проскользнули вдоль стены. Один что-то сделал с замком черного хода, и тени растворились внутри здания.

Через полчаса в окне мастерской мелькнул слабый свет. Видимо, работали с закрытым фонарем. Я различал невнятные звуки — металлический скрежет, приглушенные голоса, звон инструментов.

На соседней крыше замер Руднев — он должен был следить за запасным выходом. У парадного входа притаился Бережной. Мы перекрыли все пути отхода.

Возня в мастерской продолжалась около часа. Потом свет погас, и три тени так же бесшумно выскользнули через черный ход. Они быстро растворились в лабиринте узких улочек Суконной слободы.

Когда шаги затихли, я вошел в мастерскую. В свете карманного фонаря осмотрел следы работы ночных гостей. Все именно так, как я и предполагал…

На рассвете в мастерскую пришел заспанный сторож Галимзян-абзый:

— Как ночь прошла? Тихо было?

— Тихо, — ответил я. — Только собаки лаяли где-то на Большой Мещанской.

Старик понимающе кивнул:

— Собаки, они чуют… Все чуют.

Я молча согласился. Теперь оставалось дождаться утра и начать следующий акт этой пьесы.

Рассвет выдался пасмурным. Низкие облака цеплялись за шпили Петропавловского собора, обещая дождь. Команды собирались в путь. До Москвы оставался последний бросок.

Я нарочно задержался, пропуская вперед итальянцев и американцев. Их машины уже стояли у ворот мастерской, готовые к отправке.

При запуске двигателя раздался такой скрежет, что все невольно обернулись. Я заглушил мотор и вышел из кабины.

— Что случилось? — первым подбежал Марелли.

— Сейчас посмотрим, — я открыл капот. Звук действительно жуткий.

Джонсон тоже подошел, на его обычно невозмутимом лице читалось беспокойство:

— May I take a look? Можно взглянуть?

Мы склонились над двигателем. Американец качал головой:

— Sounds like crankshaft… Похоже на коленвал.

— Dio mio! — всплеснул руками Марелли. — Это очень серьезно!

Подтянулись и остальные. Ярославский механик Прохоров, почесывая затылок, предложил:

— Может, поможем? Всей командой навалимся…

— Спасибо, Николай Петрович, — я покачал головой. — Но тут работы на сутки минимум. Разбирать половину двигателя придется.

— А запасной коленвал есть? — поинтересовался коломенский инженер Лаптев.

— Нужно в Нижний телеграфировать, — развел я руками. — Это еще день-два.

Я заметил, как переглянулись руководители команд. В их глазах промелькнуло плохо скрытое удовлетворение. Главный конкурент выбыл из гонки.

— Нет-нет, вы не ждите, — я старался говорить как можно более убедительно. — Мы сами справимся. Догоним, как только починимся.

— Может, все-таки… — начал было Прохоров, но его перебил руководитель ярославской команды:

— Время поджимает, Николай Петрович. График есть график.

— And the weather… погода портится, — добавил Джонсон, поглядывая на хмурое небо.

Они еще немного потоптались рядом для приличия. Марелли даже предложил какие-то инструменты:

— Sinyor Krasnov, если нужны специальные ключи…

— Благодарю, но у нас все есть, — я похлопал итальянца по плечу. — Поезжайте, не теряйте время.

Наконец, колонна тронулась в путь. Я видел, как они украдкой переглядываются, как распрямляются их плечи. Теперь победа казалась им совсем близкой.

Последним уезжал Джонсон. Его «Форд» задержался у ворот:

— Are you sure? Точно не нужна помощь?

— Absolutely, — улыбнулся я. — Good luck!

Когда шум моторов затих вдали, я повернулся к своей команде:

— Ну что, приступим? У нас не так много времени. За работу!

Велегжанинов уже доставал из тайника заранее подготовленные детали. Мы специально хранили их в том самом неожиданно найденном купеческом подвале, подальше от любопытных глаз.

Но сначала пришлось повременить.

— Товарищ Краснов, для составления акта прибыл официальный наблюдатель автопробега, — доложил помощник коменданта мастерских.

В ворота вошел сухощавый человек в очках, представитель Автодора Павел Николаевич Сорогин. Он придирчиво осмотрел двигатель, сделал несколько замеров, долго писал что-то в протоколе. Хотя я видел, что он совсем не разбирается в двигателе нашей конструкции.

— Да, характер повреждений серьезный, — наконец изрек он. — Потребуется как минимум двое суток на ремонт. Придется оформить вам отсрочку.

Я незаметно подмигнул Звонареву. Тот моментально понял:

— Павел Николаевич, позвольте показать вам расчеты по топливной системе? Тут у нас интересные данные получились.

Пока Звонарев увлеченно рассказывал наблюдателю о технических особенностях двигателя, уводя его в дальний угол мастерской, я быстро переговорил с остальными членами команды.

— После оформления акта у нас будет не больше часа, — шепнул я Велегжанинову.

Сорогин все еще был увлечен беседой со Звонаревым, который демонстрировал ему какие-то особо сложные чертежи в дальнем кабинете мастерской. Затем наблюдатель попрощался с нами, пожелал быстрее устранить неполадки и откланялся.

Ну и отлично. Он только путался у нас под ногами.

Мы быстро привели машину в порядок.

— Топливная аппаратура в полном ажуре, — докладывал Звонарев, заканчивая замену «испорченных» узлов. — Саботажники повредили лишь муляжи.

Варвара склонилась над картой, разложенной на верстаке:

— Есть две возможности обхода. Первый вариант — через Арск и Малмыж, но там сейчас распутица. Второй — через Зеленодольск и потом на Чебоксары.

— Второй длиннее, — заметил я, рассматривая извилистую линию дороги. — Зато там грунт песчаный, весной лучше держит.

Бережной уже заканчивал протирать инструменты:

— Через Зеленодольск так через Зеленодольск. Там у меня знакомый бакенщик, подскажет, где переправа лучше.

К воротам подкатил на велосипеде мальчишка-рассыльный:

— Дяденька Краснов! Колонна только что миновала Арское поле. Егор Митрич велели передать.

Я сунул пацану монету:

— Спасибо, дружок. Беги домой.

— Заводи! — скомандовал я Бережному.

Мотор запустился с первого оборота, словно и не было никакой «поломки». Ее и в самом деле не было.

Мы бесшумно выскользнули из ворот мастерской и направились в сторону Зеленодольска. Старая Казань провожала нас перезвоном колоколов Богоявленской церкви. Сразу за городом Бережной набрал скорость.

В нагрудном кармане я в который раз пощупал телеграмму от Мышкина. Он сообщал шифром, что в Казани люди Рыкова попробуют вывести нашу машину из строя. Чтобы дискредитировать в самом конце забега. Ну, пусть думает пока, что ему это удалось.

Дорога на Зеленодольск петляла вдоль Волги. Бережной гнал машину на пределе. Стрелка спидометра дрожала у красной черты. «Полет-Д» летел над землей, словно птица, для которой его назвали.

В кузове Звонарев с Велегжаниновым держались за борта, внимательно прислушиваясь к работе двигателя. Малейший посторонний звук мог означать проблемы.

За Зеленодольском свернули на старый почтовый тракт. Здесь дорога была лучше. Песчаный грунт хорошо держал даже в распутицу.

Навстречу изредка попадались крестьянские подводы. Возницы испуганно жались к обочине, провожая нас удивленными взглядами.

— Если темп сохраним, через три часа будем в Чебоксарах, — крикнул я, сверяясь с картой. — Там можно срезать через Цивильск.

Бережной только кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Его руки словно срослись с рулем. Машина шла идеально ровно даже на ухабах.

Возле деревни Моргауши нас остановил мальчишка-пастух:

— Дяденьки, там впереди мост смыло! Объезд через Калайкасы!

— Далеко объезд? — спросил я.

— Верст десять будет.

— Нет у нас времени на объезд, — покачал головой Бережной. — Надо брод искать.

Потеряли час на поиски брода, но зато сэкономили два часа на объезде. «Полет-Д» форсировал реку как танк — вода доходила до ступиц, но двигатель не сбавил оборотов.

К вечеру впереди показались купола церквей — Чебоксары. Здесь нужнопринять важное решение: идти через Цивильск или остаться на почтовом тракте.

— Через Цивильск короче, — заметила Варвара, изучая карту. — Но дорога хуже.

— Идем через Цивильск, — решил я. — Каждый час на счету.

Машина неслась вперед, пожирая версту за верстой. Позади оставались деревни, реки, перелески. Впереди была только одна цель — Москва.

Ночь застала нас уже под Цивильском. В свете фар дорога казалась бесконечной серой лентой. Бережной вел машину, не снижая скорости. Его руки словно чувствовали каждый поворот, каждую выбоину. Вот что значит водила от Бога.

— Температура держится, восемьдесят четыре градуса, — докладывала Варвара, подсвечивая приборы фонариком. — Давление масла в норме.

На коротких остановках для заправки Звонарев проверял ходовую часть. Велегжанинов прислушивался к двигателю. После такой гонки любой посторонний звук мог означать проблемы.

На рассвете проскочили Канаш. Встречный возница крикнул, что видел колонну грузовиков. Прошли часов пять назад.

— Нагоняем! — азартно воскликнула Варвара.

— Теперь главное не пропустить поворот на Мураши, — я всматривался в карту. — Там можно срезать часа полтора.

Дорога пошла хуже. Глина после ночного дождя раскисла. «Полет-Д» уверенно преодолевал топкие участки, но скорость пришлось снизить.

В полдень остановились у колодца в какой-то деревне. Пока заливали воду в радиатор, местный староста, поглаживая седую бороду, рассказал:

— Давеча тут машины проходили. Штук пять. У итальянца, вишь, колесо застряло, час выковыривали…

Значит, мы их почти догнали.

После Мурашей дорога стала заметно лучше. Бережной снова увеличил скорость. Машина летела, словно предчувствуя близость финиша.