Нэпман 5. Дизель и танк

Глава 22 А теперь танк

До дома я добрался около трех утра. В предрассветной мгле улицы были пустынны, только у булочной на Сретенке уже выстраивалась очередь. Степан, высадив меня у подъезда, отправился ставить машину в гараж.

В квартире пахло свежезаваренным чаем. Варвара ждала, несмотря на поздний час. Она сидела за столом, заваленным чертежами и техническими журналами, в простом ситцевом платье, с карандашом в растрепанных волосах.

— Как все прошло? — спросила она, подвигая мне чашку.

— Нормально. Рожков подготовил все документы. Завтра будет эффектное завершение.

Старинные часы с боем, доставшиеся от прежних хозяев квартиры, мерно отсчитывали минуты. За окном начинало светать, по карнизу уже расхаживали голуби.

Я достал папку с документами, начал раскладывать материалы для доклада. Первая часть — технические результаты пробега. Графики расхода топлива, диаграммы нагрузок, протоколы испытаний. Вторая — финансовые документы, уличающие группу Брянцева. И наконец — показания арестованных.

— Ложись спать, — Варвара мягко тронула меня за плечо. — До заседания еще четыре часа.

Но уснуть не получалось. Я лежал, глядя в потолок, мысленно прокручивая предстоящее выступление. Где-то на улице зазвенел первый трамвай, потом загудел заводской гудок, город просыпался.

В восемь утра я был уже на ногах. За окном моросил мелкий осенний дождь, в лужах отражались голые ветви деревьев. Степан ждал у подъезда с заведенным «Фордом».

Варвара собиралась торопливо, но аккуратно — темно-синее шерстяное платье, потертый кожаный портфель с техническими документами.

По пустынным утренним улицам мы доехали до здания ВСНХ за полчаса до начала. У входа уже толпились люди — технические специалисты в потертых пиджаках, журналисты с фотоаппаратами, рабочие делегации в праздничных косоворотках.

В вестибюле меня встретил Величковский, его пенсне поблескивало в свете массивных люстр:

— Все готово, — шепнул он. — Лаборатория подтвердила анализ проб металла. Полное соответствие нашим расчетам.

Большой конференц-зал ВСНХ постепенно заполнялся. Тяжелые портьеры на высоких окнах были раздвинуты, открывая вид на промозглую московскую весну. Под потолком тускло горели хрустальные люстры.

В первом ряду уже сидел Велегодский, представитель Рыкова, холеный, в безупречном костюме с искрой, поигрывая золотой цепочкой от часов. Рядом расположились иностранные участники пробега, Джонсон с неизменным блокнотом, эмоциональный Марелли.

В десять часов появился Орджоникидзе в простом темном кителе, за ним группа руководителей наркомата. Пятаков что-то оживленно обсуждал с Бурмистровым, постукивая карандашом по папке с документами.

— Товарищи! — председательствующий постучал графином. — Начинаем заседание технической комиссии по итогам автомобильного пробега…

Я оглядел притихший зал. Где-то в глубине мелькнуло напряженное лицо Бережного, рядом сосредоточенный профиль Звонарева. За широкими окнами накрапывал дождь, но в зале было жарко от множества людей и работающих батарей отопления.

Первым докладывал Бурмистров. Сухие цифры, технические характеристики, показатели надежности. Потом выступали иностранные участники. Марелли темпераментно ругал советские дороги, Джонсон сдержанно отмечал организацию пробега.

Наконец, председательствующий объявил:

— Слово предоставляется товарищу Краснову…

Я поднялся на трибуну, окинул взглядом притихший зал. Орджоникидзе что-то помечал в блокноте, его характерные кавказские усы чуть подергивались. Велегодский снисходительно улыбался, поблескивая пенсне. В глубине зала я заметил знакомую фигуру в потертом коричневом костюме. Рожков пришел лично проследить за развязкой.

— Товарищи, — начал я, раскладывая на кафедре документы. — Позвольте представить полный отчет о результатах пробега…

Первая часть доклада была чисто технической. Графики работы двигателя, показатели расхода топлива, статистика надежности узлов. На развешанных по стенам схемах синие и красные линии наглядно демонстрировали превосходство «Полета-Д» над иностранными образцами.

В зале становилось душно. Кто-то приоткрыл окно, впустив сырой весенний воздух.

За массивными шторами глухо громыхнул трамвай. На столе президиума поблескивал графин с водой, стакан в мельхиоровом подстаканнике чуть позвякивал.

— А теперь, товарищи, — я сделал паузу, — позвольте перейти ко второй части доклада. К той части, которая объясняет некоторые… странные события во время пробега.

По залу прокатился легкий шум. Велегодский перестал улыбаться, его холеные пальцы нервно теребили цепочку часов. Орджоникидзе подался вперед, забыв про блокнот.

— Прошу взглянуть на документы, — я достал первые фотографии и схемы, которые тут же начали передавать по рядам. — Перед вами доказательства спланированной диверсии против советского автопрома.

В зале стало так тихо, что слышно было, как потрескивают угли в печи у дальней стены. Через мутноватые стекла окон пробивался серый мартовский свет, где-то на карнизе тревожно ворковали голуби.

— Эти документы, — я поднял первую пачку бумаг, — показывают движение крупных денежных сумм через подставные конторы. Все они ведут к определенной группе лиц…

Велегодский привстал, его лицо покрылось красными пятнами. Пенсне на шелковом шнурке упало на лацкан дорогого английского пиджака.

— Позвольте! — выкрикнул он. — Это провокация!

— Товарищ Велегодский, — спокойно произнес я. — Думаю, вам будет особенно интересно взглянуть на подписи под этими документами.

Орджоникидзе нахмурился, его рука с массивным золотым перстнем замерла над блокнотом:

— Продолжайте, товарищ Краснов.

— А теперь, — я сделал знак, и двери зала открылись, — позвольте представить главных исполнителей этой операции…

В сопровождении двух сотрудников ОГПУ в зал вошли арестованные. Осунувшийся Колыванов, ссутулившийся Прижогин, бледный Щепотьев. Их шаги гулко отдавались в звенящей тишине.

Велегодский рванулся к выходу, но в дверях уже стоял Рожков. Его светло-серые глаза смотрели жестко и цепко.

— Прошу вас, — я кивнул Колыванову, — расскажите комиссии, кто давал вам указания по организации диверсии.

Бывший счетовод нервно поправил треснувшее пенсне:

— Указания поступали от товарища Брянцева через его секретаря. Нам предоставили точные чертежи машины и список уязвимых узлов…

В зале стояла гробовая тишина. Орджоникидзе хмуро разглядывал документы, его смуглое лицо потемнело от гнева. Пятаков быстро делал пометки в блокноте, время от времени переглядываясь с руководителями наркомата.

— А деньги? — негромко спросил я.

— Через контору Промбанка, — голос Колыванова дрожал. — По личному распоряжению Брянцева. Вот расписки.

Рожков неслышно подошел к Велегодскому:

— Прошу проследовать со мной. У нас есть несколько вопросов по вашей роли в этом деле.

Тот дернулся, но под цепким взглядом чекиста обмяк и покорно направился к выходу.

— Товарищи! — Орджоникидзе грузно поднялся. — Считаю, техническая часть заседания закончена. Успех советского автомобиля доказан не только результатами пробега, но и… — он выразительно посмотрел на дверь, за которой скрылся Велегодский, — теми методами, которыми наши враги пытались этому помешать.

В его голосе звучала плохо скрытая ярость. Все знали, что Серго не прощает предательства.

— Комиссия подготовит развернутый доклад товарищу Сталину, — Пятаков сноровисто собирал бумаги. — А с этим делом, — он кивнул на арестованных, — пусть разбираются компетентные органы.

Когда зал начал пустеть, ко мне подошел Джонсон. Его обычно невозмутимое лицо выражало искреннее уважение:

— Congratulations, Mister Krasnov. Вы победили… во всех смыслах.

За окнами робко проглядывало мартовское солнце. Где-то во дворе ВСНХ заводили мотор грузовики.

День прошел в бесконечных встречах и разговорах. Пятаков требовал подробный отчет о техническом превосходстве «Полета-Д», военные настаивали на немедленном расширении производства грузовиков. Орджоникидзе лично поздравил с победой и намекнул на скорое увеличение финансирования.

Только к вечеру я смог вырваться на завод в свой кабинет. За окном догорал мартовский закат, окрашивая в розовый цвет серые стены соседних зданий. Торжественная часть закончилась, меня ждала огромная куча работы.

Телефон на столе резко зазвонил. Я снял трубку.

— Товарищ Краснов? — знакомый голос с характерным грузинским акцентом. — Поздравляю с успешным завершением автопробега и… разоблачением вредителей.

Я постарался сдержать удивление. Ответил как можно спокойно:

— Спасибо, товарищ Сталин.

— Надеюсь, вы не забыли наш разговор о специальном проекте? — В его голосе появились жесткие нотки. — Теперь, когда с автомобилем все ясно, самое время заняться танковым двигателем.

— Помню, товарищ Сталин. Уже готовлю предложения по организации работ.

— Хорошо. Жду от вас конкретных результатов. И помните, что тут нужна полная секретность.

В трубке раздались короткие гудки.

Вот как вовремя. Я как раз все время крутил эту мысль в голове. Теперь можно заняться и танком.

Я откинулся в скрипучем кожаном кресле, разглядывая карту на стене. Что делать? Куда ехать? В Нижний Новгород? Там уже налажено производство, есть проверенная команда.

На столе громоздились папки с документами, стоял остывший стакан чая в мельхиоровом подстаканнике. Старинные часы на стене мерно отсчитывали время. В приоткрытую форточку доносился звон трамваев.

Я достал из ящика стола черновые наброски танкового дизеля. За последние месяцы они пополнились десятками схем и расчетов, сделанных урывками между основной работой. Тонкие листы папиросной бумаги испещрены карандашными пометками.

Нижний Новгород имел неоспоримые преимущества. Варвара с ее техническим чутьем и умением находить нестандартные решения. Педантичный Велегжанинов, способный довести любой механизм до совершенства. Талантливый Звонарев с его смелыми конструкторскими идеями. Циркулев, Вороножский. Да и производственная база уже отлажена…

В дверь постучали. Как раз вошла Варвара — раскрасневшаяся после долгого дня, в простом синем платье, растрепанные волосы скручены сзади. В руках она держала потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете.

— Я тут прикинула расчеты по форсированию двигателя, — она положила на стол исписанные страницы. — Если изменить степень сжатия и доработать систему впрыска, можно поднять мощность почти вдвое.

Ее глаза возбужденно блестели — она явно что-то придумала. Такой взгляд я уже знал. Он означал, что решение найдено, осталось только воплотить его в металле.

Я внимательно просмотрел ее расчеты, стараясь не выдать ни истинного интереса к увеличению мощности, ни того, как сильно меня отвлекал легкий аромат ее духов.

— А надежность? При таком форсировании могут не выдержать коренные подшипники.

— Уже думала об этом, — Варвара склонилась над столом, указывая на схему. Ее волосы пахли весной. — Вот смотри, можно усилить эту часть и изменить систему смазки. А еще можно применить новый состав баббита, который разработал профессор Величковский.

Она говорила быстро, увлеченно, то и дело поправляя выбившуюся прядь волос. На столе появлялись новые листы с расчетами, покрытые ее четким инженерным почерком. Я смотрел на ее тонкие пальцы, державшие карандаш, и мучительно осознавал, что не могу рассказать ей о танковом проекте. Пока не могу.

— Зачем нам такая мощность? — спросил я, пытаясь казаться равнодушным. — Для грузовика вполне хватает существующей.

Она посмотрела на меня с легкой укоризной. Слишком хорошо меня знала, чтобы не почувствовать недоговоренность.

— Но ведь можно делать и другие машины! — В ее голосе звучал энтузиазм. — Тяжелые грузовики, тягачи… — Она осеклась, заметив мой взгляд.

За окном стояла непроглядная тьма. В свете настольной лампы под зеленым абажуром лицо девушки казалось особенно прекрасным, несмотря на усталость.

— Поздно уже, — тихо сказала она, собирая бумаги. — Поедем домой?

Я кивнул, чувствуя укол совести. Скоро придется рассказать ей о проекте — она должна быть в команде. Но пока приходилось держать все в тайне, даже от нее.

Едва приехав домой, мы сразу завалились спать. День выдался тяжелый.

Утром встал и ушел тихонько, пока Варвара еще спала. На следующее утро я приехал в тайную лабораторию рано, едва рассвело.

Да, да, именно в тайную лабораторию. Я сохранил ее на всякий случай.

Старые купеческие склады встретили привычной тишиной. Только у дальнего входа переминался с ноги на ногу наш человек из охраны, делая вид, что просто курит.

В подвале уже кипела работа. Величковский, в неизменном потертом пиджаке и пенсне на черном шнурке, колдовал над микроскопом «Цейс». Рядом молодой Сорокин, худощавый, в простой рубашке с закатанными рукавами, настраивал спектрометр.

— А, Леонид Иванович! — Величковский оторвался от прибора. — Посмотрите, какую интересную структуру дает новый состав брони.

— Николай Александрович, — я оглядел просторное помещение, — нам нужно расширить работы. Появился новый проект… особой важности.

Пожилой профессор понимающе кивнул:

— Я так и думал, что одной броней дело не ограничится. Здесь у нас отличная база, есть немецкое оборудование, полная изоляция, проверенные люди.

Сорокин подошел ближе, на его худом лице читался живой интерес:

— Для нового проекта потребуется усилить вентиляцию в испытательном боксе. И еще нужен более мощный генератор. Я уже подготовил заявку.

Величковский снял пенсне, протер стекла батистовым платком:

— Танковый дизель, не так ли? — произнес он негромко. — После вашего приезда я предполагал что-то подобное.

Я невольно замер. Профессор усмехнулся, поправляя шнурок пенсне:

— Помилуйте, Леонид Иванович. Специальная броня, сверхпрочная сталь, теперь форсированный двигатель… Все складывается в очевидную картину.

Сорокин, быстро сориентировавшись, развернул на столе чертежи:

— Смотрите, мы можем переоборудовать дальний отсек. Там уже есть силовые кабели и система охлаждения. Установим испытательный стенд.

— А наверху, — подхватил Величковский, — оборудуем конструкторское бюро под видом расширения металлургической лаборатории. У меня есть на примете несколько надежных инженеров из Промакадемии.

Я разглядывал подвальное помещение новым взглядом. Массивные своды из старого кирпича, толстые стены, надежная охрана. Идеальное место для секретной работы. И главное, здесь уже отлажены все процессы конспирации.

— Только потребуется усилить систему вентиляции, — Сорокин водил карандашом по чертежу. — При испытании двигателя будет много выхлопных газов. Я уже набросал схему.

Полчаса мы обсуждали технические детали. Сорокин, загоревшись идеей, быстро чертил схемы переоборудования помещений. Его худое лицо раскраснелось от возбуждения, карандаш так и летал по бумаге.

— А здесь, — он указал на дальний угол подвала, — поставим динамометрический стенд. Я видел такой на Коломенском заводе, можно заказать через третьи руки.

Величковский задумчиво поглаживал бородку:

— Нужно продумать легенду для поставщиков оборудования. Скажем, расширяем исследования по металлургии… — Он вдруг улыбнулся: — Знаете, Леонид Иванович, а ведь это даже не ложь. Танковый дизель потребует новых марок стали.

— Теперь нужно решить вопрос с допусками, — я достал блокнот. — Придется договариваться с военными и ОГПУ.

— У вас же есть выход на полковника Медведева из военной приемки, — отозвался Величковский. — Помните, он интересовался нашими работами по броне?

— А я переговорю с Рожковым, — кивнул я. — Он поможет правильно оформить все документы.

Утреннее солнце уже пробивалось через узкие подвальные окна, когда мы закончили обсуждение. Предстояло много работы. Не успел закончиться один проект, а я уже с головой нырнул в другой.